Хотели как лучше
В августе 1998 года в России грянул дефолт. "Будем называть вещи своими именами: вчера правительство признало себя банкротом, а Центральный банк согласился на девальвацию рубля. Можно сказать, что сегодня утром мы проснулись в другой стране", — такими словами начала свою передовицу газета "КоммерсантЪ" 8 августа 1998 года. Министром иностранных дел Эстонии тогда служил не нуждающийся в представлении Тоомас Хендрик Ильвес. Он дефолта не боялся. Он говорил, что нам только на пользу российские проблемы. "Если не учитывать транзит, товарооборот с Россией составляет всего каких-то восемь процентов от нашей внешней торговли", — ни на секунду не переставал улыбаться Ильвес. Неправда ли, знакомая постановка вопроса?
Что бы ни говорил десять лет назад Ильвес, то, что произошло в Эстонии после российского дефолта, давно вошло в курсы лекций по экономике. И, между прочим, после того, как был добит и транзит, не учитываемый Ильвесом (какой дальновидный политик!) еще тогда, именно события 1998 года приводились нашими правителями в оправдание себе и в пример населению. А именно: поставленный в жесткие условия эстонский бизнес, восточный рынок для которого захлопнулся в одну ночь, сумел весьма шустро переориентироваться на новые рынки и выйти на новый уровень конкурентоспособности. Но говорить о том, что мы не пострадали от российского дефолта, невозможно.
Если в первой половине 1998 года рост экономики составлял 7,5 процента, то во второй половине он практически обнулился. Поток иностранного капитала в страну упал с 11 миллиардов крон в 1997 году до семи — в 1998 году. Безработица выросла на 10 процентов по сравнению с предыдущим годом, а рост зарплат с 5-6 процентов (в начале года) снизился до двух процентов.
Дефолт больнее всего ударил по пищевой промышленности Эстонии — россияне больше не могли позволить себе покупать эстонские товары, а пищевая и рыбная промышленность были в основном ориентированы на Россию. Дополнительный удар по отрасли нанесла плохая погода — сельское хозяйство потеряло четверть урожая. Еще одной жертвой дефолта стала провинция, которую так упорно не хотели замечать наши лощеные политики, усиленно работавшие локтями в очереди за членством в ЕС и НАТО. Небольшие города и поселки, живущие, как правило, за счет одного крупного работодателя, фактически остались без доходов. По оценкам специалистов, потеря работы затронула около 60 тысяч человек, для которых экономический кризис превратился в социальный. Из них около 20 тысяч приходилось как раз на продовольственный сектор.
2000 год: "Нарвские электростанции Эстонии не нужны!"
Эстонское правительство решило кровь из носу приватизировать Нарвские электростанции. После четырехлетних переговоров правительство, наконец, постановило, что к 30 июня 2000 года электростанции (49 процентов акций) будут проданы американскому энергетическому концерну NRG. Оставшиеся 51 процент акций должны были остаться Eesti Energia, хотя тут же стали поговаривать, что и контрольный пакет впоследствии будет распродан.
Но уже в марте 2000 года выяснилось, что приватизация обернется подорожанием электроэнергии на четверть! Об этом газете Eesti Päevaleht проговорился министр экономики Михкель Пярноя. Правда, в тот же день он отказался от своих слов. Тем не менее осадок остался. И ближе к лету взъелись эстонские бизнесмены, которые стали давить на правительство с целью саботировать переговоры, а некоторые энергетические боссы вообще заявили, что Eesti Energia справится сама. Глава Eesi Põlevkivi Мати Йостов даже не побоялся сделать такое заявление открыто.
В июле 2000 года в процесс вклинилась оппозиция в виде Эдгара Сависаара и Виллу Рейльяна, которые пригрозили, что в случае, если процесс приватизации Нарвских электростанций не будет остановлен, Центристская партия и Народный союз в будущем деприватизируют компанию, а расходы стребуют с правящих партий. Оппозиция также требовала отменить решение правительства о приватизации в суде, но проиграла. Тем не менее приватизация вновь была перенесена: на сей раз коалиция Исамаалийта, умеренных и реформистов пообещала приватизировать электростанции к Иванову дню 2001 года. Впрочем, в январе 2001 года стало известно, что финансирование сделки теперь тормозят западные банки. К тому же на повестке дня снова возникли споры по условиям сделки. Госконтроль заявил, что возможные риски, связанные с приватизацией столь важного объекта, ничем не обеспечены, а Эстонская академия наук начала сбор подписей против приватизации: академики сравнили договор о приватизации с пактом Молотова–Риббентропа. В августе 2001 года в процесс вмешался президент Леннарт Мери, который обвинил правительство в попытках тайно, в обход парламента, продать электростанции, что противоречит Конституции и ставит под удар госбезопасность.
В самой коалиции меж тем наметились приличные трещины, а Пярноя в итоге подал в отставку. Тут проблемы уже начались у самого концерна NRG: в ноябре 2001 года банки отказались дать кредит на покупку электростанций без дополнительных гарантий. Это было последней каплей. В январе 2002 года новый министр экономики Хенрик Хололей представляет правительству предложение прекратить приватизацию, а в феврале правительство Марта Лаара уходит в отставку. NRG попробует вновь договориться с уже новым премьером Сиймом Калласом, главой центристско-реформистского правительства, но потерпит неудачу. Пользу из всей этой саги извлечет инвестиционный банк Schroders, который срубит с эстонского государства на консультационных услугах по затянувшейся и провалившейся сделке 65 миллионов крон. NRG, правда, еще попытается потребовать компенсацию за недополученный доход в размере 2,44 миллиарда эстонских крон, но это ни к чему не приведет. В 2003 году концерн окажется на грани банкротства, а в 2008 году часть компании приобретет американский миллиардер Уоррен Баффет.
2005 год: "Мы подпишем договор о границе!"
В апреле 2005 года министр иностранных дел Урмас Паэт после встречи с коллегой Сергеем Лавровым сообщил, что Эстония и Россия намерены подписать договор о границе как можно быстрее. Казалось — вот он, конец всем нашим распрям с восточным соседом, начинаем новую конструктивную жизнь. Ага, сейчас. В мае страны-соседи уже подписывали договор о границе, и договоренность была — никаких деклараций от сторон! Исключительно утвержденный текст. Энн Ээсмаа, председатель комиссии иностранных дел, лично обещал, что ни с какими разъяснительными декларациями Эстония, в отличие от Латвии, пограничный договор связывать не будет. В отличие от Эстонии Латвия договор с Россией не только подписала, но еще и ратифицировала. А у нас все получилось как всегда.
Потому что эстонская политическая элита решила, что "если Россию не заставить признать Тартуский мирный договор мирным договором, (это мы вам цитируем тогдашнего председателя Исамаалийта Тыниса Лукаса), то Россия возьмет и начнет требовать всем, кто жил в Эстонии до 1991 года, выдать гражданство и ввести заодно два госязыка". В общем, мирный договор обернулся новой риторической войнушкой. Пресс-секретарь российского МИДа Алексей Яковенко заявил, что отношения между двумя странами развиваются неровно по вине Эстонии, и исполнил ночной кошмар Лукаса, сообщив, что процесс натурализации идет медленно, использование русского языка ограничивается, российских военных пенсионеров прижимают, а гарантий сохранения образования на русском языке недостаточно.
Но договор ничего, подписали, руки не дрогнули. Президент Ильвес, почувствовав, что пахнет жареным, выступил с призванием к Рийгикогу побыстрее это дело ратифицировать, чтобы не опозориться в глазах ЕС, если, конечно, Эстония "не хочет оставаться страной одного вопроса". Но Эстония, как оказалось, хочет. И комиссия иностранных дел, председатель которой Ээсмаа обещал обойтись без деклараций, решила дополнить договор тем, что впоследствии обозвали преамбулой. Преамбула содержала в себе постулат, который обозначал нынешнюю Эстонскую Республику преемницей той, что когда-то была создана в 1918 году.
Там еще уточнялось, что с 1918 года много воды утекло и границы существенно изменились: тем самым мы вроде бы признавали отсутствие территориальных претензий, но России преамбулы было достаточно. Яковенко обвинил эстонских партнеров в конъюнктурщине и предупредил, что это может осложнить ратификацию. В переводе с дипломатического языка это означало кузькину мать. Но нам дали второй шанс — отказаться от преамбулы. Мы предпочли сделать финт ушами и получить ноту с предложением начать новые переговоры о новом договоре. И тут Урмас Паэт показал всем, какая Эстония маленькая, но очень гордая птичка: "Мы не считаем необходимым заключать новый договор о границе". Ну на нет и договора нет. Латвия тем временем, несмотря ни на какие декларации, договор с Россией в обоюдном порядке ратифицировала и уже год как живет с нормальной границей. А мы по-прежнему — белое пятно на карте ЕС.
2006 год: "Евро введем в следующем году, иначе я уйду в отставку!"
Авторство обещания, думаем, указывать не нужно? Вызвал на подобную откровенность Андруса Ансипа социал-демократ Эйки Нестор, который на инфочасе правительства в Рийгикогу спросил, готов ли премьер уйти в отставку, если 1 января 2007 года мы не перейдем на евро. Вызван этот вопрос был несомненно тем, что Ансип с упорством маньяка еще в конце 2005 года твердил о возможности такого перехода, в то время как всем было ясно, что это нереально.
Так вот, Ансип, гуляя по Банку Эстонии в октябре 2005 года, сообщил, что правительство взяло твердый курс на евро. С означенной даты. И 11 января 2006 года, выступая перед Рийгикогу и отвечая на вопрос Нестора, премьер сказал следующее: "Все будет зависеть от обстоятельств. Если премьер-министр окажется виноватым в том, что он не сделал что-то, что должно быть сделанным, то считаю отставку вполне естественной". Эта достойная блестящего оратора фраза прозвучала как гром среди ясного неба. Все стали ждать. И что теперь? Разве обещанный переход на евро не является тем "чем-то, что премьер должен был сделать, но оставил не сделанным"?
Но в тот же день, буквально через несколько часов после неосторожного заявления, Ансип стал жаловаться, что его слова неправильно истолковали, фразу вырвали из контекста, и вообще "его работа в должности премьер-министра абсолютно не связана с тем, перейдет Эстония на евро или нет". А под виной, ложащейся на плечи премьера, он вовсе имел конкретные дела. "Если я, например, будучи премьер-министром перейду дорогу в неположенном месте и стану из-за этого причиной тяжелой аварии, то я, разумеется, подам в отставку", — дал новое обещание Ансип в интервью Postimees. Остальные его деяния полагается виновными не считать. И неспособность перейти на евро, и апрельские погромы, и глубочайший кризис, и прочее, чем запомнится нам жизнерадостный Ансип, абсолютно не связаны с его нелегким трудом в должности премьер-министра. Как-то так получается — если пользоваться логикой самого Ансипа.
Для того чтобы окончательно развенчать наши неправильные о нем представления, Ансип на всякий случай дал контрольное интервью газете SL Õhtuleht, в котором он 15 апреля 2006 года сообщил, что евро может и в 2008 году у нас не появиться. Но виноват в этом — весь мир. Да — так и сказал, можете сами убедиться, обратившись к первоисточнику. Ну а если не верите, то приведем вам выдержку из его онлайн-интервью на русскоязычной половине сайта Postimees, вопросы для которого народ присылал с 18 по 20 января 2008 года. "Скажите, как народ может доверять вашей политике и политике вашей партии, если вы постоянно противоречите своим словам и обещаниям? Например, вы обещали уйти в отставку, если к определенному сроку не произойдет переход на евро", — справедливо интересуется читатель портала.
"Я никогда не давал подобного обещания, — удивляется в ответ Ансип. — Это было бы и невозможно сделать, поскольку сами ввести евро в обращение мы не имеем права. Это право дают государствам, выполнившим определенные условия, которые не зависят ни от одного правительства".
2008 год: P.S.
Между прочим, наше правительство, от которого, как нас честно предупредил его глава, ничего не зависит, совсем недавно, в пик глобального финансового кризиса, плавно перерастающего теперь в общемировой экономический, заявило, что эстонским банкам доверять можно! Вот вы как считаете — можно? И можно ли доверять правительствам, столь убежденно раздающим обещания и столь легко от них отказывающимся?
