Во-первых, историческая преемственность. В полном соответствии с советскими традициями страна заступила на юбилейную вахту "задолго до того, как". Если от немцев была унаследована частица экстравертного индоарийского духа, то от советской власти эсты унаследовали любовь к праздникам.
Во-вторых, отсутствие ритуала. Не за горами празднование столетия, а освященной временем традиции и четкого праздничного ритуала нет. Шутка ли сказать: за девяносто лет независимости на казенный счет досталось хоронить только одного президента!
В-третьих, фактор времени. Не все активные действующие лица Поющей революции, Народного фронта, денежной реформы и т.д. доживут до столетия в политическом или даже в физическом смысле. Нынешние торжества не в последнюю очередь — публичное признание победителей.
В своей речи по поводу 87 годовщины Тартуского мирного договора президент Тоомас Хендрик Ильвес поставил любопытную проблему:
"Но как относиться к победам других народов? Особенно, в случае, когда другой народ живет тут же, в Эстонии, вместе с нами, и в ситуации, когда их победа не является однозначно нашей? И как относиться к их победам, когда, отмечая их, они фактически радуются нашим поражениям (…)
Когда же 9 мая вместо поминовения павших начинают превозносить оккупацию и вместе с этим отрицать выпавшие на долю эстонского народа страдания, этого мы терпеть не можем.
Исторический взгляд Эстонии натренирован видеть скорее страдания, нежели достижения, скорее утраты, нежели победы. Страха и предубеждений в нашем взоре больше, чем гордости и открытости. Мы как бы мысленно продолжаем сражения Второй мировой войны, мы продолжаем бороться с оккупацией".
В этих рассуждениях президента вся глубина шекспировских страстей, и весьма прискорбно, что потаенный смысл его речей часто ускользает от инородцев, прячась за вольностью перевода. Например:
"Как относиться к победам других народов?" = Whether 'tis nobler in the mind to suffer the slings and arrows of outrageous fortune = Что благородней для души: сносить ли удары стрел враждующей фортуны.
"Этого Мы терпеть не можем" = Or to take arms against a sea of troubles, and by opposing end them? = Или восстать противу моря бедствий и их окончить.
"Мы как бы мысленно продолжаем сражения" = To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub; for in that sleep of death what dreams may come when we have shuffled off this mortal coil, must give us pause = Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно! Какие сны в дремоте смертной снятся, лишь тленную стряхнем мы оболочку, — вот что удерживает нас. И этот довод — причина долговечности страданья.
А как нам, инородцам, следует относиться к чужим торжествам, "когда, отмечая их, они фактически радуются нашим поражениям" — смириться под ударами судьбы или восстать "противу моря бедствий"? Инородцам не раз предлагалось проникнуться чувством вины за чужие страдания и утраты. Прониклись, слава Богу, довольно, но видимого облегчения наших страданий это не принесло. Видимо, у нас просто не хватает исторического опыта рабства.
В большинстве парадных речей наших президентов просматривается традиция национальной риторики, подмеченная еще Мяртом Лаарманом в 30-е годы: "Нет для эстонца милее предмета для праздничной речи, чем семисотлетнее рабство".
Будущий президент Эстонской Республики Леннарт Мери начинал свою политическую карьеру с запугивания эстонского народа. Полемизируя с академиком Густавом Нааном, высказавшим мнение о том, что эстонцы это старая нация, пережившая демографический взрыв и более не способная к воспроизводству, несущая вину за собственное вымирание, Леннарт Мери заявил на объединенном пленуме правлений творческих союзов 2 апреля 1988 года:
"Наша первейшая обязанность — освободить людей от социального и биологического страха перед вымиранием. В нем причина всех трений, в первую очередь — межнациональных".
Причина экзистенциального страха — по Леннарту Мери — заключалась в том, что 67 процентов новых квартир с центральным отоплением, горячей и холодной водой получил 81 процент мигрантов, а не молодые эстонские семьи. Позже, будучи уже президентом Эстонской Республики, Мери заявит лорду Николасу Бетеллу более откровенно:
"Советское владычество в Эстонии ничем не походило на британское правление в Индии в добрые старые времена, воспетые Киплингом. Русские представляли себя "нацией господ", они вели себя как СС, а не как обычные солдаты вермахта. Они не считали нормальным разговаривать с нами. (…) Сейчас российские лидеры обвиняют нас в нарушении прав человека русскоязычной общины. Но иногда я даже сожалею, что мы так хорошо с ними обращаемся. (…) Мы сумеем абсорбировать русских, но таким образом, чтобы наше государство не утратило жизнеспособности".
Колониальная романтика! Из британской "Книги джунглей" (это вам не "закон-тайга" и "прокурор-медведь"!) никак не вычеркнуть жесточайшим образом подавленное восстание сипаев, направленное против бесчеловечной колониальной политики в Индии. Не вычеркнуть из позорной книги и правление "нации господ" — Британской Ост-индской компании, при помощи хищнической торговой политики меньше чем за столетие уморившей голодом около 40 миллионов индусов и 10 миллионов бенгальцев. Как это там, у Мярта Лаармана:
"Если бы в Таллинне было турецкое посольство, то в день Турецкой республики спасителем эстонцев оказался бы турок, и Кемаль-паша — нашим национальным героем. Турок так-таки воевал с русскими и не дал задушить эстонцев".
И посольство теперь есть, и традиция продолжилась. Что уж тут удивляться, когда реформист Юрген Лиги открыто заявляет о том, что уплаченные инородцами налоги еще не повод рассчитывать на снисхождение победителей:
"Смысл эстонского государства не в том, чтобы сохранить русский образ жизни, язык и культуру. В каком-нибудь другом государстве может быть, но в Эстонии это не может происходить за счет эстонского языка, культуры и образа жизни".
В таком контексте вполне понятен упрек "ястреба" Марта Хельме к тем, кто не понимает истиной сути эстонского патриотизма:
"Что с вами, хотел бы я спросить у всех тех полезных идиотов, которые на страницах основных медиа почти ежедневно пытаются нам внушить, будто мы, эстонцы, на протяжении последних шестнадцати лет игнорировали русских, обижали, дискриминировали и унижали их?"
Каково это "восстать противу бедствий", мы знаем из прошлогоднего апрельского опыта, когда государство сначала нас успешно "восстало", а потом не менее успешно нас же и "подавило". "Смиряться под ударами судьбы" у нас получается гораздо лучше, здесь мы можем проявить больше гибкости, больше личной и общественной инициативы (Палата национальных меньшинств, например), чем при навязанных нам "восстаниях".
В заключение сошлюсь еще раз на президента Тоомаса Хендрика Ильвеса. В интервью латвийской газете Diena он как-то заявил:
"Если бы я был русским, я был бы счастлив жить в стране, где мне обеспечена свобода слова".
Странно, но многие русские почему-то не чувствуют себя в Эстонии счастливыми. Если свобода слова это все, что нужно для "русского" счастья, то я не русский, я — тибла, т.е. представитель нации господ (по Леннарту Мери) со всеми вытекающими из этого последствиями. Прежде всего, с пониманием ответственности господина: эта страна стала такой, потому что мы — тиблы — ее недостаточно любили, она и останется такой, если мы, тиблы, не научимся ее любить. Любовь — вот единственный достойный ответ тиблов на абсорбцию, вот — единственный способ отношения тиблов к чужим для них "победам".
Любовь тиблам следует понимать, не так, как ее понимал покойный Леннарт Мери — британское правление в Индии в добрые старые времена, но так, как ее понимал апостол Павел во времена новозаветные.
