Эффект ложной глубокомысленности: эстонский писатель раскритиковал литовский фильм „Песни для лисицы“

Кинокритик, писатель и блогер RusDelfi П.И Филимонов посмотрел фильм „Песни для лисицы“ (Литва-Латвия-Эстония) и вынес свой вердикт. Получилось ли у стран Балтии снять достойный фильм и действительно ли режиссер вдохновился работами Тарковского?

При просмотре этого фильма важно помнить одну вещь. Литва дала миру Донатаса Баниониса, который, в числе прочего, снялся в „Солярисе“.

С этим знанием пускаемся в путь. Музыкант Дайнюс теряет то ли жену, то ли просто возлюбленную. Она умирает при невыясняемых в фильме обстоятельствах, и, взяв с собой урну с её прахом, Дайнюс приезжает в её студию, что расположена где-то в лесах посреди Литвы. Покойная девушка Юстина была художником и немножко архитектором, дизайн студии спроектировала сама. Значит, смотрите: студия её представляет из себя такой круглый модернистсткий дом, очень похожий на летающую тарелку или вот ещё на космическую станцию.

И там Дайнюс собирается горевать. Работать он, вроде бы, не особенно в состоянии, слишком любил покойную, хотя работу ему как раз предлагают. Однако, подумав, он всё-таки соглашается – видимо, ищет в работе забвения.

Тут внимание. Его покойная возлбленная Юстина начинает ему сниться, он начинает с ней разговаривать, она даёт ему советы, разница между сном и явью постепенно стирается. Она, такое ощущение, как будто материализуется из сна. И к концу фильма видеть её и общаться с ней начинает не только Дайнюс, но и его друзья, как раз приехавшие к нему туда убедить его не бросать музыку и при случае вместе поработать. Примерно вот в этом моменте ты снова осознаёшь, что Литва дала миру Донатаса Баниониса, который, среди прочего, снимался в „Солярисе“.

А в начале „Песен для лисицы“ Дайнюс очень долго идёт через леса, овраги и прочее к этому дому, не говоря ни слова (первые слова в фильме звучат минуте на тридцатой). И не хватает ему только свечи в руках. Но потом он устанавливает в память о Юстине – ещё пока не являющейся – какую-то памятную для них обоих безделушку в разбитое окно, стоящее отдельно от прочих строений, и режиссёр фиксирует этот кадр длинным планом.

Я мало что знаю про кинематограф современной Литвы. Зато я знаю, что многие эстонские деятели кино моего возраста, да и более младших поколений, до сих пор едва ли не эталоном кинематографа всех времён и народов считают фильмы Андрея Тарковского. И вот по этому конкретному фильму кажется, что в Литве дела похожие.

Теперь важное. Хотя я лично не считаю Тарковского эталоном режиссуры всех времён и народов, я в то же время и не предлагаю сбрасывать его с парохода современности. Я только призываю немного окститься и отойти от столь явного эпигонства. Я нагуглил, что Кристионас Вальджюнас – человек не такой уж и молодой, старше меня, но всё равно, есть вероятность, что ему не сказали, что после Тарковского были в мире ещё режиссёры, что режиссёрская мысль не остановилась со смертью создателя „Зеркала“ и „Жертвоприношения“. Наконец, что фильмы Тарковского в восьмидесятых – это одно, а фильмы Тарковского в двадцатых – это, ну, немножко другое.

Конечно, оно всё разбавлено той музыкой, которую, по сценарию, делает Дайнюс, и странными танцами местного болотного населения в звериных шкурах и латексе, но всё же – эффект ложной глубокомысленности и немножко натужного эпигонства присутствует. Поправьте меня, если я ошибаюсь и увидел то, чего нет.