Первого сентября мы пошли в гимназию как все нормальные люди. С цветами, фотокамерой и фотоаппаратом. Сорок минут стояли и слушали, как хорошо учиться в школе. Многие из почетных гостей вспоминали в микрофон о школе как о лучших годах в их жизни, я им не верил. Тем более что одного знал лично. Тем более что после каждого их слова раздавалось бренчание. Папам и мамам первоклассников на перекличке велели оборудовать учеников колокольчиками, звеня которыми, согласно сценарию, они за руку с выпускниками войдут в школу.
По колокольчикам нетрудно было догадаться, кто из родителей этим занимался. Иваныч и дети других мужчин, у которых каждая минута на счету, пришли с б/у подвесными системами для донных удочек. Кто-то принес точную копию Ивана Великого, его гул заглушал пролетающие самолеты и сбивал голубей с подоконников. В руке одной из девочек я заметил настоящий бубен. Если гены передаются по наследству, этой девочке будет непросто учиться в гимназии, я считаю. И теперь эти звонари чесали себя везде, перетаптывались, роняли и поднимали букеты, били друг друга по затылкам, сравнивали мобильные телефоны, и все это с колокольчиком в руке. Четыре первых класса. Девяносто шесть дзынь-бом-бам. Двадцать четыре пойдут с выпускниками, остальные сзади в качестве массовки. За сорок минут этот эскадрон трясогузок вышиб из меня мозги.
То и дело из строя появлялись головы классных руководителей, и они делали: ”чшшшш!”. Я чувствовал себя то в стаде, то в серпентарии попеременно. В конце концов ”Единая Россия” подарила Иванычу альбом для рисования, а банк ВТБ краски, — после этого я решил, что бабушка из отдела образования района подарит кисточки, но ошибся. Она преподнесла каждому первокласснику расписание уроков площадью с хороший билборд. Прохорова он покроет, и останется еще достаточно. Во время замыкающей торжественную часть речи директрисы организаторами перформанса была совершена ошибка — расписание было роздано родителям. Те тут же свернули их и стали похожи на сантехников с парадными стояками в руках. Этими стояками тут же завладели трясогузки, и через мгновение посреди трогательного поздравления директрисы раздался душу разрываущий визг. Это какой-то девочке какой-то мальчик превратил объемный бант в белую сковородку.
За три дня до парада на перекличке была тренировка, Иванычу досталось идти с одиннадцатиклассной девочкой по имени Катя. Издали было хорошо видно, как он ездит ей по ушам, размахивает, отчего Катина рука болтается как не Катина, Катя хохочет и краснеет. Я встревожился, потому знаю за Иванычем дурную привычку — едва усевшись перед зеркалом, разговор с парикмахером начинать словами: ”А вот мой папа…”. И дальше следует совсем не то, что я хотел бы распространять в общественных парикмахерских. Не скрывая тревоги, после репетиции я его придирчиво допросил и выяснилось, что мальчик просто рассказывал Кате о МакКуине и Салли из ”Тачек”. Я себе представляю.
После торжественной части длинные и короткие прошли с колокольчиками вокруг плаца и за ручку направились в гимназию. Чтобы в здание случайно не проникли придурковатые родители, педсовет выстроил перед входом оцепление из себя. Воспользовавшись моментом, я разыскал на улице завуча (см. ”Девочка”) и подарил ей букет роз и поцелуй в руку. В это время оцепление прорвали, и я направился в класс. Иваныча там не было. То есть, все сидели уже за партами, а Иваныча не было. Все бы ничего, но как-то неприятно стоять и смотреть, что все на своих местах, а твоего нет. То есть, вошел семилетний ребенок в школу, после чего тут же испарился. Это раздражает. Немного вспотевший, я бросился на поиски. Хотя ”бросился” — это крутовато заявлено. В этой гимназии находились все до единого родители города Новосибирска. Последний раз так медленно я ходил в партере Оперного театра, когда под Чайковского из ямы возвращался из буфета, где принял 150, чтобы не вырубиться.
А в это время, побывав в гостях у девочки Кати и выяснив, что учиться они будут не вместе, — какой удар, — опечаленный Иваныч вышел из кабинета 11-го ”а”, растворился в массах и добирался до своего класса автостопом. Папа принял его из рук другой выпускницы в конце коридора третьего этажа. Его зачем-то вели во второй ”бэ”, хотя он из первого ”гэ”. До этого его уже сводила какая-то тетя к учительнице физии (если Иваныч ничего не напутал, хотя с этим Фурсенко все возможно), а учительница физии заключила пилигрима под конвой другой выпускнице. Зовут Ульяной, занимается тхэквондо, любит малину, папа у нее работает врачом, сказал Иваныч. Не представляю, как все это можно вытянуть из девушки за одну минуту. И вот теперь Ульяна вела его во второй ”бэ”, интуитивно догадываясь, в первом ”гэ” ему делать уже нечего. Или Иваныч так же интуитивно накинул в разговоре.
Как бы то ни было, старик, опаздывать на свой первый в жизни урок на десять минут — это не то, к чему мы стремимся, сказал я ему. ”Итак, детки, — спрашивала учительница, когда мы вошли с опозданием в класс — я по привычке, Иваныч по недоразумению, — кто первым полетел в космос?”.
”Армстронг, — идя к парте, ответил он, — первым наступил на Луну”, — и я поспешил свалить оттуда к чертовой матери, потому что этот учебный год уже вымотал меня как быка на корриде. Пусть сам выживает.
Нужно послушать ”Черный кофе”, выпить его и отвлечься. И да здравствует обязательное школьное образование. Тебе пришел конец, Слава.
