Мы впереди Европы всей

Отказ греков затягивать пояса взорвал Европу. Шум поднялся для политкорректного континента беспрецедентный. Но быстро стало понятно, что общественное раздражение умело оказалось направлено не столько против защищающих свое право на среднеевропейский уровень потребления жителей Пелопоннеса, сколько против системы социальной защищенности вообще.

Получается, не случись греческий обвал, надо было что­либо такое придумать, чтобы заставить привыкшее к социальному комфорту население "старой Европы" согласится на "непопулярные меры" для снижения государственных долгов, которые у Греции, Италии, Бельгии, Португалии превышают 100% ВВП, а по Евросоюзу в целом средняя величина госдолга выше 80% ВВП. Заодно отметим, что государства еврозоны в благословенные, "нулевые" превысили ими же разрешенный трехпроцентный дефицит госбюджета от ВВП, в том числе Ирландия в 5 раз, Испания в 3 раза, Франция более чем в 2,5 раза.

Известный экономист Говард Аргер в наделавшем шума докладе заявил: "Элементы государства всеобщего благоденствия… оказались чрезмерно дороги".

Но давайте опустимся с европейских высот и глянем в нашу сторону, где родное правительство предвосхитило европейский тренд. А жители Эстонии продемонстрировали образцы самоограничения: вместо указанной на 2010 год ставки подоходного налога в 20% "работает" 21%. А вместе с 2,8% платежей в кассу помощи безработным, общая нагрузка на зарплату выросла более, чем на 3%. Налог с оборота вырос на 2%, плюс к тому — исчезло льготное налогообложение некоторых товаров и услуг. Три дня болезни не оплачиваются. Акцизы выросли почти на треть. Цены на жизненно важные энергоносители выросли на том же уровне. Вообщем, покупательная способность семьи живущей от зарплаты до зарплаты упала, примерно, на 15%.

Лукавые цифры

Получается, мы "впереди Европы всей?" На самом деле, не совсем так. Разница заключена в стартовых условиях. Сокращение потребления на 10¬15% для жителя "старой Европы" не свалит его в болото нищеты. А у нас и до всех урезаний почти пятая часть населения находилась ниже реальной черты бедности. Общим местом стали псевдоэкономические разговоры, что "как работаем — так и живем", поскольку в разы отстаем от передовых стран в производительности труда.

Но это очень "лукавая цифра", когда измерителем продуктивности труда становятся деньги. Простой пример: получается, что парикмахер из "центрового" салона красоты работает вдвое интенсивнее своего коллеги из окраинной парикмахерской. На самом деле, в салоне просто цены вдвое выше.

Тот же пример можно провести и на счет энергозатратности нашей экономики. Если два парикмахера, работают абсолютно одинаковым феном, но цена у парикмахерских, предположим, отличается в пять раз, то по правилам измерения энерговооруженности получится и пятикратная разница в энергопотреблении.

То есть эти и другие макроэкономические показатели к реальным зарплатам имеют косвенное отношение. В западной Европе (в соответствии с одним из главных законов экономики) оплата труда такая, что при пяти (а кое­где и четырехдневной) рабочей неделе она обеспечивает работнику и еще одному члену семьи нормальное питание, жилье, культурные запросы, отдых, образование.

По таким критериям у нас на члена семьи должно приходиться не менее десяти тысяч крон в месяц. Нормальная европейская зарплата "выбита" из работодателей усилиями профсоюзов, политиков левого толка и т.д. и т.п. Она вошла важнейшей составляющей в некий общественный договор между коллективным работником, коллективным работодателем и государством.

Сколько хочу ¬ столько плачу

Однако нам в этом деле Европа не указ. Недавно в одном интервью руководитель эстонского центрального союза работодателей Тармо Крииз заявил, что "нормально, когда работодатели имеют возможность найти рабочую силу по той цене, которую они могут платить" (!) Обратите внимание, вопрос о цене рабочей силы, что называется, стоит на голове. Не от ее цены начинается расчет доходности, а от доходности зависит цена. Судя по фотографии, приложенной к тексту интервью, мировой кризис самого господина Крииза на бедность не обрек. И уступать ни он, ни его организация не намерены. А что государство? Оно ровно год назад, в самый разгар кризиса отменило существовавший до того пакет законов о труде и вместо четырех ввело один, неточно названный "Законом о трудовом договоре".

Отмененные законы носили патерналистский характер (когда государство защищало права работника как слабейшей стороны), новый закон уравнял участников трудовых отношений. Но, на самом деле, какое там равенство сторон? У одной из них юридические службы опыт, образование, а у другой — умение поставить подпись. Приведу один пример. По ранее действующему закону за опоздание с выплатой зарплаты работодатель обязан был платить 0,5% за день, или 15% за месяц. Теперь в трудовом праве такой нормы нет, а по обязательственно­правовому закону сторона, не исполнившая финансового обязательства в срок платит около 8% годовых (!). То есть около 0,7% за месяц или почти в 20 раз менее прошлогоднего. Возникает соблазн "кредитнуться" за счет работников, попридержав им зарплату за месяц­другой. Конечно, работник имеет право уволиться из¬за несоблюдения другой стороной обязательств. Но кого согреет сегодня такое право?

Или еще пример односторонности: раньше работодатель при сокращении работников платил многомесячные компенсации, сейчас их платит Касса помощи безработным, наполняемая самими работниками (вот Вам и 2,8% отчислений от зарплаты вместо прежних 0,5%).

Государство как Пилат умыло руки. Теперь отстоять свои права может только "коллективный работник" в рамках коллективного договора. Знаю, какие бои и борьбе за размер зарплаты выдерживают сейчас профсоюзы энергетиков в Нарве, профсоюз машинистов в Таллинне.

И тем ни менее, надо выходить на Европейский уровень защиты своих прав. Выходить без какой-либо поддержки власти, при пещерном, лишенном всякой социальной ответственности сознании нашего предпринимательского сообщества. Иначе мы обречены быть впереди Европы всей, разве что, по уровню нищеты. Правда, измеряемой в евро.