Граф Малинин слушает Тома Вэйтса
Романс левой ногой
– На протяжении вашей карьеры вы часто меняли стили: от рока вы перешли к романсам, время от времени выпуская экспериментальные альбомы вроде электронных "Буржуйских плясок"… В чем причина этих эволюционных скачков?
— Любой творческий человек постоянно ищет и должен раскрываться все время по-новому, открывать миру какие-то новые свои грани… Я всю жизнь нахожусь в творческом поиске. И зрителям чтобы было интересно, потому что все время петь одно и то же… Даже птица, знаете, на болото не летит, когда оно тиной покрывается. Долгое время я что-то искал, спел много хитов в своей жизни — и в конце концов остановился на том, что исполняю эти свои старые хиты. Прежде всего — старинные русские романсы, которые мне дороги, близки моему сердцу и нравятся публике в моем исполнении.
– Вы сказали как-то, что "если поешь романсы — ты всегда в обойме". Как вы пришли к романсам?
– Я их всегда любил. Но жанр этот — настолько сложный, настолько тонкий… Можно ведь обладать великолепными вокальными данными — и исполнять романс, не чувствуя его, и петь в итоге плохо, — или, наоборот, не обладая выдающимися вокальными данными, исполнять романсы выразительно и очень искренне. Я думаю, что это просто дано не каждому. Часто артисты-вокалисты думают: да ладно, можно левой ногой спеть эти романсы… Нет. Ощущение, видение романса дает Господь.
– Дар от Бога — то есть развить его в себе самостоятельно никак нельзя?
– Когда ты уже почувствовал, что в тебе это есть, ты, конечно, развиваешь свой дар и совершенствуешь. Но можно ведь всю жизнь ничего не чувствовать. Хотя многим кажется, да, что они исполняют романсы просто классно…
– Когда вы поете про поручика Голицына, представляете ли вы себя героем Гражданской войны? Когда поете "Мне осталась одна забава…" — ощущаете ли себя Есениным?
– Естественно, всегда возникает некое ощущение сопричастности, некий образ… Но, понимаете, когда в течение двадцати лет ты каждый день поешь "Поручика Голицына", этот образ возникает настолько автоматом, что о нем даже думать не надо. Гораздо ярче образы, когда исполняешь произведение сравнительно новое, то, над которым еще нужно поработать. А старые вещи уже проработаны — и по интонации, и по выразительности, и по фразировке, все профессионально отточено. Порой бывает, что я пою старую песню и думаю про следующую. Или и вовсе — летаю в облаках, думаю о своем, пою на автомате, и вдруг вылетает какое-то слово — и, о ужас, я не могу вспомнить, что дальше. Потому что если песня новая, я думаю о каждом слове, а если нет, происходит сбой — и все расстраивается, и вся программа коту под хвост. Слава Богу, что это нечасто происходит.
В стадии классики
– За последние годы вы записали куда меньше хитов, чем за 1990-е годы. С чем это связано?
– Скажу, с чем. В девяностые я был востребован, а сейчас… Искусство ведь не стоит на месте, и шоу-бизнес не стоит, он далеко ускакал вперед — а я перешел в некую стадию классики, что ли. И меня больше интересует не форсаж эмоций, нет; я хочу получать от того, что я делаю, более академическое, что ли, ощущение. Можно было бы разодеться в пух и перья, устраивать карнавалы и балы, но, мне кажется, то, чем я сейчас занимаюсь, — оно и правильнее, и точнее, и серьезнее, чем мои метания прошлых лет. Моя публика ждет от меня именно таких концертов, какие я даю теперь. Она устала от моих поисков и хочет, чтобы я пел то, с чего начинал. Это же самое главное для поклонника любого артиста — прийти на концерт и услышать тот хит, за который ты этого артиста полюбил. Я и по себе это знаю: идешь на концерт, скажем, Deep Purple…
– Кстати, очень интересно: кого слушает дома певец Александр Малинин?
– Я же старый рокер. До сих пор слушаю и Deep Purple, и Rainbow, покупаю их записи… Очень люблю Тома Вэйтса. Очень. Приобрел недавно его live-концерт, у меня есть почти все его альбомы. Парадокс: я слушаю много классической музыки, обожаю Хуана Диего Флореса, теноров, таких, как Корелли и Паваротти, и в то же время — Том Вэйтс. Он антимузыкален по сути, у него нет голоса совершенно, но зато он умеет вынуть из тебя душу с кровью. Это тоже великое искусство.
– Понятно, что публика ждет от вас хитов, но вам самому взбрыкнуть время от времени не хочется?
– Я записываю новые песни, но их сложно популяризировать — существует некий формат, в который я не вписываюсь вообще со своими романсами.
– Казалось бы, вы сами себе формат…
– Конечно. И мои новые вещи все равно звучат, хотя радиостанции крутят в основном старые хиты.
Пока гром не грянет
– Это правда, что вы — граф Малинин?
– Да. Но титул я не покупал, у меня есть дворянские корни, и я его восстановил. Только, я думаю, все чувства, которыми мог бы наполнить меня этот титул, в прошлом. Это наши предки ощущали, что они дворяне, а мы живем совсем другой жизнью. Чопорность, игра в светскость — это все игрушки. Я к ним отношусь с улыбкой.
– Ваше имя сравнительно редко мелькает в новостях шоу-бизнеса, впечатление такое, что вы сознательно выпали из российской музыкальной тусовки…
– Так и есть. Некоторые придают тусовкам большое значение: надо бы засветиться, туда-сюда. Я через это все уже прошел, мне не хочется туда, да и стыдно порой смотреть, что там люди вытворяют… Но, само собой, мы с супругой бываем на серьезных мероприятиях. И мы очень, очень избирательны. Моя жена сейчас снимается в телешоу куда чаще меня. Я творческий человек, я сконцентрирован на записи песен.
– Вы иногда снимаетесь в рекламе — в частности, вы продвигали кофе "Гранд"…
– Было, да. Сейчас я уже такого не делаю, но предложения были, и некоторые я принял.
– Более того, вы пели на предвыборных концертах — на Украине, например, в поддержку Януковича.
– Как все, да.
– То есть — вы готовы продавать и свой голос, и свой имидж?
– Это чистый заработок. Для артиста моего уровня, конечно, не престижно рекламировать презервативы, но если мне предложат поучаствовать в рекламной кампании сумок Louis Vuitton или часов Rollex, я не откажусь. Что до политики, с ней я стараюсь не соприкасаться. Как только ты попадаешь в политику, твоя публика превращается в электорат, а это неправильно. Если хочешь, иди в политику, но прекращай тогда петь песни.
– В 1989 году вы стали последним лауреатом премии Ленинского комсомола — и передали ее в фонд Патриархии на восстановление разрушенных храмов. Вы религиозный человек?
– Я крестился сам, в 28 лет. Мы же приходим к Богу только после того, как с нами что-то происходит, — пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Я попал в автомобильную аварию и понял, что это предупреждение, что что-то я делаю неправильно. После крещения очень многое изменилось. Я живу с верой до сих пор.
