Предположение о том, что мы — русские и эстонцы — превратились в народы-невротики, взаимно заражающие друг друга непереваренным прошлым, мифами о самих себе и друг о друге, вызывает в обществе негативную реакцию. Миф о глубинах таинственной русской души сталкивается с мифом о культуре эстонского народа, уходящей корнями в глубь нескольких тысячелетий. При столкновении оба мифа способны отравить не одно поколение русских и эстонцев.
О загадочной русской душе говорено немало, а вот об артефактах эстонской культуры нам почти ничего не известно. Так, единственный обломок шнуровой керамики с отпечатком одинокого зернышка пшеницы, найденный в 30-х годах при раскопках городища Иру, делает эстонскую культуру древнее сразу на четыре тысячи лет. В то время как предки славян занимались примитивной охотой и собирательством, предки эстонцев на берегах Финского залива уже квалифицированно занимались земледелием.
Здесь, в Эстонии, мы имеем дело не с глобальным мифом о русском народе, а с его местной разновидностью — русские ленивы, не любопытны, не способны к изучению других языков, не способны усвоить азы европейской культуры, поэтому следует насильственно интегрировать тех, кто еще к этому способен. Ассимилировать таких маргиналов не захочет ни одна цивилизованная нация в Европе. Поэтому русские в странах Балтии, представляющие цивилизационную угрозу, обречены на вымирание. Задача государства — всячески помочь им реализовать эту свою судьбу.
Фиксация на постоянной угрозе эстонскому языку и культуре со стороны местных русских делает эстонцев народом-невротиком. Угроза насильственной интеграции (ассимиляции) и прекращения воспроизводства народа на уровне языка и культуры до крайности невротизирует русскую общину в Эстонии, делает её неспособной к самоорганизации. Именно поэтому рушились все без исключения объединительные проекты, начиная с Представительной Ассамблеи и кончая удавленным в колыбели Советом русской общины. Некоторой жизненной силой обладают только идеологические фантомы типа союзов просветительных и благотворительных обществ, организаций российских соотечественников.
Катарсис — амнезия — амнистия
Если перегруженность настоящего фантомами прошлого делает нас беззащитными перед лицом реальности, то санация прошлого, удаление из него продуктов метаболизма представляется необходимой процедурой, если мы действительно хотим избавиться от невроза. [Примечание для В.Лебедева: санация — лат. лечение, оздоровление, система мероприятий для предотвращения банкротства; метаболизм — совокупность процессов катаболизма и анаболизма, т.е. обмен веществ.]
Амнезия немыслима без катарсиса, без душевной разрядки, без очищения. В одной известной киносказке принцессу лечат чтением вслух: "Чудовище, вида ужасного, схватило ребенка несчастного…" Логика лекарей такова: "Чем больше слёз, тем больше облегченья — в слезах и заключается леченье" . Как видно, мы ещё недостаточно пролили слёз, сопереживая в трагедии жизни самим себе, чтобы очиститься и получить душевную разрядку, или, как сказал поэт, трагедию жизни претворить в грёзофарс. [Примечание для В.Лебедева: амнезия — нарушение памяти, пробел в воспоминаниях; трагедия — греч. козлиная песнь, от trаgos — козёл и ode — песнь; грёза — мечта, блажь, мнимое видение, игра воображения, бред; фарс — легкая комедия.]
Мифы, которыми мы травим друг друга, одновременно есть отрава (яд) и рвотное (лекарство). Чем больше одномоментно будет пролито слёз при расставании с мифами, тем эффективнее будет последующее лечение. Частичная амнезия достигается сознательным отторжением (выблёвыванием) излишнего. Согласимся, что это не просто — извергнуть из себя то, что было впитано с молоком матери, но в итоге жизни оказалось для измененного сознания чужим или слишком обременительным.
В этой связи любопытен пример молодого политика Евгения Криштафовича. Он сумел сознательно избавиться почти от всего, что ему мешало. Кроме, пожалуй, языка матери. Он таков, каким многие из его злобных критиков (пирожков) хотели бы быть, но не могут себе это позволить по разным причинам. Один боится казаться глупым, другой — совком, третий — подонком, четвертый — предателем коллектива. Пятый боится потерять невинность, а шестой и сам не знает, чего он там боится, но бережёного, как говорится, бог бережет.
Сознательная амнезия (выблёвывание излишнего — обременительного и чужеродного) тесно смыкается с амнистией. В амнистии нам важно всё. Например, её исторические корни. Вот, например, рядовой гражданин великого Рима, имеющий право наделить принадлежащего ему раба гражданской свободой. Акт наделения вещи субъектностью имеет глубочайшее сакральное значение: что было ничем — вещью, становится всем — человеком, еще не гражданином Рима, но уже вольноотпущенником.
Ни один гражданин Эстонской Республики не способен подняться до таких нравственных и одновременно юридически значимых вершин прощения и забвения — амнистии! [Примечание для В.Лебедева: амнистия — греч. прощение, забвение, смягчение наказания или освобождение от него, применяемое верховной властью.]
Армия Иванов Ивановых
Я уже упоминал о том, что важнейшую историко-гигиеническую функцию в Эстонии планируется поручить поколению Иванов, родства не помнящих, которых уже начали выводить искусственным путём в стенах реформированной эстонской школы для русских. Предполагается, что насильственная амнезия способствует развитию политической импотенции (дегенерации) инородческого населения, а в результате эстонец получает исторический шанс сохранить на века язык и культуру.
Если Евгений Криштафович являет собой пример амнезии сознательной, понятной и объяснимой, то насильственная амнезия, да ещё и в массовом порядке, явление пока мало изученное, пожалуй, за исключением турецких янычар. В этой связи нам весьма любопытны философские воззрения на проблему писателя Михаила Евграфовича Салтыкова (Н.Щедрина), изложенные им в "Письмах к тётеньке":
"Первым выступает Иванов, который наивно думает, что потрясение основ спрятано у кого-нибудь в кармане, и потому предлагает всех обыскать. Лично за себя он не боится. С одной стороны душа его чиста, как только что вычищенная выгребная яма; с другой стороны, она до краёв наполнена всяческими готовностями, как яма сто лет не чищенная. Естественно, что он горит нетерпением показать свой товар лицом…"
Сравнение души Иванова с только что вычищенной выгребной ямой, которая одновременно до краёв наполнена всяческими готовностями, должно послужить нам грозным предостережением. Ещё раз сошлюсь на мнение М.Е.Салтыкова:
"Заметьте раз навсегда: когда кличут клич, то из нор выползают только те Ивановы, которые нужны, а которые не нужны, — остаются в норах и трепещут".
Поющая революция бросила Ивановым клич "Освобождаемся!" и обильно подмазала его продажей индульгенций Конгресса Эстонии. Многие вылезли из нор и всего-то за три рубля приобрели билет почти в царство свободы и демократии. Народный фронт призвал разбавить советскую власть и коммунистическую партию эстонцами. В сей исторический момент Ивановы тихо сидели по норам и трепетали, изнывая от готовностей. Наступила независимость, но готовность пирожков "войти во власть наравне с эстонцами" вновь осталась без почина. Тесто кисло, черствело, начинка тухла и разлагалась, но дождались таки призыва в заурядэстонство. И снова от "пирожков" нет отбоя: "Съешь меня! Съешь меня! Съешь!".
Сопрягая забвение с милосердием
Формула сопряжения (фактически амнистии) получила современную известность в связи с делом Дрейфуса, хотя история знает немало случаев, когда она применялась на практике по более значимым поводам.
Сознательная амнезия — избавление от тёплого ради горячего и холодного — дело архиинтимное, не терпящее грубого вмешательства извне. Даже простой и ясный сигнал государства — "Ваше место у параши!", не завуалированный пустопорожней болтовнёй об интеграции и мультикультурности, мог бы послужить быстрому освобождению от излишнего. Но сигнала — "Пошли вон!" — нет. Есть нескончаемый базар об исторической вине этих русских.
Санация официальной истории от накипи "благородной" ярости, вскипевшей как волна на гребне 80-х годов прошлого века, и от некоторых других одержимостей, была бы выгодна эстонскому государству и послужила бы к сплочению разнородных масс населения. Ставка на насильственную историческую амнезию армии Иванов, родства непомнящих, на которую, по-видимому, рассчитывает эстонская политическая элита, изначально обречена на выпадение zero. Ставка обречена, потому что находится в конфликте с устойчивым, освященным традицией Западной цивилизации мифом об особенной судьбе загадочной русской души. [Ау! Лебедев! Zero — фр. нулевое очко, нуль, перен. выигрыш казино.]
Рассчитывать на то, что лояльности Иванов Ивановых хватит надолго, не приходится. История показала, что даже самый лояльный из Ивановых, выблевавший всё, что только можно было выблевать, может по самому, казалось бы, пустяковому поводу вдруг вспомнить, что он — человек судьбы, инструмент непрухи. Тогда держись! Инструмент не ведает страха перед наказанием и смертью. (Доктор Кашпировский говаривал, что — больному не надо знать, из какой стали сделан скальпель. Sic!) Эти, сорвавшиеся с нарезки Ивановы, медленно только запрягают.
Защиты от инструмента непрухи нет. Смягчить ситуацию можно, если, сопрягая забвение с милосердием, срочно объявить русским всеобщую амнистию от лица верховной власти — эстонского народа. Но объявить мало, забвение должно быть реальным, а милосердие бескорыстным.
-----------
P.S. В амнистии, прежде всего, нуждается поколение не съеденных пирожков, трепещущих по норам в ожидании очередного клича.
P.P.S. Применима ли к исторической миссии эстонского народа формула Христа "Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю будь ревностен и покайся" ? (Откров. 3:19.) Не достаточно ли мы каялись в чужих грехах? Не довольно ли с нас обличений и наказаний? Можно ли ограничиться лизанием палки для наказания, или следует извернуться так, чтобы лизнуть ещё и руку? Наконец, любят ли нас те, кто наказывает нас? И не слишком ли мы торопимся извергнуть из уст то, что кажется нам чужеродным или обременительным? И не получится ли так, что день спустя мы будем торопливо заглатывать с панели то, от чего столь поспешно избавились? Et cetera, et cetera, et cetera…
Ох, как не любим мы эти неудобные вопросы, подливающие масла в извечный конфликт отцов и детей, побуждающие невостребованных пирожков подобно дракону кусать самих себя за то место, где у некоторых ещё сохранилась историческая память о хвосте.
