Вне времени
Когда в Страсбурге не получилось Нюрнберга-2, то всю вину за скандальную резолюцию свалили на правых и на активность стран-новичков из бывшей Восточной Европы — Эстонию, Латвию, Литву, Польшу и т.д. Усечение резолюции, снизившее её первоначальный пафос и возможные юридические последствия для Российской Федерации, вызвало в государствах Балтии известное разочарование. Ныне историк, а в недавнем прошлом координатор разведывательных служб Эстонии Ээрик-Нийлес Кросс попытался подсластить горькую пилюлю: "Резолюция ПАСЕ, конечно, еще не столь ценный документ, как некоторые международные конвенции. Но она даст свободному миру прочную основу для дальнейших шагов по окончательному размещению коммунизма в мусорном ящике истории".
Конечно, конвенция с осуждением идеологии и преступлений коммунистических режимов, ратифицированная для начала странами Европейского союза, позволила бы поднять вопрос о признании событий 1940 и 1944 годов в Эстонии полноценной оккупацией и о возмещении ущерба. Мне уже приходилось писать о том, что перенесение окончания Второй мировой войны для Эстонии из 1945-го в 1994 год повлекло за собой в отношениях с Россией всё то, что Европа уже пережила в годы "холодной войны" и через что сумела перешагнуть. Война, пусть даже "холодная", означает легализацию "идеологического фронта" в виде чётко обозначенной линии — переднего края обороны или наступления.
В нашем случае "холодная" война неминуемо превратится в ещё одну "освободительную", но уже с неясным финалом. Можно, конечно, вытащить (освободить) среднестатистического эстонца, рождённого в СССР, из коммунизма, но вряд ли можно до конца истребить коммунизм у него в голове. Будем помнить, что на переднем крае идеологического фронта добро как будто сражается против зла, а на деле одно абстрактное добро сражается против другого абстрактного добра, одно конкретное зло против другого конкретного зла. Но, если уж выбирать окоп по росту, то есть более подходящий для человека фронт — моральный, который ясен, однозначен и прям. Он отыщется, хотя и не без труда, в самом потаённом месте человеческой души — в собственной совести.
Размышления о времени
Мне бы не хотелось растаскивать на цитаты рассуждение крупнейшего из немецких поэтов VII века Пауля Флеминга о времени, поэтому простите мне это лирическое отступление от темы. Поверьте, оно не будет лишним.
Во времени живя, мы времени не знаем.
Тем самым мы себя самих не понимаем.
В какое время мы, однако, родились?
Какое время нам прикажет: "Удались!"?..
А как нам распознать, что наше время значит
И что за будущее наше время прячет?
Весьма различны времена по временам:
То нечто, то ничто — они подобны нам.
Изжив себя вконец, рождает время время.
Так продолжается и человечье племя.
Но время времени нам кажется длинней
Коротким временем нам отведенных дней.
Подчас о времени мы рассуждаем с вами.
Но время это — мы! Никто иной. Мы сами!
Знай: время без времен когда-нибудь придет
И нас из времени насильно уведет,
И мы, самих себя сваливши с плеч, как бремя,
Предстанем перед тем, над чем не властно время.
[Перевод Льва Гинзбурга.]
То нечто, то ничто
Хроноцид вполне конкретное понятие, реализующееся в трёх основных формах: утопической одержимости будущим, ностальгической одержимости прошлым и постмодерновой одержимости настоящим. Это означает, что при абсолютизации основных составляющих понятия времени — прошлого, настоящего и будущего — они становятся тремя способами убийства времени. Считается, что хроноцид, геноцид и экоцид связаны линейной преемственностью.
Всякая революция, включая "поющую" или даже "солнечную", начинается идейным убийством одной из трёх составляющих времени, то есть хроноцидом — изъятием настоящего, прошлого или будущего у тех, кто его недостоин. Следующий этап — поглощение человеческих жизней — называется геноцидом. Речь идёт о физическом устранении тех, кто не достоин прошлого, настоящего и будущего. В финале, за отсутствием общества и его членов, наступает логичное опустошение живой природы, то есть экоцид.
Международную оценку в качестве преступления против человечества получил только геноцид, хотя осудить следовало бы всю "линейку"
Что наше время значит
Одержимость настоящим до сих пор ещё не становилась инструментом хроноцида в руках того или иного тоталитарного или демократического режима. Мы знаем об этом явлении по примерам, казалось бы, не связанным напрямую с реализацией государственности. Таким явлением были в 60-х и 70-х годах прошлого века сразу две мировые без преувеличения революции — революция цветов (движение хиппи) и сексуальная революция, проникшие, несмотря на "железный занавес", даже в СССР.
За примерами утопической одержимости будущим далеко ходить не надо: Россия XIX и XX столетия — от декабристов до горбачёвской перестройки, жившая присказкой "жить станет лучше, жить станет веселей!", готовая на пороге века XXI окунуться в стихию экоцида в обмен на чёрные от нефти доллары.
Эстония — пример другой формы хроноцида: ностальгической одержимости прошлым. Не случайно Арнольд Рюйтель, политик с богатым коммунистическим прошлым и демократическим настоящим, назвал свою книгу "Возрождение будущего" ("Tuleviku taassünd"), как бы отсылая нас к фундаментальному труду утописта Эриха фон Дэнникена "Воспоминания о будущем".
Если кому-то показалось, что кошка не знает, чьё мясо она съела, то я сошлюсь на свежую цитату из интервью председателя партии Res Publica Таави Вескимяги "Актуальной камере":
– Партия реформ, социал-демократы и Союз отечества, сильно ориентированные на будущее и не страдающие ностальгией по прошлому, это именно тот альянс, который мог бы выдвинуть на следующие пять лет президента Эстонии, который воплотит вызовы, стоящие, по моей оценке, перед Эстонией.
Кто нас из времени насильно уведёт?
Весьма похвально, что сразу столько политических тяжеловесов пришли к мысли о необходимости заменить одержимость прошлым на одержимость будущим. Однако есть подозрение, что речь идёт всего лишь о смене косметики: концепт ностальгической одержимости прошлым ради перенесения прошлого в утопическое будущее (см. преамбулу Конституции ЭР — государство призвано "обеспечить сохранность эстонской нации и культуры на века").
"На века" — окончательность и бесконечность — вот самый главный обман любого политического режима. Мы рассчитываем свою жизнь, исходя из одних политических обстоятельств, и немедленно попадаем впросак, когда власть, режим содержания и правила игры внезапно меняются. Почившая внезапно (по историческим меркам, разумеется) советская власть украла почти у каждого из нас то или иное количество времени жизни.
Красть время можно по-разному: расстрелять, посадить в лагерь, сослать на Колыму, лишить гражданства или отобрать вид на жительство, лишить работы, назначить экзамены по государственному языку, внезапно отменить результаты уже проведенных экзаменов и т.д. В конечном итоге все эти действия направлены на то, чтобы укоротить подопечному населению время активной жизни. Для нас, инородцев, перемена одержимости, владеющей политиками и государством, по сути своей ничего не меняет, потому что нас уже нет в эстонском прошлом и частично в настоящем — следовательно, для нас нет места и в эстонском будущем.
Государство крадёт наше время и превращает его в материальные блага, чтобы таким образом компенсировать своим чиновникам и олигархам время, отнятое у них советской властью. Хроноцид направлен против чужаков — aliens, но он весьма чувствительно задевает и государствообразующую нацию. Это у неё крадут ресурс жизни для поддержания противоестественной институциональной сегрегации, читай — хроноцида.
Время без времён
Убийство времени — хроноцид — есть главное историческое преступление разных политических (утопических) режимов. Именно поэтому осуждение ПАСЕ только одного политического режима, без осуждения всего явления в целом, без знака, уравнивающего преступность геноцида и хроноцида, является исторической ложью. Эта ложь уже проросла в мировой практике, признающей права человека, но отрицающей права народов (Всеобщая декларация прав народов, принятая UNPO в Тарту в 1999 году, не признана ни одним государством, включая саму Эстонскую Республику — прим. автора).
Результатом хроноцида явится время без времён, похороны времени, гигантская гекатомба, принесённая на алтарь Вечности — Сатурн, пожирающий своих детей. Разрыв истории и наступление апокалиптического времени без времён — ухронии — вот прямой результат осуществленной утопии (одержимости).
Местная ностальгическая одержимость прошлым вполне может обернуться на практике концом истории (совсем не по Фукуяме) в одной отдельно взятой стране Европейского союза. Вся страна рискует превратиться в место, которого нет. А место, которого нет, становится местом, в котором ничего не происходит.
