В пять она вносила свежие плюшки
И молочник с перламутровым отражением,
У ней шоколадом пахли волосы на макушке
И родинка на щека — апельсиновым джемом.
А он пытался делать вид, что тверд,
(Она всегда приходила в пять.
Вместе с боем часов. Динь в динь).
Она говорила: Oh yes, milord…
И он никогда не мог понять —
Он лорд ее или так, господин.
Она всегда оставалась стоять,
Наливала бергамотовый чай —
Кто слышал, чтоб баргамот так пах?
You are the apple of my eye —
Он шутил. И она никогда не могла понять —
С ней или с отражением в своих глазах.
А когда исчезала, и ему оставался лишь чай,
Он твердил в раздумье пока не пробило шесть:
My-riad, my-opic, my-algia, my-stery, myth…
Морщился, будто трогая флюс:
Сколько у ней сообщников,
Не разглядеть, не вутерпеть, не разгадать, не счесть.
Пренья в обеих Палатах. Даунинг-стрит…
Он узнал о ней, как о политике, все.
Даже про тетушку. Кажется в графстве Кент.
И фотографию деда с сеттером и ружьем.
И думал: еще лет двадцать, затем артрит,
А ее руки по-прежнему будут пахнуть дождем.
Зимой он уехал на континент -
От французов услышишь, к счастью,
Там стрижка a la garson
Не цепляют за память, будто чертополох.
А когда он услышал,
Ему показалось, что он ослеп и оглох.
У портовой кассы боевой он насвистывал марш,
Про себя раздавал приказы дымным трубам и парусам.
Он в тот день так спешил скорей пересечь Ламанш,
Будто думал и правда успеет к пяти часам.
И весь путь измеряя
Он, кусая губы, твердил раздраженно: "Трус!"
Он спервые узнал, какой дождь бывает на вкус.
И к короткому слову my
include "$includes_dir/projects/misc/poetry_banner.inc"; ?>
