"Говоря о жестоких обычаях славян язычников, — пишет известный российский историк Н.М. Карамзин, — скажем еще, что всякая мать имела у них право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязывалась хранить жизнь сына, рожденного служить отечеству. Сему обыкновению не уступало в жестокости другое право: право детей умерщвлять родителей, обремененных старостью и болезнями, тягостных для семейства и бесполезных согражданам".
Думаю, что только сбежавшему из определенного рода заведения придет на ум перенести эти древние обычаи на современных славян! Как, впрочем, и застольные обычаи в русских крестьянских семьях из более близких нам времен: когда глава семейства, следивший за хлебавшими из общей миски чадами, ловко щелкал ложкой по лбу нарушавших порядок.
Легко это возвести в принцип, при желании, если не учитывать, что человек отличается от животных интеллектом и трудовой деятельностью. И что он, развиваясь, на каждом этапе это использует в материальной и духовной сфере. Это относится к любой нации, сумевшей сохранить себя в веках.
Так и эстонцы, всю жизнь развиваясь, пережив череду завоевателей, многое переняв у них, "начало бурного ХХ века" встретили не в состоянии "перманентного алкогольного опьянения", а всеобщей грамотностью. В 1908 году генерал-губернатор прибалтийских губерний докладывал тогдашнему российскому премьеру П.А. Столыпину, что в этих краях "В умственном развитии русские среди коих значительный процент неграмотных (60% — Х.Л.), несомненно отстают от туземцев, которые почти поголовно грамотны". (Когда только пить успевали?!) И что "латыши и эстонцы гораздо выносливее в работе и культурнее в сельском хозяйстве, нежели русские". Быстро перенимают новшества у господствовавшего тогда в этих губерниях немцев: новые сельхоз машины, сортовые семена, новые технологии. Основательно они потеснили немцев в местных органах самоуправления. (Имперская политика России в Прибалтике в начале ХХ века. Тарту.2000).
В связи с наметившимся заметным ростом национального самосознания, особо проявившегося в революционных событиях 1905 года в Прибалтике, и с целью ограничения немецкого влияния в здешних краях в разгар войны с Германией группа депутатов Государственной Думы России в 1916 году выносит на обсуждение проект о введении земских учреждений в здешних губерниях. Обосновывая, в частности, это тем, что "край издавна отличался высоким развитием культурной жизни и не только предъявляет массу культурных запросов, но и обладает вполне достойными общественными силами для удовлетворения этих запросов".
Вместе с тем, констатировал законопроект, "два народа — латыши и эстонцы — достигшие высокой ступени духовности и материальной культуры, составляющих большинство населения одной из важных государственных окраин вовсе не представлены в Государственном Совете" России. На всем вышесказанном, собственно, и основывалось обретение государственности народами Балтии после государственного переворота в России в октябре 1917 года: на высоком уровне грамотности населения, высоком уровне культурных запросов и наличии достойных общественных сил.
Собственно, это сыграло огромную роль и в сохранении самобытности прибалтов и в советские времена. "Самые разные люди, направлявшиеся в Прибалтику из других регионов СССР, осуществляя политику советизации, с первых шагов столкнулись с таким явление, как "национальное своеобразие". Во время беседы с эстонцами в июне 1940 года "Жданов делал пометки, фиксируя, по-видимому, новые для себя понятия: "менталитет, самобытность. Имманентно присущ как вкус яблоку. Каждый народ родится с менталитетом, со своими чертами". "Приехавшие перестраивать жизнь прибалтийских народов по "советскому образцу", … обнаружили здесь немало "национальных образцов достойных подражанию": культуру сельского хозяйства, культуру поведения, труда, торговли, качество товаров". (Е. Зубкова. Прибалтика и Кремль. М.2008).
Интересно, что в советские времена, как отметил российский социолог Р.Х. Симонян: "В экономическом плане Прибалтика смотрелась очень хорошо — и по качеству продукции, и по производительности труда, и по общей культуре производства". (Россия и страны Балтии. М. 2005). Не меньшего удивления достоин факт, что это достигалось, в не малой степени, приезжими, в основном работавшими в промышленной сфере: что мешало их землякам в своих республиках достигать этого? Сыграл, видимо, роль местный колорит, так удививший товарища Жданова.
Ну а что касается расстройства "широкой русской натуры", что в ответ на ее "широту" знакомый эстонец ответно не пригласил в гости, можно только развести руками: с кем поведешься… "Русскому трудно понять, что для эстонца бытовое поведение человека все-таки важнее, чем его талант, интеллектуалитет, масштаб и обаяние личности и т.п.". (Р.Х. Симонян).
Более точно, пожалуй, охарактеризовал эстонцев один французский дипломат, говоря о их замкнутости и контактности: "Просто надо быть терпеливым. Некоторое время они наблюдают. И если решат, что с этим человеком контакт возможен, то они постепенно начинают открываться… Эстонцы могут быть веселыми и открытыми".
Менталитет, понимаешь ли!
