Прошел час или больше. Наконец, появился Саня.
— Хлопцы! — крикнул он с высоты берега, — если все-таки хотите хлеба, то по коням. Здесь магазин закрыт, а до Хахал еще пять километров плытья, тамошний сельмаг работает до девяти вечера.
— А где ты час блондился? — удивился Мишка, подозрительно глядя на возбужденного Александра. –
— То да сё, да живот прихватило после вашей армейской тушенки — ответил Саня, стаскивая свою байдарку в воду. — Да ладно разбираться, магазин закроют! -
Мы уселись в байдарки. Полчаса лету, и вот уже наверху с левого берега показалось, утопающее в зелени село. Подплыли к красивому деревянному мосту, перекинутому через Керженец. Байдарки остался сторожить Игорь, а мы вчетвером поднялись на высокий берег. Деревянный, выкрашенный в зеленое магазин находился в двух шагах.. На его крыльце сгрудились, судача, местные бабенки. Они ожидали, когда с той стороны через мост пастух пригонит деревенское стадо коров. На истоптанной и пыльной автобусной остановке два пацаненка лет семи куролесили на мопедах, извергая рев однотактных моторов без глушителей и ядовитый синий дым.
В прохладном, темноватом после улицы, магазине нас встретили две барышни-продавщицы. Одна была совсем молоденькая, другая значительно старше. Они сидели возле весов за прилавком и грызли семечки. Большая, алюминиевая миска перед ними была полна шелухи.
Поздоровались.
— А нам бы, барышни, хлебушка? — вопросил у девушек Вовка. Вовка, привык чувствовать себя весьма респектабельно в любом женском обществе. Его статный рост, греческий профиль и густой бас делали его неотразимым, особенно среди дам "кому за 30".
На вопрос клиента барышни отреагировали весьма странным образом: томно посмотрели на туристов, затем одна ушла в другой конец зала в галантерею, а другая уткнулась в книгу.
— Хлебушка бы нам? — растерянно повторил вопрос Вовка.
— Неужто не видите, хлеба нету — пропела из дальнего конца галантерейная дамочка.- Мало завезли сегодня. Говорят, пекарня сломалась-
Вовка сделал нам таинственный жест и пошел к галантерейщице. Пока мы разглядывали убогие прилавки, где на полках изобиловали пачки спекшейся украинской соли, сложенные в пирамиду синие спичечные коробки и какие-то консервные банки, изготовленные до нашествия на Русь хана Батыя, Вовка вел деликатную беседу с продавщицей. Изредка из их угла доносился Вовкин бас и кокетливый смех продавщицы. Через пять минут, барышня ушла в подсобку и возвратилась с двумя буханками мягкого ржаного хлеба.
— Кушайте на здоровьечко — заулыбалась нам дамочка- свое отдаю
— Как договорились? — спросил Вовка, принимая от нее буханки.
— Посмотрим, посмотрим — сказала дама, краснея и смущаясь, хотя по ее лицу было видно, что какое-то положительное решение она уже приняла.
— Ты что же, за две буханки хлеба жениться на ней пообещал? –спросил я Вовку, спускаясь с крыльца магазина.
— Она говорит, что сегодня в ДК будет выступать ансамбль из города, танцы под живую музыку. Так что ее дело информировать, а мое ее же и пригласить.
— Деревенские барышни тем и хороши — продолжил эту филосовскую мысль Мишка, — что лишены пресловутых городских комплексов. Ну ладно, ребята, топайте к байдаркам, а я пойду схожу к Валерию, раз обещал. Может мы сегодня, и впрямь, на свадьбу попадем?
Мы спустились с косогора к реке. Игоря обнаружили бегающим под мостом. Впереди его метался наш петух.
— Вот стервец неблагодарный- сказал Игорь, схватив, наконец, буйную птицу за ноги — я его попоить хотел, а он затрепыхался и вон из рюкзака, еле поймал. - Непокорного петуха опять засунули в рюкзак. Он орал, тряс в рюкзаке крыльями и клевался.
Опускался вечер. Кроны сосен золотисто блестели на фоне сияющего заката. В тихих заводях кричали лягушки, злые щуки сигали за мелкой рыбешкой, заставляя рыбешек выпрыгивать из воды и, сколько это возможно, лететь по воздуху. Но плавники никак не заменяли крыльев и они с ужасом падали в воду, где их поджидали острые зубы.
На берегу показались фигуры Михаила и Валерия.
— Привет туристам! — весело поздоровался Валерий, спускаясь к воде. — А я уж думал, что и не дождусь вас.
Валерий был в белой праздничной рубашке с небрежно завязанным галстуком. От него пахло дорогим одеколоном, а сияющие глаза говорили о том, что первую свадебную дозу у соседа он уже принял.
— Давайте бегом, ребята. Там народ уже собрался, но официально свадьба начинается через полчаса. Насчет вас договорено, можете не беспокоиться.
Байдарки мы отогнали на сто метров ниже моста к будке гидростанции и связали припасенной цепью с замком. Старик-синоптик, которому было поручено ежедневно передавать в область сведения о температуре и уровне воды в реке, принял от нас и спрятал в будке наши рюкзаки. Петуха пришлось развязать и оставить также в будке. Освободившись от поклажи и, налив синоптику за хлопоты сто грамм из фляжки, мы поднялись в деревню. Видок, конечно, у нас был совсем не для свадьбы: джинсы, шорты, футболки, кроссовки. Но Валерий сказал, что сойдет и так, народ здесь не очень презентабельный. А на наши сомнения по поводу отсутствия подарка, посоветовал Игорю придумать какой-нибудь поздравительный стишок, добавив при этом, что, люди здесь хоть и простые, но поэзию любят и ценят. Иногда даже матерятся стихами в соответствии с полученной профессией.
— Как это, в соответствии с профессией? — удивился Вовка
— А вот как. Например, наш колхозный агрохимик, бывает, в сердцах кричит рабочим на склад: "Ингидридтвою в перекись магния через медный купорос, вы когда машину поставите под навоз?!
— Да, действительно, здесь живет культурный и современный народ — осторожно заключил Вовка.
Мы посоветовались по поводу подарка, и умный Саня предложил, кроме стишка от Игоря подарить молодым еще и нашего многострадального петуха.
— Это будет красиво и символично для села, да и нас избавит от необходимости лишать жизни невинную птицу — сказал добрый Саня. -Да и вообще, он мне надоел до смерти, и скоро будет сниться.
Его предложение было единогласно принято. Не откладывая, Санька опять спустился к будке метеоролога и вернулся уже с петухом, засунув его в полиэтиленовый мешок. Петух совсем привык, что его, то связывают, то куда-то запихивают, поэтому не рыпался, молча и достойно сносил все тяготы и лишения петушиной жизни..
Мы шли по утопающей в свежей июньской зелени улице старинного села. Солнце спряталось за ближайший лес, но было еще совсем светло, а на другом берегу реки уже вовсю засоревновались соловьи. Дом, где предстояло играть свадьбу, мало отличался от других деревенских домов: изба в шесть окон к реке, резные наличники, высокие разлапистые тополя перед окнами. Мы поднялись на крыльцо с перилами, прошли по длинному темному коридору и оказались в просторной горнице. Навстречу нам вышел отец жениха. Раскинув руки, поприветствовал, а Валерку даже расцеловал, хотя и виделись они в последний раз час назад при дегустации свеже выгнанной партии самогона.
- Милости просим, проходите в комнаты, присаживайтесь — и, отозвав Валерия в сторону, стал о чем-то с ним шептаться.
За столом буквой П сидело уже человек 40 гостей. Стоял галдеж. Дверь поминутно открывалась, и заходили празднично одетые люди. Вскоре, гостей собралось столько, что к букве П приладили еще стол, который заворачивал в сторону кухни и скрывался за печкой. Игорь познакомился с хозяйкой дома, о чем-то с ней поговорил. Она заулыбалась, скрылась в одной из комнат и через минуту вернулась, неся с собой листок из школьной тетради и шариковую ручку. Игорь сел за стол и затих над листом, кусая кончик ручки.
— Наблюдай за процессом — толкнул меня локтем Саня. –Вот так рождаются шедевры, кивнул он на Игоря.
На столах было тесно. Среди разнообразной, но нехитрой закуски со своего огорода и из сельмага, для начала торжества была приготовлена настоящая ветлужского разлива водка, для продолжения праздненства — самогонка в зеленых бутылках, заткнутых свернутыми в трубку газетными пробками . Пришел Валерий. Похоже, что ему была отведена почетная роль тамады. Он сел рядом со мной и громко для всех сказал
— Ну что, уважаемые гости, начнем? Или еще подождем пять минут, когда все подойдут?
— Подождем — загудели гости — Вон, еще Федора нет… Гости не очень-то церемонились по поводу протокола свадьбы, и многие поллитровки с бумажными пробками были уже початы. Молодие сидели скромно, потупив глаза в тарелки. Им было неудобно из-за того, что вся эта катавасия из-за них.
Вскоре объявился и Федор — среднего пошиба мужичек лет под 50, родственник брачующихся. Федор был гармонистом. Он пришел на свадьбу с гармонью, с женой, и, похоже, с сильным желанием выпить, поскольку, не успев поставить на пол зачехленную гармонь, он одной рукой налил себе полстакана самогона, этой же рукой вылил содержимое в рот, и этой же рукой закусил. За столом напротив Федора сидела пухленькая симпатичная дама лет 35-40. Дама, видимо, была современной, поскольку, несмотря на некоторый деревенский аскетизм в одежде других представительниц прекрасного пола имела потрясающее декольте. Оно было таким, что не требовало особого воображения, чтобы понять, что находится за ним..
— Кто эта дама — спросил я Валерку.
— О, это Мисс — Хахалы, буфетчица Любка. Она тут у нас самая главная и самая галантная девушка для всех потенциальных кавалеров. Уже и замужем побывала. Раз пять.
— Ну, это для Игоря, он тоже жених будь здоров какой!
Но Любку, похоже, и не интересовали незнакомые гости, смахивающие на бедных туристов. Вроде, уже малость поддатая, она исподтишка пялилась на Федора и застенчиво улыбалась.
— Это у них старая любовь — шепнул Валерий. — Федор частенько забегает к Любке в буфет опохмелиться, а Нинка, жена Федора страшно ревнует мужа к буфетчице и все норовит застукать их на месте "преступления". Тогда Федору будет несдобровать, Нинка баба решительная.
Свадьба началась. После первого поздравления все дружно опрокинули стопки и стаканы. Потом были опять поздравления, опять стаканы. Все хором и вразброд кричали "Горько!". Молодые смущенно вставали и, не тая робости, целовались. На лице жениха было написано, что хоть он и не закончил десятилетку, зато в семье будет справным мужиком. На полном губастом личике молодой было написано, что хоть и не впервой ей выходить замуж, зато эту брачную ночь она проведет, как и в прошлые разы, достойно. Валерий добросовестно исполнял обязанности тамады, и стаканы не успевали быть пустыми.
Настал черед нашего туристического поздравления. Перед этим Игорь пробился к хозяину и хозяйке дома и посоветовался с ними по поводу придуманного им с Саней действа. Хозяйка заулыбалась, стукнула в ладоши, а хозяин даже хлопнул его по плечу и сказал — Давай! Сразу видно, люди городские, с мыслями. Не то, что наши, им бы только водку глушить по поводу и без повода.
Валерка поднял руку, призывая всех к молчанию. Игорь встал над столом с бумажкой в руке. Все в ожидании притихли, Санька , нагнувшись, вытянул руки под стол, вылавливал из мешка петуха.
Поэт поднял руку, окинул гостей взглядом и кратко, но громко продекламировал:
Краткости поздравления никто не удивился, зато рифма всем понравилась. Гости закричали Ура и захлопали в ладоши! Саня разогнулся и подбросил петуха вверх. Задуманного Игорем эффекта не получилось. Вместо того, чтобы затрепыхать крыльями и полететь под потолком, тем самым, олицетворяя радость, трепещущую и рвущуюся к полету любовь и жизнь, измученный речными приключениями петух не полетел. Он сначала сильно стукнулся о потолок, затрепыхал крыльями, накренился, сорвался в штопор и плюхнулся в круглую салатницу, забрызгав майонезом и кусочками колбасы ближайших гостей. Затем он сразу же вскочил на ноги и, распустив крылья и угрожающе разинув клюв, сиганул по столу, сшибая по дороге бутылки с самогоном. Гости визжали и хохотали, подхватывая падающие бутылки. В конце стола петуха поймали, отдали хозяйке, и она его унесла в хлев к курам.
— Однако- сказал Саня, толкнув локтем Игоря намекая на стих и, сделав юмористическое лицо — Перепиши, повешу дома на стену,.
— Ладно, ладно –засмеялся Игорь — я знаю, что нужно праздной кампании.
Через час в доме лились песни, пол содрогался от беспорядочных плясок , пахло килькой в томатном соусе и пролитым на скатерть самогоном. Ближе к ночи кто-то уже не удержался и упал с крыльца, кого-то, ругаясь и волоча его ноги по сухому песку, протащили под фонарем через деревенскую площадь, а кто-то спал прямо за столом, один гость даже уткнулся лицом в тарелку с макаронами.
К раннему рассвету шумная свадьба пошла на убыль. Свои деревенские, взявшись под руки, с песнями шли по берегу вдоль светлеющей улицы по домам. Мы с Валерием, и всем байдарочным отрядом, прихватив пару бутылок самогона и закуски, устроились впереди дома на берегу реки, пили зелье и рассуждали о традициях деревенской свадьбы. Приезжие гости, кто сами, кто с помощью более трезвых, разбрелись по разным уголкам обширного деревенского дома и брякнулись спать..
Видя такое скопище пьяных вповалку гостей и родственников и то, что бережно подготовленная в специально отведенной комнате для молодых белоснежная постель безнадежно занята, завалившимся прямо в ботинках людом, молодые, в радостном предвкушении брачного таинства, ушли ночевать к соседям . Гармонист Федор еще минут десять наяривал на гармошке, перемигивался с Любкой, пил, как и все, но чтобы не упасть, поскольку Любка с самого начала свадьбы своим взглядом однозначно дала понять, что дело на мази и лишь бы дождаться конца свадьбы.
Нина, Федорова жена, вместе с другими родственниками стала хлопотать по уборке столов, подметанию полов, мытью посуды и приготовлению к завтрашнему продолжению свадьбы. Любка, уже совсем откровенно подмигнув Федору и, показав глазами на дверь комнаты, покачивая круглыми аппетитными бедрами, продефилировала между столов, скрылась за дверью. Там, с грохотом столкнув с дивана пьяного гостя, заняла его место. Федор понял — пора! Он, пошатываясь (больше для того, чтобы жена поняла, что он опять в стельку пьяный) встал, отставил гармонь, подошел к столу и на глазах у хлопочущей с посудой супруги дрызнул еще полстакана самогона.
Крякнул. Его шатало из стороны в сторону. Нинка, видя такое дело, оставив посуду, схватила мужа за пиджак и потащила в соседнюю комнату. Федька вырывался у нее из рук и заплетающимся языком бубнил- Куда ты меня.., да я.., да ты.., да выпить я хочу, как все но-рр-мальные люди ….
— Ты что, паразит, — возмущалась Нинка — нешто тебе не хватило, посмотрись-ка в зеркало, вся морда наперекосяк. Уже светает, иди спать говорю, алкашь! — С этими словами она с усилием впихнула Федора в комнату и закрыла за ним дверь. Хитрецу Федьке…, только того и надо. Он, осторожно перешагивая через попадавшихся на полу гостей, пробрался к дивану. И через минуту оказался в объятиях измученной ожиданиями буфетчицы.
Такой бурной и продолжительной любви, наверное, отродясь, не видела деревенская комната. На улице уже кричали ранние птицы, орали петухи, а среди храпа и сонного ворчания пьяных гостей на диване разыгрывалась удивительная французская сцена: несмотря на свой хлипкий вид, Федька глухо рычал как трапезничающий африканский лев, а разведенка Любка, давно не испытывавшая радости настоящей любви, забыв обо всем на свете, кричала, словно израненная, но жаждущая жизни лань. Диван ходил ходуном, ритмично стукался своей деревянной головой о стену, и вот-вот должен был развалиться. Федька, еще не потеряв окончательного чувства реальности, закрывал Любке рот и умолял ее замолчать. Это не помогало.
— Братцы — сказал Санька, показывая на окно, откуда доносился крик буфетчицы, а ведь там не иначе как драка, кого-то бьют?
Мы с Валеркой и Мишкой поднялись на крыльцо, вошли в темный коридор. Рассветные тени шатались и плавали на дощатых перегородках. Перепуганные Любкиным криком, пробудившиеся мухи с разгону бились глупыми головами об стекло над дверью. В горнице родственники жениха и невесты, оставив посуду с недоуменными лицами, столпились перед дверью в соседнюю комнату, откуда доносились крики. Затем рывком открыли дверь, включили свет и сгрудились в проходе.
Ошеломленный, взъерошенный Федор, подняв голову над диваном, смотрел, моргая на разъяренное лицо своей супружницы, и на родню. У Нинки тряслись губы, она силилась что-то сказать, но только крепче сжимала свои маленькие кулачки, а ее щеки пошли розовыми пятнами.
Все, спасения не было.
Влип Федька. Факт — налицо и теперь Нинке никак не докажешь, что он тут ни причем. На раздумья время тоже не оставалось. Мысли в Федькиной башке крутились, как цифры в арифмометре у колхозного бухгалтера, а внутри живота появился противный лягушечий холод . И тут Федька, не смотря на свою пропойную деревенскую голову, все-таки нашел, казалось бы единственный в этой ситуации выход , который бы и ни один академик не придумал. Так и не успев слезть с буфетчицы, опершись руками о Любкины плечи, Федька вытаращил глаза, и, глядя то на жену, то на обалдевшую под ним Любку с удивлением и возмущением в голосе пронзительно закричал:
— Да ты что, Нинк, разве это не ты…. ?! Да ядри твою в корень…., как же так, а…! Что же это ты, Нинк.., а если я чего нибудь подхвачу…?! Да в больницу попаду, ..а? Чтоже это ты, Нинк делаешь то? вопил он, показывая глазами на Любку. Мы с парнями прыснули хохотом и вернулись на берег, оставив гостей разбираться со своим заблудшим родственником.
Из дома еще долго доносился шум и гам. До глубины души возмущенного Федьку увели спать в другую комнату (по дороге он еще умудрился выпить самогона для самоуспокоения). Любку с руганью выперли из дому. А проснувшиеся от шума гости, кто продолжил спать, а кто, ничего не понимая, уселся за стол уже по новой. Любка, торопясь, прошла мимо нас по дорожке и скрылась за углом.
Валерий впоследствии рассказывал, что Федька с женой помирился и, памятуя о том что, лучшая оборона это нападение, еще долго обвинял супругу в том, что это не она оказалась тогда на диване. А Любка даже вышла замуж за молодого колхозного завфермой и мирно живет в деревне в доме, над которым летают голуби, и подторговывает в своем буфете водочкой. Только иногда по ночам из ее, покрытого свежей дранкой жилища, раздается крик израненной лани. Но это уже никого из соседей не пугает.
Рассвело, поголубело.
Самое время для художников, поэтов и полусумашедших философов! Наш личный художник и поэт Игорь, иногда падая и кувыркаясь, спустился к байдаркам и в три секунды заснул в старой деревянной лодке, которую неизвестно кто отставил около метеорологического пункта.
Служитель Музы, принял на грудь чуть больше, чем мог выдержать его полувековой организм, изможденный многими летами творчества. Годы, знайте ли!?
Мы также спустились к реке, бодрились и ждали Валеру, который побежал домой переодеваться перед плаваньем. Разбудили старичка — синоптика, который спал в своей будке, и за хранение рюкзаков потребовал опохмелки. Вовка за это время успел достать удочку, откопал на берегу червяка и пытался ловить рыбу.
Он сидел на дощатых мостках, болтал в воде босыми ногами и отчаянно зевал. Поплавок течением затянуло в лопухи, он попытался вытянуть удочку, но крючок за что-то зацепился и Вовка, тихо поругиваясь, разделся и нырнул освобождать снасть.
Поначалу Валерка настаивал идти ночевать к нему, тем более, что его мать все приготовила для ночевки туристов, но мы решили неукоснительно выполнять план, что придумал Мишка в своей мало габаритной хрущевской квартире — ночевать в Монастыре. Валерка только успел сбегать переодеться в штормовку, надеть джинсы, получить упрек от матери, которая из-за нас не спала всю ночь и даже приготовила "Мясо в горшке", думая, что мы придем со свадьбы и будем совершенно голодны. Валерка прихватил теплый еще горшок из печи, поцеловал старуху мать и вернулся на метеостанцию.
Мы перетащили поэта на свое место в байдарку, отплыли.
Стало совсем светло.
После свадьбы и самогона все мы порядком поустали и с нетерпением ждали Монастыря. Наконец, через час работы веслами на берегу открылась зеленая поляна с редкими но высокими соснами. Монастырь. Мы причалили к берегу, растолкали Игоря, кряхтя, выбрались из лодок и вытащили их на песок. Кое-как поставили 10-ти местную военную палатку, накачали резиновые матрацы, закидали их спальными мешками и завалились спать.
(Продолжение следует)
