Проявление позиций: Я — русский
С моей точки зрения, оба термина нагружены избыточным негативным смыслом. "Русский" — синоним рабства, советского тоталитаризма и депортаций, синоним вековой отсталости и оторванности эстонца от Западной Европы и т.д. Но даже в таком негативном смысле — русский продолжает оставаться сопричастным великой истории, великой культуре, великому мировому языку, грандиозному информационному и культурному пространству. Термин "русскоязычный" — это один из множества политических ярлыков, которыми нас так щедро одарила эстонская политическая культура за последние 10-15 лет. "Русскоязычный" отнюдь не равно "русский" — это некий, но обязательно местный ублюдок, не способный выучить эстонский язык. Ярлык приклеивают к видному месту, в данном случае к вашему подвязанному языку, чтобы ваша ущербность была видна издалека.
Если определяться в такой системе координат, то без колебаний, без комплекса вины и без угрызений совести, я — русский. Пусть даже забытый на посту пионер, но пионер русский, а не русскоязычный.
В предполагаемом Астровым процессе одомашнивания русских отсутствует важная составляющая, а именно — мотив. Почему до сих пор, несмотря на давление со стороны государства, изучение русскими эстонского языка остается формальной процедурой? Такое давление без предварительно навязанной неэстонцам убедительной мотивации выглядит бессмысленным. Это значит, что официально объявленная мотивация "развяжи язык, язык прокормит" изначально является ложной. Русские не хотят учить эстонский язык не потому, что они тупые ублюдки или шовинисты, а потому, что "развязанный" язык (дословно) обещает только прокорм, но не обещает равенства.
Позволю напомнить, что "правительственная программа интеграции нас" в качестве одного из факторов риска определила появление русской элиты, которая возьмет на себя представительство в государстве тех, кто связывает себя с Эстонией, но не желает интегрироваться через язык. Именно поэтому русскоязычный Астров желает получить прокорм, а я настаиваю на максимально достижимом равенстве партнеров по интеграции в обществе и перед лицом государства. (Абсолютное равенство невозможно в принципе.)
Попутно еще одно важное замечание. Государственное давление через язык в действительности мотивируется не одомашниванием русских, как это ретранслирует нам Астров, а максимально достижимым вытеснением инородцев за пределы национального государства. Когда в один прекрасный день государственный язык, наконец, станет культурным и политическим языком одомашненных русскоязычных, т.е. трети населения государства, то этот день станет началом заката эстонской нации. Почему? Потому, что идеологи эстонского национализма позиционируют язык по формуле "это наше все", а если "язык — все", это значит, что за душой больше ничего нет, и не было. Я же склонен думать, что язык — это еще не "все", что есть у эстонского народа.
По мнению Астрова, я исхожу из того, что Эстония враждебна ко всему русскому, а Россия — оплот всего русского. Начнем с того, что, несмотря на приложенные государством героические усилия, эстонский национализм пока еще не спустился с холма Тоомпеа на бытовой уровень. Давайте положим на одну чашу весов все то плохое, что СССР сделал эстонцам за 50-летний период советской "оккупации", исключая трижды всего за один век (в 1918, 1920 и 1991 годах) полученную от советской власти государственную независимость. На другую чашу положим все то хорошее, что исходило из России и укоренялось в Эстонии в течение 200 лет российского владычества. Я точно знаю, какая из двух чаш окажется полновесней: 200 лет российского владычества — это 200 лет мира на территории Эстонии, 200 лет благоприятной демографической обстановки, 200 лет развития национального общества (социализации хуторского мышления), развития национальной культуры, ремесел, предпринимательства, промышленности. Если у эстонского народа есть вполне определенные претензии к советскому наследству, то русское наследство бесспорно: 200 лет под сенью русского двуглавого орла в достаточной мере приготовили эстонский народ к принятию собственной государственности.
Современная Россия отнюдь не является оплотом "всего русского" и даже не является государством, в котором доминирующей нацией являются русские. Россия является государством многонационального народа России, простите за корявую формулировку. Следуя логике Астрова, нужно было бы вместо "многонациональный" писать "русскоязычный", но в русскоязычной России термин этот непонятнее египетских иероглифов. Для нас, русских живущих в Эстонии, Россия — это огромное геополитическое пространство, насыщающее наши естественные потребности в информации, общении и культуре, избавиться от влияния которого нельзя, даже утратив пресловутую избыточную русскость. Это, как сила земного тяготения, которую можно игнорировать только в обмен на ежеминутно набиваемые синяки и шишки.
Астров полагает, что в Эстонии я живу во враждебном мне окружении, но сам я так не считаю. По мнению Астрова, "Петров отстаивает русскую культуру внутри европейской цивилизации". Пожалуй, что именно внутри, но отнюдь не потому что "наличие местного русского мира является непременным условием самоопределения заброшенной в Эстонию личности". Моих родителей никто не забрасывал сюда на парашюте с диверсионным заданием. Родители не переползали российско-эстонскую границу под покровом ночи, спасаясь от караульных собак. Я и сам появился на этой земле естественным для человека путем. Другой родины у меня нет. Вытеснить меня можно только туда, откуда я пришел, что, увы, даже эстонскому государству не по силам. Русский мир здесь существовал до моих родителей и помимо их воли, будет он существовать и после нас с Астровым.
Я согласен с тем, что решения требует проблема политической автономии, но не русскоязычных (по Астрову), а именно русских, т.е. народа, а не ублюдков с ярлыками на языках. Вот поэтому "русский вопрос в Эстонии" надо решать сначала дома и выносить его на разрешение международных институтов тогда только, когда дома исчерпаны все средства, предоставленные нам конституцией Эстонской Республики. Эта моя позиция в системе координат национально озабоченного государства вызывает наибольшее раздражение, именно потому, что решать "русский вопрос" дома никто не собирается. Решать "русский вопрос" дома равносильно признанию в Эстонии русского мира, имеющего историческое право на существование.
Если по Астрову писатель Михаил Веллер, еще при советской власти избравший концепцию "внутренней эмиграции-иммиграции" и переместившийся в соответствии с ней из Ленинграда в Таллин, подобен одновременно и вороватому Прометею и консервативному философу Гегелю, то я поздравляю обоих с этим выдающимся открытием. Петров (именно Петров, а не молодой Карл Маркс), недавно наблюдавший Веллера-Прометея на REN-TV, теперь воспринимает писателя в качестве ортодоксального российского державника, для которого Пушкин и народная сытость — ничто, а величие державы в период правления Никиты Хрущева — это все.
Думаю, что остальные "фигуранты" — Веллер, Исаков и Барабанер к проявлению позиций присоединятся по мере осмысления астровских концепций. Кстати, информация к размышлению: Астров заявляет пять позиций, подвергаемых критике, но только при четырех "фигурантах". Кого забыл автор?
