Профессия убивать
– С чего все началось?
– Со службы в армии. Нас готовили к работе в спецназе, и практически сразу я решил, что поеду воевать в Афганистан. Там мы попали в самое пекло, столько раз выпадала возможность умереть, и каждый раз смерть миновала. На войне мне нравится больше, чем здесь, там нет законов — кто сильнее, тот и прав, а здесь сложно приспосабливаться и читать подтексты, никто тебе прямо ничего не скажет.
– А те, с кем вы воевали, кем стали в этой жизни?
– Кто застрелился, кто пропал без вести, другой в дурке сидит, третий одеколон пьет. Не люблю его встречать — сразу обниматься лезет, плачет: "Никто нас не понимает, братан". А чего понимать-то? Руки-ноги целы, голова на плечах — работай. Жалко человека, снайпер был непревзойденный, а теперь руки трясутся, глаз слезится.
– Что в вашей работе главное?
– Непредсказуемость. Как только мои поступки можно будет предугадать, я пропал вместе со своим хозяином.
– Неужели все эти годы, что вы работаете телохранителем, каждый раз придумываете что-то новое?
– Разумеется, есть основной план действий, которому нас учили. Например, в крутом джипе будет ехать сопровождение, а в незаметной машине сам человек и телохранитель. За рулем никогда не нужно вперед наклоняться — сразу голову прострелят, руль держу одной рукой, второй держу пистолет между сиденьем и коробкой передач в заряженном состоянии. Оставлять пистолет в кобуре — глупость, пока вытащишь, тебя вместе с человеком сто раз убьют. Работа неблагодарная — ненормированный рабочий день, каждую минуту в напряжении, ведь главное — не убить, а вычислить врага и предотвратить нападение. Можно сидеть 12 часов не шелохнувшись, спать, читать нельзя, никаких кроссвордов и музыки, даже пописать, пардон, не сбегать. Все очень жестко — отвлекся на несколько секунд, и все — хана.
– Красавчики в черных очках, охраняющие хозяина, — выдумки киношников?
– Отчасти да. Таких могут себе позволить звезды для антуража. Вот у Верки Сердючки, простите — Андрея Данилко, телохранитель — настоящая горилла, я такую гору мышц не видел еще. Конечно, ни один назойливый поклонник мимо такого не проберется, хулигана он одним ударом кулака отправит на тот свет, но настоящему профессионалу проиграет в несколько секунд. Он же неповоротливый, пока сообразит, да повернется, будет уже похож на дуршлаг. А вот постановщиков фильма "Телохранитель" консультировал американец, ученик Джима Шорта, там все относительно правдоподобно.
– Но там еще сильная любовная интрига.
– Это залог проигрыша. У телохранителя не должно быть никаких личных отношений с клиентом, тем более таких сильных, как любовь и дружба. Я по долгу службы обязан руководить — в какую сторону направиться человеку, куда встать, где сесть и т. д. Голова не должна быть занята посторонними вещами — полная концентрация и в экстремальных случаях холодный расчет, ни жалости, ни сентиментальности, ни ярости. Как только начинаешь чувствовать к человеку симпатию, подавай заявление об увольнении.
– После Афганистана вы попали в школу телохранителей Джима Шорта. Каким образом?
– Шорт — легендарная личность. Он как-то приехал в Таллин и стал спрашивать: "Где у вас парень такой-то" и мою кличку афганскую называет. Он в Афгане духов обучал, а меня они хорошо помнят. Нас познакомили, он предложил мне у него в школе бесплатно учиться (его уроки бешеных денег стоят). Я ему тогда при встрече сказал: "Фигово ты, Джим, духов учил". Он согласился, мол, менталитет другой, воспринимают все по-другому и уроки, соответственно, плохо усваивали. У него только двое русских учились. С Джимом мы до сих пор встречаемся.
– Вы с ним друзья?
– С моей профессией сложно иметь друзей, у меня их нет. Можно в бане посидеть и водочки выпить, за жизнь поговорить. Одного человека я когда-то защитил, у него теперь крупнейшая клиника красоты в Москве, часто видимся. Другой, тоже москвич, зовет на службу. Там же теперь профессионалов нашего уровня мало осталось, молодых, в основном, готовят "на мясо". Но я не могу уехать. С тех пор, как родился сын, я вообще стал более рассудительным. Для меня это самый важный человек в жизни. Я себе простить не могу одной вещи. Когда ребенок тяжело заболел и лежал на операционном столе, меня вызвали на работу, и я поехал. Вот за это я себя ненавижу, но такова работа.
– Судя по всему, она вам не по душе.
– Это все, что я умею делать. В мирной жизни много сложностей и мало движения. На моем веку телохранителя было только два покушения — уж я думал — сейчас вспомню былое, не тут-то было. Постреляли и смылись, в плечо один раз ранили.
– Как разряжаетесь?
– Летом езжу отдыхать туда, где война. В Афгане под моим командованием было 12 парней, я был для них, как старший брат. Возникает проблема — сразу ко мне. "Вот меня девушка бросила, жить не хочу". Я ему веревку кладу, мыло и табуреточку — хочешь из-за бабы жизни лишиться — пожалуйста. И выхожу. Захожу через 15 минут: "Я все понял". А с другим вообще история приключилась. Ему осколком гранаты хозяйство снесло. Представляете, мужик в расцвете лет, совсем молодой лишается самого дорогого?! В общем, я срочно вызываю вертолет, они у нас, как такси, летали — по-другому мы и не перемещались: "Ребята, у нас серьезное ранение — теряем честь и достоинство", те ахнули и уже минуты через три были на месте. Парень свои причиндалы подобрал, мы все это дело в лед, ему — перевязку. Так наши хирурги ему все пришили. Вскоре получаю письмо, где вместо "здрасьте" — "Он работает, все в порядке! Я недавно женился!". Военные медики всегда отличались мастерством, мы не раз тому свидетелями были.
– Вы же воевали и в Чечне?
– Там совсем другие солдаты — отморозки, сами такие же, как и чеченцы. Когда я был командиром, никто не смел трогать женщин и детей, никаких изнасилований. В Чечне изнасиловать женщину или ребенка, а потом пристрелить — довольно обычное дело. Это не профессионалы, а пушечное мясо. Однажды отдал команду одному, он взял и перепоручил другому, я за это ему обе ноги прострелил. На войне командир — царь и бог, нет никого важнее, его приказы выполняются беспрекословно. В Чечне практически все сидят на наркоте — иначе психика не выдерживает.
– Жена с пониманием относится к вашей работе?
– Конечно, без понимания. Я разведен. Ни одна женщина не смирится с моим образом жизни — я могу уйти на сутки — двое, быть с отключенным телефоном, могу вообще не вернуться, и где мой труп, никто не узнает. Создать семью очень сложно.
– Сын знает, кем вы работаете?
– Сын все знает, ему сейчас 9 лет. Я ему все честно рассказываю про свое прошлое, у нас не должно быть секретов, кроме моей работы. Когда его спросили в школе "кем работает твой папа?", он ответил — художником-оформителем. По моему, у пацана неплохое чувство юмора.
