Пензенские волонтеры помогали украинским беженцам уехать в Эстонию. Теперь их травят и называют ”укронацистами”

До конца апреля в Пензе работала группа волонтеров, помогавших беженцам из Украины добраться до Санкт-Петербурга, где их встречали другие добровольцы и передавали следующим — уже на стороне Эстонии. Однако угрозы в анонимных телеграм-каналах и прямое давление со стороны неизвестных — разрисованные двери, порезанные шины автомобиля — заставили пензенских добровольцев свернуть свою деятельность. Журналист Владимир Севриновский провел несколько дней с ними и с последними беженцами из Мариуполя, которым они помогли уехать из России, пишет "Медуза".

Пенза — Леонидовка

Такси с заклеенными трещинами на стекле проезжает мимо треугольного билборда с эмблемой Z и надписью ”Нам не стыдно. За нами правда”. На правом сиденье — экономист Ирина Гурская, тихая женщина средних лет в очках на цепочке. Пока адвокат Игорь Жулимов, седеющий мужчина с живой, подвижной мимикой и размашистыми жестами, собирает деньги для помощи беженцам из Украины, она закупает для них продукты и вещи, а затем отвозит в лагерь временного размещения в селе Леонидовка под Пензой. За рулем Альберт — местный коммунист, считающий КПРФ недостаточно ленинской партией. Объединило их всех волонтерство.

Известие о войне потрясло Гурскую. Она бродила по родной Пензе и представляла, что это на ее дом падают бомбы, что пензенцы прячутся в подвалах и пытаются там выжить без света, без воды. Тогда она и решила помогать беженцам.

Пока Альберт ведет машину, Ирина листает телеграм-каналы. В украинских пабликах широко разошлась новость: ”Омбудсмен [Украины] Людмила Денисова сообщила, что семерых мариупольцев, в том числе многодетную семью, удалось спасти из концлагеря в Пензенской области. Украинцы были в крайне тяжелом и подавленном положении, не имели одежды, продуктов, предметов гигиены, ведь их забрали из Мариуполя прямо из бомбоубежища”. Этот текст, по-видимому, был основан на постах в фейсбуке краснодарской активистки Екатерины Горобец, которая, по словам Ирины Гурской, даже не была в Пензенской области.

Полчаса езды, и машина уже в селе Леонидовка. Там, на вырубленном в лесу огромном квадрате, огороженном сеткой-рабицей, стоят длинные двухэтажные дома с красными крышами.

Машина паркуется у КПП, напротив плаката с портретом Путина и надписью: ”РОССИЯ. Без химического оружия нам есть чем гордиться!!!” Этот комплекс открыли в 2008 году для уничтожения боевых отравляющих веществ. Тут жили специалисты, обезвреживавшие тысячи тонн VX, зарина и зомана из советских запасов оружия массового поражения.

Сейчас по длинным коридорам этих зданий ходят беженцы из Украины. Они спят в отсеках из пары двухместных комнат с общим санузлом, толкают красные подносы по металлическим направляющим в огромной столовой и смотрят телевизор в гостиной с широкими старыми креслами. Узнав о прибытии волонтеров, беженцы вереницей выходят наружу. Кто-то получает заказанные вещи — детские мячи, мобильники, одежду. Другие просят помочь — не только в эвакуации. Тощий остроскулый парень в серой толстовке хочет увидеть мать в одной из пензенских больниц, куда его не пускают.

Мариуполь — Леонидовка

О пути из осажденного Мариуполя до Леонидовки и других похожих лагерей беженцы рассказывают почти одинаково.

”30 дней были в подвале, а потом чеченские солдаты сказали, что есть автобусы в Ростов-на-Дону. Мы собрались и побежали, — говорит „Медузе” беженка Светлана. — На тот момент это был единственный зеленый коридор, куда мы могли выехать с этого ада”. До того, говорит она, ее сестре удалось выбраться в Украину, но это приходилось делать самостоятельно — по дорогам, которые находились под обстрелом.

”Четыре километра мы пешком бежали на [торговый центр] „Порт Сити”. — рассказывает Светлана. — Там можно было и баню принять, и телефон зарядить. Оттуда нас вывезли в Володарск [Луганской области]. Мы зарегистрировались, записались на фильтрацию, и волонтеры сказали, что ее можно пройти в дороге. Вечером пришли „Икарусы”. Нас отправили в Новоазовск, мы приехали в 3 часа ночи”.

Кто-то едет в Россию по убеждениям, кто-то (из молодых мужчин) — чтобы избежать призыва в [украинскую] армию или попасть транзитом в Европу; из Украины потенциальных призывников не выпускают. А у жителей Левобережного района Мариуполя нет выбора — мосты уничтожены, путь в Запорожье закрыт. Но большинство просто хочет уехать подальше от голода и смерти, все равно куда.

”Фильтрацию” на въезде в ДНР, а затем проверку на российской таможне женщины и дети проходят сравнительно быстро, а мужчинам приходится ждать — кому-то четыре часа, кому-то двенадцать.

”Меня проверяли в Новоазовске, — рассказывает „Медузе” бритый под ноль круглолицый Александр, электромонтер с „Азовстали”. — Смотрели телефон, записную книжку, проверяли татуировки. Спрашивали, что видел, что слышал. Ко мне лояльно отнеслись. Некоторых ребят забирали надолго, кто-то не возвращался”.

В Володарске прибывших размещают в школе. Она переполнена — по рассказам Александра, люди спят даже на лестницах. Там он с матерью пробыл четыре дня. Предлагали два варианта — ехать в Донецк или в Россию. Автобус на Таганрог беженцы ждали долго — было много желающих. До границы с Россией Александр добирался сутки.

В Таганроге беженцы не задерживаются. Каждый день с вокзала уходят поезда — мариупольцам предлагают или ехать ближайшим, или уйти и остаться без гарантированной крыши и еды. Второй путь выбирают немногие. ”Для меня страшно превратиться в бомжа”, — коротко объясняет Светлана. О волонтерах украинцы узнают позже — от соседей, от знакомых, раньше выехавших за рубеж, из интернета.

”Мы вышли из автобуса и нам сказали — кому ехать некуда, у кого нет родственников в России, всех определяют в Пензу, во временный лагерь для беженцев. И сразу с сумками из автобуса на поезд”, — рассказывает ”Медузе” Яна. В Мариуполе она училась в торговом техникуме.

На новом месте и в Пензенской области, и в Чувашии (с уехавшими из временного лагеря под Чебоксарами корреспондент ”Медузы” общался в Петербурге) условия схожие. ”В Пензе сразу дали сим-карты [с российскими номерами], а где-то через неделю банковские карточки, — рассказывает Александр. — Зубы делали, отправляли на скорой помощи. Кто хотел, оформлял убежище или гражданство [России]. Таких, по крайней мере, 50 процентов. Но статистика сложная. Люди то хотят, то уезжают”.

От получения российского гражданства некоторых удерживают сугубо прагматические соображения. ”Недвижимость осталась на Украине, — рассказывает Светлана. — Она, конечно, разрушена, но она есть. Когда вернемся, а мы все равно вернемся в свой родной город, это будет решаться только с украинскими паспортами”.

”Думаю, там [в Мариуполе] будет ДНР, — предполагает в беседе с „Медузой” другая беженка. — Уже и нового мэра „выбрали”. Так что русский документ у нас будет все равно. А с украинским паспортом получим какую-то помощь”.

Отсутствие работы и перспектив — пожалуй, главная проблема беженцев из Украины. ”Некоторые записались на биржу труда, но потом поняли, что бесполезно, — вспоминает одна из беженок, говоривших с „Медузой”. — Узнав, что мы едем в Петербург, полицейские на вокзале сказали: ну конечно, в Чебоксарах работы нет. А сейчас, говорят, наших людей отправили в какой-то Айдырь (видимо, имеется в виду Алатырь — прим. „Медузы”). Там вокруг леса”.

”Отправлюсь в Краснодарский край работать, — делится с „Медузой” планами один из обитателей пензенского лагеря. — Там летом официанты нужны. А будут проблемы — перебьемся. На воде, на грибах… Лишь бы не было войны”.

”Один трудолюбивый, работал мастером на „Азовстали”. [Оказавшись в пункте временного размещения] семью поднял и уехал одним из первых. Такие работяги потом отстроят и Мариуполь, и комбинат, — рассказывает Жулимов. — А другой сорокалетний мужик ничего не делает и думает: „Лишь бы в армию не призвали”. Святым, чистым, хорошим легко помогать, а ты ему помоги. Уж кому, а нам, россиянам, их точно судить не следует”.

Во многих регионах, куда отправили беженцев из Украины, стихийно возникают движения волонтеров. Уже на нейтральной полосе перед пограничным пунктом Весело-Вознесенка мариупольцев встречают участники созданного предпринимателем из Таганрога Олегом Подгорным движения ”Неравнодушные”. Они обеспечивают усталых людей чаем, едой и необходимыми вещами. В телеграм-чате сообщества на момент выхода этого материала состоит более тысячи человек.

Еще многочисленней группа помощи в Санкт-Петербурге, которая сотрудничает с правозащитным советом города. Она создана при участии архиепископа ”раскольнической” Апостольской православной церкви, бывшего директора православного телеканала ”Благовест” Григория Михнова-Вайтенко.

Но большинство волонтеров — горстки местных энтузиастов или вовсе одиночки, как ростовский предприниматель, размещающий в своей квартире беженцев и отправляющий их потом за рубеж. Вдохновение он черпает в фильме Стивена Спилберга ”Список Шиндлера”, рассказывает предприниматель ”Медузе” на условиях анонимности, опасаясь давления местных чиновников и силовиков.

Леонидовка — Пенза

Микроавтобус ”Мерседес-Спринтер” в сопровождении двух легковых машин подъехал к лагерю в Леонидовке около шести утра 29 апреля. Узнав, что предстоит везти беженцев, водитель согласился, но увеличил цену.

Через КПП из лагеря выходят тринадцать мариупольцев и провожающие. Светловолосая женщина ведет за руку ребенка, молчаливый мужик тащит переноску с маленьким злобным той-терьером. У всех тяжелые баулы с вещами. Пока укладывают багаж, беженцы прощаются друг с другом и нервно курят. К Игорю подходит седеющая беженка в серой куртке: ”Это вы ему билеты брали?”.

Водитель заводит мотор, и оправдания Жулимова тонут в шуме. Супруг этой женщины отправил Игорю заявку на переезд в Эстонию, но жена с ребенком решили остаться в Пензе. Узнав об этом, Жулимов отказал мужчине в помощи — но тот сам где-то раздобыл деньги и купил билет на поезд.

Наконец все рассаживаются по местам. Кроткая маламутиха Кора укладывается в проходе. Автобус трогается с места и вскоре без пробок добирается до железнодорожного вокзала Пензы. На входе охранник останавливает беженку, протянувшую руку за сумкой, выползшей из рентгеновского аппарата: ”У вас оружие?”

Она расстегивает молнию, вынимает ключи на брелоке в виде пули: ”Проверяйте. Это все, что осталось от моей квартиры!” Полицейский запинается, и тут другие обитательницы лагеря обступают беженку, достают ключи и кричат: ”И от моей! Больше ничего у меня нет!”

Охранник умолкает и пропускает всех, но потом, в зале ожидания, к мариупольцам подходит полицейский и переписывает документы.

Поезд ”Оренбург — Санкт-Петербург” стоит в Пензе 41 минуту. Мариупольцы успевают дотащить громоздкие баулы по лестницам и погрузиться. Игорь Жулимов курит у вагона до самого отправления. На дорогу каждому беженцу он выдает пять тысяч рублей, собранных добровольцами. В противовес обещанным ”путинским” десяти тысячам, которые никому из отправляющихся так и не удалось получить, волонтеры называют эти деньги ”антипутинскими”.

”Я иногда шучу, что с финальной группой беженцев пересеку границу [и не вернусь], — усмехается в беседе с „Медузой” Жулимов. — Как капитан, покидающий корабль последним”.

Пенза — Санкт-Петербург

Поезд идет до Санкт-Петербурга почти сутки. Мариупольцы сидят в купе, обсуждая будущее. Маленькая Эстония всех вместить не может. Волонтеры по ту сторону границы встретят, разместят в хостелах, помогут на первых порах, но потом придется ехать дальше. Куда? ”Финляндия, Швеция, Ирландия…”, — размышляют вслух Александр и его мать Анна. ”В Ирландии хорошо, я там был пару раз”, — отмечает случайный сосед, читающий газету на нижней полке. ”Значит, в Ирландию”, — решают мариупольцы.

Сама Анна осталась бы в Леонидовке. Она выросла в СССР, и с ностальгией вспоминает последний российско-украинский военный парад в Крыму 2013 года. Незнакомая Европа ее пугает, но Анна решила ехать, чтобы у сына было будущее. Подобная мотивация — ради детей — встречается у беженцев часто. Ради детей беженцы выбираются по ”зеленому коридору” в Россию, ради них же потом из нее и уезжают.

Из другого купе, где в ногах устроилась серая маламутиха Кора, а на верхней полке — собака поменьше, вываливается Николай, краснолицый мужчина лет пятидесяти без единого седого волоса в рыжеватых волосах. Он навеселе. Глаза блестят, и Николай гордо показывает людям в коридоре мобильник с только что полученным переводом. ”Вот, племянник родной прислал. Десять тысяч, чтобы дядя с голоду не сдох. Нам обещали по десять тысяч на каждого члена семьи. И что? Вот мое государство, вот мой страховой полис. Смотрите все!”

На экране телефона — имя отправителя ”Вова Племяш” и сумма — одна тысяча рублей.

”Мы не просили никого, чтобы с нашим городом сделали так, — продолжает кричать Николай. — Мы где сейчас? Нигде. Между небом и землей. Владимир Владимирович [Путин], ты классный парень, решительный. Но зачем было напрягать этот „Азов”, чтобы он город уничтожил до конца? Мог другие лазейки найти. Ты же быстрый, бывший фээсбэшник. Надо было поступить с нами, как с Крымом. Отвлечь войска и в Мариуполь пройти спокойно. Но, похоже, стратегии не хватило”. Заканчивает он, уже чуть не плача, и вваливается обратно в купе.

Такие взгляды среди мариупольцев среднего и старшего возраста не редкость — даже среди тех, кто уезжает из России на Запад. ”У соседки Лиды было четыре квартиры. Машина сгорела на глазах, — рассказывает Анна. — Но она говорит: „Так было нужно. Потому, что Украина — это Россия””.

Российскую власть беженцы при посторонних ругают редко. Вдруг родной Мариуполь останется в ДНР? Вдруг на Западе будет сложно, и придется вернуться в Россию? Такие случаи тоже бывают. Две сестры по дороге в Эстонию записывают на питерской набережной, перед ”Авророй”, дружное ”Русский военный корабль, иди ***** [прочь]!”, но даже они выкладывают видео в соцсети только в Таллине.

”Я не хочу никакой войны, — тихо говорит корреспонденту „Медузы” Анна. — И чтобы Украина отбила Донецк, превратив его в новый Мариуполь, мне тоже не хочется”.

В Рязани в соседний вагон садятся российские солдаты. Курящие на перроне мариупольцы провожают их равнодушными взглядами. ”Шесть пуль!”, — рыжеволосый Николай плачет перед молодой попутчицей. Он сбивчиво рассказывает, как солдаты ДНР расстреляли машину, в которой ехал сын с другом. Друг погиб сразу, сын получил шесть путь и выжил. ”Но я на них не обижаюсь. Война. Могли и с [гранатомета] „мухи” лупануть…”.

Санкт-Петербург — Ивангород

В Санкт-Петербурге сходятся главные пути миграции беженцев по России. Одни здесь оседают, найдя жилье и работу, другие едут транзитом на Запад, третьи делают документы. В Питер добираются поездами, перекладными электричками, автостопом.

В чате петербургских волонтеров около четырех тысяч участников, но активных помощников около сотни. Владельцы хостелов размещают украинцев бесплатно, правозащитники помогают с документами, опытный гид проводит экскурсии по Невскому проспекту. Он подчеркивает, что эту улицу воспел земляк слушателей Николай Гоголь, и запинается на словах о Казанском соборе — храме русской воинской славы.

У мариупольцев из Пензы документы в порядке. Поэтому прямо у вокзала их сажают в микроавтобус до эстонской границы. Грузить вещи помогают товарищи по несчастью, ожидающие в городе документы. А по другую сторону границы, в Эстонии, их ждут волонтеры из команды ”Рубикус”.

”Вас будут проверять, — инструктирует питерская волонтерка, раздавая бутыли с водой. — Сотрите лишнюю информацию в мобильниках, потом восстановите. Мужчин заберут на опрос, не пугайтесь. Это может длиться до пяти часов. Не паникуем, сидим, ждем. Лишнего не говорим. Вы нас не знаете, мы с вами тоже не знакомы”.

По салону плывет запах вейпа. Кора подвывает, положив голову на чемодан. Пассажиры беспокойно переговариваются — чем ближе к границе, тем страшней. По словам Игоря Жулимова, в Эстонии люди, отвыкшие от самостоятельности, нередко впадают в панику — да так, что местные волонтеры не справляются. Приходится командовать лично, по телефону. На следующий день шок проходит, наступает облегчение: ”Что, больше в Леонидовку возвращаться не хотите? — Нет, уже и название такое забыли!”

Пенза

Для Игоря Жулимова это уже не первый опыт общественной деятельности. Он защищал в суде представителей местного штаба Навального, которые попали под волну массовых обысков с изъятием техники в 2019 году. А в 2021-м Жулимов организовал сбор средств на защиту главы местного штаба Навального Антона Струнина. Пензенская область стала первым регионом России, где полиция взыскала через суд расходы на работу во время ”несанкционированного митинга”, на котором самого Струнина и задержали. Сумму удалось снизить с 883 до 560 тысяч рублей. Их в соцсетях собрали за десять дней.

Поэтому Ирина Гурская, решив помочь беженцам из Украины, обратилась за помощью именно к Игорю. Формально им никто не мешал. Однако, рассказывает ”Медузе” Жулимов, один за другим исчезали благотворительные фонды, в которые они обращались за помощью — сначала ”обещали помочь, но потом куда-то исчезли — ой, сегодня не можем, ой, командировка”. А после пары недель сбора волонтерам заблокировали счет в ”Сбербанке”: ”подозрительная активность”. Ирина съездила в банк. Там извинились, карточку перевыпустили. А потом — дважды в течение двух дней — заблокировали снова.

12 апреля местный журналист Евгений Малышев опубликовал в фейсбуке издания ”7×7” видеорепортаж о пункте размещения в селе Леонидовка — позитивный и даже опровергающий слухи о том, что беженцев там удерживают насильно, но с упоминанием того, что некоторые мариупольцы выезжают из России за рубеж. А 17 апреля в украинских СМИ появились новости со ссылкой на омбудсмена Ирину Денисову о мариупольцах в ”концлагерях” под Пензой. В этих новостях упоминались некие безымянные ”волонтеры”, а 21 апреля в провластном анонимном телеграм-канале ”Обломки планетария” вышел пост с проклятиями в адрес ”группы британских грантососов под руководством Игоря Жулимова”, которые, ”следуя бандеровским методичкам, начали склонять людей поддержать фейки о „российских концлагерях”, в которых граждан удерживают против их воли”. А 27 апреля неизвестные написали на двери Игоря Жулимова синей и желтой краской: ”Здесь живет укр нацист”.

Похожие надписи в ту же ночь появились на двери волонтерки Ирины Гурской и воротах дома семьи журналистов Малышевых, Евгения и Екатерины. Их, впрочем, назвали всего лишь ”пособниками укронацистов”. Кроме того, у автомобиля Жулимова прокололи шины, а на лобовом стекле ”Шкоды” журналистов Малышевых намалевали белой краской букву Z.

А вечером 29 апреля, уже после того, как беженцы из Леонидовки пересекли эстонскую границу, Ирину Гурскую в Пензе задержала полиция — по заявлению ”бдительных граждан”. Позже ее отпустили, но забрали документы. На вопрос журналиста ”Медузы”, в чем ее обвиняли и отобрали ли телефон, аккаунт Ирины в телеграме коротко ответил ”Хуже” и перестал выходить на связь.

”Думаю, задержали ее за то, что нам помогала, — говорит „Медузе” беженка, хозяйка Коры. — Ирина показывала, что лекарств не хватает, что их можно достать через волонтеров. Нам власти привозили гуманитарную помощь — все старое, а Ирина — все новенькое”.

Эта партия беженцев из Украины оказалась для пензенских волонтеров последней. 30 апреля Игорь Жулимов написал в фейсбуке: ”Обстоятельства приняли очень серьезный характер, в связи с чем мы вынуждены свернуть нашу миссию”. Подробностями он не делится, лишь добавляет в сердцах: ”Так тошно, что хуже, чем 24 февраля…”.

Всего пензенские волонтеры успели отправить за рубеж около пятидесяти украинцев, в том числе 38 человек — из лагеря в Леонидовке.

Все главные события войны России и Украины в нашем онлайне.
Все новости о войне в Украине ЗДЕСЬ.
Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram, Instagram, ”ВКонтакте”, ”Одноклассниках” или Twitter.