Силламяэ дал немало материала для исследовательницы из Оксфорда
В минувшие три месяца на многих мероприятиях в Силламяэ можно было заметить новое лицо: молодая девушка из Литвы, аспирантка Оксфордского университета Мария Норкунайте погрузилась в городскую жизнь и общалась со многими горожанами, чтобы собрать материал для своей будущей диссертации. Тема этой научной работы связана с судьбой бывших так называемых моногородов, пишет "Инфопресс".
На следующей неделе силламяэская командировка Марии заканчивается, и в беседе с ”Инфопрессом” Мария Норкунайте поделилась некоторыми впечатлениями.
- Какую информацию вы хотели собрать здесь и получили ли то, что хотели?
- Я работаю над темой бывших моногородов, и мне интересно, как они строились в советское время и как живут сейчас. Отмечу, что Силламяэ отличается в этом плане тем, что не только не умер, но и развивается дальше. В таких городах я исследую, как люди понимают, что такое государство, в том числе через соприкосновение с работой чиновников в повседневной жизни.
Надеюсь, что собрала достаточно материала. Я встретилась с очень многими людьми и побывала на многих мероприятиях не только в Силламяэ, но и в Нарве, Таллинне, Тарту.
- Какие мероприятия вы посещали и кто были вашими собеседниками?
- Люди самые разные. Мне было интересно говорить с обычными жителями разных возрастов и профессий, с бывшими и нынешними работниками промышленной зоны, с представителями власти. И мероприятий, как я заметила, в Силламяэ проводится тоже множество: и концерты, и выставки, и ”круглые столы”, и молодёжные акции.
- Что стало для вас самым сильным впечатлением, может быть, даже своего рода открытием?
- Впервые в Эстонию я приехала в сентябре прошлого года и потом вот в январе. Удивилась: насколько я мало знаю Эстонию! Существует ведь такой концепт или стереотип, что Балтийские страны очень похожи друг на друга. Латышей мы, литовцы, так и зовём — братьями…
- В языковом смысле вы и есть родственники.
- Да. Но вот знакомство с Эстонией показало мне, что есть и различия. Командировка в Латвию мне ещё предстоит, пока могу сравнивать только с Литвой. Да, много похожего — магазины, банки… Когда хожу здесь, например, в ”Максиму”, то чувствую себя почти как дома. Но ритм жизни в Эстонии мне показался более медленным и менее напряжённым. Мы в Литве много работаем, всё у нас идёт быстро-быстро. А здесь — как-то более расслабленно, что ли…
Сравнивать здешнюю жизнь с Англией мне немножко трудно, потому что я живу в городе-университете с международным населением и глобальной культурой. Но чисто на бытовом уровне, когда я приехала в Эстонию, мне пришлось привыкать к тому, что здесь нет, как мы говорим в Англии, chit-chat-культуры — это когда ты можешь просто поболтать с другим человеком о чём-то совершенно незначимом, как бы ни о чём.
- Разве здесь просто так не поболтаешь?
- Не знаю. Но мне кажется, здесь просто нет такой потребности всё время с кем-то разговаривать, пусть даже ни о чём.
- Что в нашей жизни вам не понравилось?
- (задумалась). Трудно сказать, ведь я не живу здесь как обычный местный житель, а лишь веду исследование. Мне не надо здесь самой решать вопросы с бюрократией, с учреждениями… Хочется побольше солнечных дней, но это от людей не зависит.
- Кстати о бюрократии. В Англии и Литве как с этим дела?
- Бюрократии везде много. Вот даже для того, чтобы сюда приехать на три месяца, я три месяца готовилась не только в научном, но и в бюрократическом смысле. Надо было пройти в Оксфорде комиссию по научной этике, комиссию по безопасности, отдельная бюрократия — достать деньги на командировку. Думаю, в Эстонии с этим немножко полегче, всё-таки здесь развито электронное государство. У нас до сих пор некоторые формы надо распечатывать и подписывать.
- Что значит ”комиссия по безопасности”? К каким здешним рискам вас готовили? Я бы понял ещё, если бы вы направлялись в Африку…
- Я приехала в Эстонию, одну из самых развитых стран в мире, но всё равно проходила те же процедуры, что и исследователь, направляющийся, допустим, в Мали. В его случае, конечно, исходят из другого уровня опасности, но и мне, как ему, надо заранее ответить на вопросы о том, где я буду жить, знаю ли местонахождение ближайшей больницы, знаю ли, что делать в случае беспорядков, известны ли мне природные риски места моей командировки и т.д. Я на эти вопросы отвечала, даже отправляясь из Англии в командировку на родину, в Литву. Написала тогда, что самым большим природным риском считаю обилие клещей в лесу…
- Бытует мнение, что живущие на Северо-Востоке Эстонии русские люди настроены пророссийски или даже просоветски. А как вам показалось?
- Трудный вопрос. Существующие мифы и страхи — это не главное, ради чего я приехала сюда, хотя я использовала их как один из аргументов при выборе темы исследования. Пока мне трудно дать комментарий, но кажется, что поднятая вами тема — она комплексная, непростая, а совсем не ”чёрно-белая”.
- Общаясь в Силламяэ с разными поколениями горожан, вы заметили между ними значительные различия во взглядах?
- Различия между поколениями есть везде и всегда. В Силламяэ у старшего поколения до сих пор чувствуется большая гордость за то, что ими построен этот красивый город, здесь есть клуб атомщиков, т.е. для этих людей всё это — часть их самоидентификации. В Висагинасе (город-спутник Игналинской АЭС в Литве, бывший Снечкус. — прим. авт.), где я тоже изучала ситуацию, подобные настроения распространены даже среди молодёжи. А вот в Силламяэ у молодого поколения это уже менее заметно, они не так хорошо знают историю своего города и если любят его, то это любовь к сегодняшнему, а не по причине исторического ”багажа”.
- Интересно…
- Возможно, играет роль то, что в Висагинасе градообразующее предприятие — атомная станция — никогда не приватизировалось. С другой стороны, в Силламяэ помимо основного завода открылись и другие производства, появился порт. В Висагинасе альтернативные производства тоже появляются, ведь АЭС закрывается, но их там пока не так много.
- Как думаете, с учётом вышесказанного, у Силламяэ есть перспектива? Тем более принято считать, что молодёжь отсюда вообще стремится уехать.
- Я думаю, отъезд из маленьких городов — не только силламяэское явление. Молодёжь всегда стремится мир посмотреть. Задача в том, чтобы вернуть их на родину, когда они этот мир посмотрят. Знаете, есть такая теория: чтобы маленькие города оживали, надо, чтобы сюда проторили дорогу художники разных жанров, которые много путешествуют. Поживут здесь год-другой, привлекут к городу внимание — тогда за ними приходит и бизнес.
Даже я, человек из ”поколения миллениума”, вижу в Силламяэ потенциал. У него богатая история, красивый старый город, сюда не трудно добраться, но… В Литве о Висагинасе все хоть что-то знают, а в Эстонии о Силламяэ, как я убедилась, знаний меньше.
- А вот вы, получив диплом доктора Оксфорда, захотели бы жить в таком городке или предпочли бы устроиться в столице?
- Даже не знаю… Вообще-то, я люблю маленькие города. Но мне хотелось бы иметь в них места, где можно спокойно посидеть и поработать в уютной обстановке, и хорошую транспортную коммуникацию. В Силламяэ, например, мне очень не хватает уютных coffe-house’ов.
- Вы исследуете, как жители моногородов воспринимают государство. Каковы ваши наблюдения и первые выводы по этой теме в Силламяэ?
- Их ещё предстоит обдумать. Но я заметила, что у людей здесь более гражданственное отношение к государству. То есть они понимают, что их отношения с государством — это и права, и обязанности. Очень часто в ответ на вопрос ”считаете ли вы себя частью государства?” силламяэсцы отвечали, что они работают, платят налоги, отдают долг государству, поэтому у них есть право получить что-то и от него. Это очень положительная черта, потому что в других местах я замечала и такую позицию — люди хотели ”хозяина”, ”сильной руки” и т.п. Здесь это чётко не проявлялось.
- Честно говоря, мне показался несколько удивительным сам выбор для исследования проблематики моногородов. Понятно, что они были или остались в Литве, Латвии и Эстонии, но разве их так много в Европе, чтобы эту тему исследовать? Или это у вас просто интерес к экзотике?
- Таких городов на самом деле везде много. Первые промышленные моногорода появились на Западе: кто-то открывал завод — и строил город или жилой район для своих рабочих. Так было ещё во время индустриальной революции, и потом, когда заводы закрывались, и работникам, и городам точно так же, как сейчас, надо было заново искать себя.
- Правда, в западные моногорода, наверное, съезжались люди той же национальности, что живущие вокруг, то есть в национальном смысле эти моногорода не отличались от округи.
- Да, в Англии или Польше в этих городах жили и работали англичане или поляки. Но в Висагинасе, куда для работы приезжали люди самых разных национальностей из разных республик СССР, я заметила, что сильнее национальной идентичности у этих людей, в конце концов, становилась идентичность профессиональная: их всех объединил факт работы на АЭС.
- Здесь проблема, на мой взгляд, шире. Силламяэ — не что иное, как пример быстрого укоренения русскоговорящих приезжих на новой территории в результате трудовой деятельности. История последних двухсот-трёхсот лет даёт и другие примеры подобного укоренения: скажем, приехали в Северную Америку англичане и ирландцы — и сегодня их потомки считаются ”коренными американцами”; приехали в южную Африку голландцы — и появился коренной африканский народ буров… Вопрос только в том, сколько лет — пятьдесят, сто или двести — должно пройти, чтобы подобных переселенцев уже никто не решился назвать ”мигрантами” или ”оккупантами”?
- Трудный вопрос. Я не думаю, что на него можно ответить чёткими цифрами. Тут главное — качественное измерение. Я сама уехала из Литвы три года назад. Не могу сказать, что уже стала англичанкой, но я уже и не совсем такая, как мои друзья и семья, оставшиеся в Литве. А вот с друзьями, которые тоже уехали за границу, меня роднит то, что мы ощущаем себя людьми глобальной культуры.
Думаю, укоренение человека происходит, когда он связывает свою жизнь с жизнью на новом месте, а место, где ты живёшь, начинает влиять на твоё восприятие мира и появляются связанные с этим местом традиции.
- Вопрос ещё и в том, даёт ли укоренение человеку политические права. В Силламяэ вашими собеседниками наверняка были преимущественно неграждане Эстонии, и наверняка вы не раз слышали, как они сетовали: ”мы столько труда сюда вложили, а вот наши права в Эстонии…” Этот аспект имеет значение для вашего исследования отношений жителей моногородов и государства?
- Если можно, я сейчас не буду на этот вопрос отвечать. Он трудный, комплексный, важный для меня, но, пока мысли не обработаны, я оставлю их при себе.
- Мария, а как вы попали в Оксфорд? Это же в представлении многих почти ”научный Олимп”.
- Когда люди видят в Оксфорде ”Олимп, где живут боги”, то иногда думают, что не стоит даже и пробовать туда попасть. А я попыталась. Закончив обучение на бакалавра в Литве, я хотела продолжить учёбу на Западе и нашла программу в Оксфорде, которая мне понравилась. Я смогла обосновать свой выбор и перед университетом. Вот так туда и попала. А закончив обучение на магистра, смогла продолжить тему, над которой работала, уже в аспирантуре. При этом, конечно, мне повезло и с научным руководителем.
- Что такое жизнь в Оксфорде?
- Я трудоголик, и на свои штудии смотрю как на работу. Как люди идут на работу, так я — в библиотеку, где занимаюсь весь день. Оксфорд — это место, где собраны лучшие специалисты и эксперты, где проводится множество лекций, дискуссий и конференций, а также культурных мероприятий. Жизнь просто кипит. Но, что интересно, кипит она два месяца, пока длится семестр, а потом наступают шесть недель каникулярной тишины, затем всё повторяется. Мы в аспирантуре очень любим эти недели тишины, потому что тогда есть места в библиотеках и наконец можно поработать вдоволь.
- Сегодня у всех на устах ”Брекзит”. Как в Англии настроения в этом смысле?
- Сейчас просто хаос, никто не понимает, что происходит. ”Брекзит” должен был состояться в минувшие выходные (30-31 марта. — прим. авт.). Теперь все ждём 12 апреля. Мне каждый день в телефон поступают обновления и советы от министерства внутренних дел Великобритании. В самой Англии происходит много протестов с обеих сторон. Пока я учусь в университете, я могу чувствовать себя относительно спокойно, но если Британия уйдёт без соглашения с ЕС, то даже мне придётся просить там вид на жительство. Когда привык ездить без виз и ограничений, то необходимость таких шагов вызывает необычное и нехорошее чувство.
