В 1950-1960-е годы Евгений Рейн принадлежал к близкому окружению Анны Ахматовой, которая оказала значительное влияние на творчество поэта. Дружил он и с Нобелевским лауреатом Иосифом Бродским. В то время в СССР книги Евгения Рейна не издавались, но его стихи появлялись в западных журналах ”Континент”, ”Грани”, ”Синтаксис”.

В конце 70-х Рейн составил поэтический отдел альманаха ”Метрополь”, за что подвергся политическому преследованию, был лишен возможности работать и стал заниматься документальным кино. Спустя только 10 лет он смог вернуться к литературной деятельности. Первый полноценный сборник стихов Рейна вышел, когда поэту было уже 49 лет.

Книга была важным фактором

Современные литераторы также высоко оценивают творчество Евгения Рейна, подчеркивая, что ”ни один современный российский поэт с такой дерзостью и рьяностью не вводил в лирику повседневный быт; и нищую красоту глухой периферии, ее грязь, сор, ветер; и абсурд городской коммуналки, где ”было от пол-литра так близко до ножа”; и грубую доброту с дивной тарабарщиной”.

- Ваш первый сборник стихов вышел достаточно поздно. Какие эмоции вы испытывали, когда вас не печатали? Комплексовали?
- Да, очень поздно. Первый сборник должен выходить лет в 20. Меня так долго не печатали во времена советской власти, хотя печатать начали еще школьником, но книгу я не мог издать до сорока девяти. А книга была очень важным фактором в те времена. В Ленинграде были особые условия, я был другом Бродского, и КГБ нас останавливало. В какой-то степени, конечно, присутствовало чувство обиды. Но у меня характер счастливый, я легкий человек. Я не зациклился на этом. Жил, много работал, написал 15 детских книг, сценарии для 30 кинофильмов — окончил Высшие сценарные курсы, занимался кино. Часто приезжал в Эстонию, в Таллинне был раз 20. Очень люблю Эстонию.

- Иосиф Бродский считал вас своим учителем. Как вы думаете, почему?
- Я был старше его. И когда мы познакомились в 1957-м, ему было 18, а мне уже 22. Тогда это имело значение.

- В чем?
- Я уже много прочитал, много знал, а он был еще сырой, только начинал свою дорогу. Он очень поздно начал писать стихи — в 19 лет. Что знал я, то сообщал ему. Учитель — не то слово, наверное.

Мы — декаданты

- Кто из великих поэтов оказал на вас большое влияние?
- Многие. Я ученик всей русской поэзии от Василия Тредиаковского до Иосифа Бродского. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Алексей Толстой, Случевский, Блок, Пастернак, Ахматова…

- Кого из поэтов можете более других читать наизусть?
- Блока.

- Чем он близок?
- Мы выросли в одинаковой обстановке, мы оба поэты Петербурга. И оба поэты декаданса. Мы — декаданты, я и Блок. Эпоха сделала меня таким. Что такое декадентство? Это ощущение конца времени.

- В расцвет социализма вы ощущали его конец?
- В высшей степени. Это чувствовалось по многим приметам. По тому, как шла жизнь, как появились стиляги, фарцовшики, как из Финляндии появлялись финны, как они пьянствовали в Ленинграде.

- Понятно: пьянство финнов как показатель конца эпохи. То есть у нас в Эстонии сейчас тоже декаданс?
- Тогда в Ленинграде финны пили, потому что у них был полусухой закон, а у вас пьют из экономии. У вас экономический декаданс.

Довлатов развлекал меня

- Как-то в интервью вы сказали, что вам скучно без Довлатова. Кем он был для вас?
- Он развлекал и отвлекал меня. Мы были приятелями с самых ранних лет. Мы жили на одной улице в Ленинграде в соседних домах. Он был гораздо моложе меня, но мы дружили. Он был очень милый собеседник, мы много рассказывали друг другу и много выпивали вместе. В молодости я мог выпить — дай Бог! Но в отличие от него я не был зависим от алкоголя. Он был классическим алкоголиком. Я жил у него в Пушкинских горах, где он работал. Вот там мы действительно поддавали.

- У Довлатова в ”Записных книжках” есть смешные эпизоды , в которых вы фигурируете. Вы не обижались на него?
- Это все выдумки! Не было ничего. Все его записи — фантазии. Поверьте мне. Что я съел полкило колбасы за пару минут — чушь.

- Что проще для вас: писать прозу или поэзию?
- Поэзию. Я привык мыслить стихами. Проза для меня более сложное искусство.

- Вы пишите воспоминания?
- Кусочки пишу. Об Ахматовой, о Бродском, о Пастернаке, о Довлатове, о себе. Я многих знал лично, у меня была очень богатая жизнь.

- Что вы в своей жизни считаете самым ценным?
-Знакомство с Ахматовой. Она была абсолютно великим поэтом и великим человеком, который преобразил эпоху.

- Что дает вам ощущение того, что вы близко знали великих поэтов?
- Ощущение причастности, эстафеты. Понимаете, очень важно, что ты не на пустом месте начинался, что тебя кто-то поддержал, ты опирался на чьи-то плечи. То, что я знал Ахматову, Пастернака, Чуковского, дает мне право чувствовать сопричастность с русской культурой. А у них, в свою очередь, сопричастность с Толстым, Чеховым, Блоком, далее — Некрасовым, Пушкиным, Лермонтовым. Это целая вытянутая цепь.

- Прочитайте несколько строк из ваших стихов о Таллинне.
- На улице эстонской, у баров и кафе
С прическою тифозной на смутной голове
Он шел в начале лета пятнадцать лет назад,
Заглядываясь в бледнопылающий закат.

Из ”Записных книжек” Сергея Довлатова

Сидел у меня Веселов, бывший летчик. Темпераментно рассказывал об авиации. В частности, он говорил:
- Самолеты преодолевают верхнюю облачность… Ласточки попадают в сопла… Самолеты падают… Гибнут люди… Ласточки попадают в сопла… Глохнут моторы… Самолеты разбиваются… Гибнут люди…
А напротив сидел поэт Евгений Рейн.
- Самолеты разбиваются, — продолжал Веселов, — гибнут люди…
- А ласточки что — выживают? — обиженно крикнул Рейн.

***
Как-то пили мы с Иваном Федоровичем. Было много водки и портвейна. Иван Федорович благодарно возбудился. И ласково спросил поэта Рейна:
- Вы какой, извиняюсь, будете нации?
- Еврейской, — ответил Рейн, — а вы, пардон, какой нации будете?
Иван Федорович дружелюбно ответил:
- А я буду русской… еврейской нации.

***
Женя Рейн оказался в Москве. Поселился в чьей-то отдельной квартире. Пригласил молодую женщину в гости. Сказал:
- У меня есть бутылка водки и 400 г сервелата.
Женщина обещала зайти. Спросила адрес. Рейн продиктовал и добавил:
- Я тебя увижу из окна.
Стал взволнованно ждать. Молодая женщина направилась к нему. Повстречала Сергея Вольфа. ”Пойдем, — говорит ему, — со мной. У Рейна есть бутылка водки и 400 г сервелата”. Пошли.
Рейн увидел их в окно. Страшно рассердился. Бросился к столу. Выпил бутылку спиртного. Съел 400 г твердокопченой колбасы. Это он успел сделать, пока гости ехали в лифте.

Поделиться
Комментарии