Я надеваю новый брючный костюм. К нему подошло бы по стилю мое черное кольцо с розовым камнем, но я не открываю коробку с бижутерией. На моих пальцах — только обручальное и помолвочное кольцо. Я не снимаю их и никогда не оставляю дома: вдруг будет обстрел и я не вернусь домой? Кладу в сумку телефон, паспорт и наличные деньги. Тревожный чемоданчик сжался до пределов одного кармана.

Я часто вспоминаю, как мы прощались с мужем 4 марта на польско-украинской границе. Так быстро, так больно. Холодно, темно. Тогда мы не знали, какой характер приобретет война. Не знали, когда увидимся следующий раз. Не знали, увидимся ли вообще. Знали только одно — впереди нас ждет мучительная и долгая разлука.

Как вы помните, я приехала в Эстонию, на родину моего дедушки, в марте этого года. Я, моя мама и мой сын бежали сюда от войны, от ракетных обстрелов, от истребляющего кошмара, наступившего на нашей земле. Нас встретили и обустроили наши родственники. Гайда, Свен, Маркус, Биргит и маленький Кристофер. Мои троюродные тетя и дядя, моя четвероюродная сестра и ее сын по прозвищу Mausi. Образцовая, красивая и счастливая семья. Люди, в чьих больших сердцах нашлось столько тепла, поддержки и сочувствия. Я всегда буду вспоминать их вкусную лазанью, наши разговоры, небольшие путешествия по красивой Эстонии.

Да, Эстония — прекрасная страна, идеальная для жизни. Но там, в Украине — наш дом, наши мужья, друзья. Мы столько раз представляли, как вернемся домой. И понимали, что это будет нескоро. Работая журналистом, я пишу статьи о войне, беру интервью у волонтеров, беженцев, наших солдат. У всех, кто находится на светлой стороне в этой чудовищной войне. Видя ситуацию изнутри, я понимаю, что нет ни одного твердого прогноза о ее окончании. В этой войне слишком много переменных.

Я приехала в Киев 9 октября, оставив маму и сына в Эстонии. Зачем я это сделала? Чтобы попытаться наладить быт и работу, заложить фундамент полноценного возвращения (когда бы оно ни было). „И как там?“ — мысленно спрашиваете вы. Вся Украина живет в тревожности и непонимании, что будет завтра. Каждый день — как маленькая война. Мы даже научились шутить по этому поводу. Например, как в этом меме: „Автошкола: выдает тебе права сроком на тридцать лет. Ты: не знаешь, доживешь ли до завтра“. Украина держится на позитиве; мы не сдаемся, мы слишком много уже прошли, чтобы огорчаться.

Я приехала в Киев 9 октября, а на следующий день случился самый массированный ракетный обстрел Украины за все время войны. Утром мы с мужем спустились в кафе выпить кофе. У нас было хорошее настроение, мы наслаждались обществом друг друга и верой в прорыв нашей армии. Обсуждали, что Киев защищен ПВО [противовоздушной обороной]. В хорошем настроении был и бариста — он не видел меня месяц, с моего прошлого приезда.

Мы сделали наш стандартный заказ (латте и каппучино) и услышали мощный взрыв. Сразу завопила эта несносная, ненавистная сирена. „А вдруг это ПВО?“, — другие гости кафе пытались сохранять оптимизм. Нет, это не ПВО. Звуки ПВО напоминает глухие громкие толчки, похожие на единичный салютный залп. А взрывы… Эти раскатистые громовые сотрясения не перепутать ни с чем.

От взрывов сотрясает весь город: взрывная волна раскачивает целые кварталы столицы. Так было и тогда; мы услышали второй взрыв, третий. Половина посетителей кафе бросила вещи и побежала в ближайшее бомбоубежище — метро. Вторая половина недвижимо осталась на местах. Во время воздушной тревоги все кафе и рестораны должны закрываться, но бариста сказал нам: „Можете не уходить. Если хотите — я доделаю кофе“.

Мы сели в машину и поехали на работу. Мы ведь решили пытаться вернуться к прежнему графику, даже, пускай, вопреки всему? Проезжая мимо эпицентра взрыва, мы увидели тонны битого стекла. Из домов в радиусе полукилометра повылетали не только стекла, но и двери. В центре перекрестка — огромная воронка от ракетного удара; в нее поместился бы целый микроавтобус. Как вулкан, она извергала потоки горячей воды. Много пожарных машин и экипажей скорой помощи. Мы ехали по битому стеклу и с сожалением рассматривали остатки припаркованных авто. Точнее — раскуроченные каркасы или угли, оставшиеся от них. Мы задумались: когда-нибудь закончится этот кошмар? Эта жизнь в миллиметре от смерти?

Я помню, что тогда мне позвонил папа. „Звонила мама из Эстонии, она очень нервничает, переживает, как мы“, — сказал мой папа. И добавил, так искренне и так неожиданно: „Ты знаешь, что у нашей мамы сложный характер. Но я так люблю ее. Я жизни без нее не представляю“.

Тот день, 10 октября, стал для Украины трагедией. Ненавистная Россия выпустила по Украине 83 ракеты. 45 из них сбило наше ПВО, а 38 — долетели до мест назначения. Лишь малая часть из них разрушила „анонсированные“ объекты инфраструктуры; большинство „прилетело“ в жилые дома, школы и на детские площадки. Ракетный обстрел — это лотерея. На кону — не выигрыш или банкротство, а вся твоя жизнь. „Я не боюсь умирать. Пожить еще, конечно, хочется, но и умирать не страшно“. Я слышу эту мысль каждый день, в разных формулировках от людей абсолютно разного возраста. Нет страха. Есть гнев, усталость, ненависть, но страха уже давно нет.

И если раньше, в первые недели войны, мы хотели лишь покоя и независимости, то уже давно мы хотим большего. Международного трибунала для всех виновных. Возврата всех аннексированных территорий. Репараций за все разрушения. Уважения от всего цивилизованного мира. (Последнее мы уже получили. Точно так же получим и все остальное).

Через неделю, 17 октября, Россия атаковала Украину иранскими дронами-камикадзе. Один из них уничтожил многоквартирный дом в центре Киева. Погибла семья: беременная женщина и ее муж. Их тела нашли в объятиях друг друга в кровати. Кто ответит за их смерть?

Тревога в наших душах не утихает. Мы балансируем между тотальным самоконтролем и нервным потрясением. Мы пытаемся жить, работать, молиться о близких. Когда звучит сирена — мы сжимаем кулаки и закрываем от окна, чтобы не прерывать совещание. Мы стараемся не парковать машины на открытом воздухе и мыть голову как можно быстрее. Но при этом живем обыденной жизнью.

Но, конечно же, в этой жизни у нас меняются привычки. До войны на сборы на работу я тратила около часа. Сейчас я делаю мейк-ап десять минут. Мою голову — пять. Принимаю душ — две. И, знаете, в этом нет ничего ужасного; я думаю, что после окончания войны эти „ускорительные навыки“ останутся со мной навсегда. Каждую свободную минуту я звоню своему маленькому сыну. Я очень скучаю.

Сегодня мне исполняется 31 год. А завтра моему сыну исполнится шесть. Впервые мы встречаем наши дни рождения порознь: я в Украине, он — в Эстонии. Во всем виновата эта проклятая война. Жизнь когда-то будет прежней? Когда?

Читайте RusDelfi там, где вам удобно. Подписывайтесь на нас в Facebook, Telegram или Instagram.



Поделиться
Комментарии