ФОТО | Как медсестра из Силламяэ в отпуске помогала больным в Украине, а сейчас поддерживает бойцов ВСУ

Дина Пильдер, медсестра отделения экстренной медицины из Силламяэ, поехала в свой отпуск в Украину, чтобы быть полезной. А еще – защищать Эстонию, потому что считает, что после Украины российские войска могут прийти к нам. Это было летом. Вместе с другими коллегами Дина вывозила маломобильных людей, которым не реально передвигаться обычными эвакуационными автобусами на безопасную территорию. Сейчас Дина в Эстонии, но продолжает, чем может, помогать хлопцам — так она называет украинских солдат. Она вместе с другими волонтерами собирает деньги на машину для тех, кто воюет на Херсонщине. Delfi поговорил с Диной о том, какой она увидела воюющую Украину.

Про риск

Я приехала туда, ничего не теряя, в свой отпуск. Меня вкусно кормили, у меня была прекрасная команда, обо мне заботились, чтобы я себя хорошо чувствовала. Мне дали возможность реализовать себя, помогать людям так, как я могу. Кроме того, окрыляло понимание, что в Эстонии у меня вряд ли будет возможность сделать машину скорой помощи полностью под себя, ездить за рулем этой скорой и по бездорожью, и по дорогам со скоростью больше 140 км – коллеги меня поймут.

Мы не совершали никаких подвигов. Риск есть всегда и в мирной жизни. Наш основной риск – это автокатастрофа. Мы много ездили по стране: быстро, но аккуратно. Бывали поломки, но аварий, слава богу, не было.

Мы не делали рейды в оккупированные территории, мы не пересекали линию фронта. 20-30 км от фронта – это наша граница. Мы ни разу не попали под обстрелы, Бог нас любит. Но сколько раз мы попадали „между“ – это словами не передать. Я чувствовала себя все время в ладошках ангелов.

Про Львов

Мой отпуск в Украине начался со Львова. Я росла в Советском Союзе и хотя тогда верила, что это вечный союз братских народов, помню, как Львов называли самым недружелюбным местом на территории великой страны. Поговаривали, что там живут националистически настроенные люди, и они недолюбливают русских. Когда туда ехала, это, конечно, меня волновало. Я думала, что если что, буду на английский переходить.

Я приехала туда, и что? Столько любви, поддержки я не ожидала! Я говорила по-русски. Через пару дней я выучила как поздороваться, как поблагодарить по-украински, но весь основной разговор всегда строился на русском языке. Молодежь, конечно, в основном не говорит по-русски, так же как и молодые эстонцы. Но мы всегда находили общий язык. Со мной, в основном, говорили по-украински, я отвечала по-русски, использовали улыбки, жесты – никаких проблем.

В первый мой день во Львове мы заехали в магазин военной одежды. Нужно было купить военную рубашку с липучками, чтобы прикрепить эстонский флаг, эмблемы нашего проекта Monkey Jump, основного спонсора Global Disaster Relief Team и значок, что я – медик. В этом магазине рядом с кассой был стенд с разными украинскими нашивками. Я решила купить несколько своему сыну и, чтобы понять некоторые аббревиатуры, спрашивала у своей команды, что они означают. Нашивки стоили примерно по 3 евро, недешевые такие штуки. И вдруг продавец на кассе говорит, что это „подарунок“, „безкоштовно“. Украинский волонтер Руслан переводит: „Тебе эти вещи подарили, потому что ты медик и приехала сюда из Эстонии, для твоего сына в благодарность“. Я выхожу на улицу и начинаю плакать, потому что думаю: „В смысле! Я же ещё ничего не сделала! Я первый день только…“. Ребята участливо хлопают меня по плечу: „Поплачь и привыкай, здесь вся страна друг другу помогает. Например, когда мы ездим ремонтировать машину, с нас берут деньги только за запчасти“. И вот я приехала со своим русским языком в логово нацистов, да? Такая забота и участие были постоянно. Столько, сколько я там плакала и смеялась – у меня, наверное, 10 лет таких эмоций не было.

Мы шли по большой площади перед оперным театром во Львове, там постоянно что-то происходит. В тот момент вижу, как мужчины на скамейках играют в нарды, шашки, шахматы. Посередине стоят ларечки, в которых где-то аквагрим делают детям, где-то собирают деньги на ЗСУ, парень на барабанах играет все основные песни, которые сейчас популярны в Украине, здесь же гоняют в футбол, катаются на скейтах. Тут же слышна еврейская музыка, и народ танцует под нее. Развевается флаг с шестиконечной звездой Давида. У меня шеф родом Москвы, еврей, он пришел в такой восторг: „Боже мой! Просто жидобандеровцы!“ Команда, кстати, нашла для него потом в Украине футболку, где написано „жидобандеровец“. Он чуть не плакал от счастья!

Кава, то есть кофе, в Украине, особенно западной, возведен в культ. Автоматы и ларьки с кофе в любой подворотне, в любом городке Львовской области. В них оборудование, которое у нас, наверное, только в лучших ресторанах есть. Чуть ли не круглосуточно работают. Мы пили кофе и в шесть утра, и перед комендантским часом.

Там даже бездомные собаки, или, как говорил наш парамедик Бен, independent dogs, весьма условно бездомные. Есть собаки, которые домашние, но они везде ходят, спят на дороге, а есть собаки бездомные, но они с клеймом на ушах, веселые, упитанные. Они бегают, везде спят, лежат, чаще всего их можно встретить на заправках. Все пересчитанные, ухоженные, всех подкармливают.

Про людей

Странное такое чувство, когда у людей, которые потеряли всё, у которых разбиты семьи, разрушены дома, два кота в одной переноске, минимум вещей на маму и троих детей... и они совершенно жизнерадостно говорят такие слова: „Спасибо, что ты приехала, ты нам так помогаешь, нам тебя ангелы послали“. Они пытаются угостить кофе, делятся своей последней едой. Мне просто больно от того, что я сытая и довольная, у меня все в доме хорошо, а они обо мне заботятся.

Мы встречали ребят из армии. Кто-то возвращается на фронт, кто-то – домой. Когда я с ними поговорила, поняла, что Украина выстоит. Они настолько уверены, наполнены пониманием правого дела, успокаивают: „Не переживай, не будет у вас войны, мы справимся“.

Самое большое отличие – люди вообще не говорят о политике, нет никакой демагогии про неоднозначность, там всем все однозначно. При этом все беженцы, которых мы видели, русскоязычные. Я встречала двуязычных людей, но не видела ни одного с родным украинским. И они все говорят: „Да, я может быть, и не говорю по-украински, но я украинец с русским языком“. Я, глядя на это, вспоминала фразу из учебника истории про взрыв национального самосознания.

Что ещё мне там понравилось? В Эстонии официанты разговаривают немного и по делу. А официант во Львове стоит и не спеша, с удовольствием рассказывает, что и как. Если вдруг необычный запрос, говорит: „Подождите, сейчас на кухню схожу, спрошу можно ли так, как вы хотите, сделать“. Ощущение, как будто я к бабушке приехала. Я чувствовала себя неловко, с моим этим эстонским „не надо отвлекать людей, они на работе“. А мои коллеги совершенно естественно общались: „А пиво откуда? А кто производит, а откуда привезено?“ Я поняла, наконец-то, роль официанта, что это не просто человек, который приносит меню, а потом еду, а тот, кто поговорит, посоветует.

У них речь такая мягкая: „пани“, „будь ласка“. Я все время чувствовала себя этаким котеночком, о котором заботятся.

Про первую миссию

Первый город, куда я поехала на миссию, – Мыколаев. Это русскоязычный город Николаев, все население говорит по-русски, кто-то знает украинский. Мы должны были привезти гуманитарную помощь и потом забрать оттуда людей. Выехали в шесть утра, доехали вечером. Парень, который забирал гуманитарку, сказал, что им утром „прилетело“. Это случилось в нескольких сотнях метров от спортивного центра, в который мы приехали к волонтерам. Осколок ракеты оторвал мужчине руку, скорая приехала быстро, но врачи не успели остановить кровотечение, и он умер от потери крови. Я спросила шефа, можем ли мы поехать посмотреть на то место, куда утром прилетали ракеты. Что я увидела: территория жилого дома огорожена лентами, потому что основные большие разрушения и осколки сразу убраны, но все еще осталось много мелкого мусора. Ходит патруль. Большинство окон уже заколочено фанерой. Жители вывезены, накормлены: там все друг другу помогают. Я начала снимать на телефон, ко мне очень быстро подошел патруль и сказал: „Вы вообще тут кто, что за диверсия?“ Мы уехали. Шеф объяснил, что нельзя снимать разрушения и выкладывать их в соцсети.

Позже я узнала, что во время того утреннего прилета было трое погибших и 20 раненых. В тот же вечер я подписалась на группу Мыколаева. Этот чат был для меня основным источником информации, новости я не успевала читать. На следующий день после этого удара руководство Мыколаева выпустило постановление, что с нового учебного года русскоязычный город постепенно переходит на обучение на украинском языке. Это было решение, идущее от сердца русскоязычных людей города Мыколаева. На что наш украиноязычный волонтер сказал: „Мне очень жаль, что людям пришлось это пережить, чтобы понять, кто мы“. Особенно резануло, когда в этой же группе потом выложили цитату Маргариты Симоньян о том, что такое решение городских властей вынуждает РФ взять Николаев до 1 сентября. Мыколаевцев это, кстати, не задело, они просто посмеялись над тупостью такого заявления.

Про бабусь

На своей основной работе я, как правило, очень отстраненно отношусь к пациентам. Бывает иногда, что кто-то становится больше, чем пациент, но это такая редкость. В Украине я была удивлена, с какой эмпатией и теплотой я относилась к людям, которых мы возили, и это не вело ни к какому выгоранию. Украина и люди питали меня благодатью. Это было буквально физическое ощущение, что меня переполняет любовью. Ты берешь эту любовь и отдаешь сразу, она из тебя льется. Везде в Украине висят плакаты про ЗСУ: „Хлопцы, вы космос!“ А я уехала с мыслью: „Бабуси, вы космос“. Я спрашиваю как-то лежачую бабушку, у которой болит все везде, мы долго едем по сплошным ухабам и ямам: „Ну как вы?“ А она в ответ: „Все хорошо, я потерплю, мне же детей надо вывезти, они же без меня не поедут“. Она спасает своих взрослых, пятидесятилетних, детей тем, что она выезжает вместе с ними. Если она не поедет, они останутся с ней.

Многие готовы погибнуть, чем остаться с „орками“… Люди рассказывали, что они пережили, находясь в оккупированных территориях, очень спокойно, практически безэмоционально, просто как книжку тебе читали. А потом, когда ты остаешься только в своей команде, вспоминаешь… и бегаешь по потолку, орешь, ревешь. И это даже не про жестокость русских. Это про озлобленность, ограниченность, пренебрежение ко всему.

После Мыколаева мы ездили в Запорожье, куда приезжали беженцы из Херсона и Херсонской области. Тоже очень русский город. Мы вывозили оттуда людей. Была ситуация, что мы должны были взять либо одну женщину, либо другую. Мне нужно было оценить их состояние. И вот одна пожилая женщина с ампутированной ногой. Я иду с ней поговорить, чтобы понять, могла бы она доехать эвакуационным автобусом или нет? Или везти ее нужно нам и, следовательно, продумать весь маршрут, а также тот момент, кто ее подхватит на границе, потому что увозить нужно в Варшаву.

Тридцатиградусная жара, я подхожу к палатке. В инвалидном кресле с прямой спиной сидит стройная женщина. Я к ней присаживаюсь, представляюсь. А она говорит: „Да доеду я на автобусе. Ничего страшного“. Я прошу рассказать, что с ней произошло.

В апреле, когда еще была минусовая температура, она жила в пригороде в частном доме со взрослым сыном. Вошли русские. Они начали простреливать все, поэтому единственным вариантом для местных было укрыться в подвале. Топить в нем невозможно. Представьте, что испытывали сидящие в подвалах люди, раз эта женщина не заметила, как отморозила ногу. Через несколько дней им удалось договориться и выехать. Их выпустили из-за проблем со здоровьем. Когда уезжали с блокпостов, они видели машины, расстрелянные русскими. То есть с выезжающими могли нормально поговорить, пропустить – и расстрелять вслед.

Они выехали, их отправили в госпиталь, потом в следующий госпиталь, где сказали, что нужна ампутация по середину голени. Операцию ей сделали, все прошло хорошо. Доктор сказал, что потом отправят ее на реабилитацию в Германию, там поставят протез. Начали послеоперационное лечение, перевязки. На третий день перевязок она спрашивает у медсестры: „А почему низ культи такой темный?“ Оказалось, что она не получала всего необходимого лечения, возник вторичный некроз. Провели вторую ампутацию, уже выше колена, перевели в другой госпиталь. Я спросила, как она это все пережила? А она сидит, достойно все это рассказывает и улыбается, глаза сияют, от нее свет просто идет. Говорит: „Сначала сыну сказала, что буду плакать, не мешай и не останавливай меня. После того как я трижды наревелась, я поняла, что это слишком много забирает моих сил, и физических, и душевных, и мешает восстанавливаться. Я решила, что перестану плакать. И перестала“.

Я посмотрела ее шов, он уже зажил, все нормально, сформирована культя, вторая нога здоровая. И она поехала на эвакуационном автобусе в Варшаву. Пациентов с такой силой духа я в Эстонии еще ни разу не видела. Украина – нация, которую не победить.

Про команду

Основная команда в Украине – это руководитель проекта Александр Жаров и украинский волонтер Руслан Зинченко. Те, кто приезжает еще, постоянно меняются. Медики, например. Плюс, есть еще команда в США. Это те люди, которые находят деньги, администрируют проект. Есть очень много людей, которые участвуют тенью этой миссии. Всегда нужны медики, которые умеют водить мануальную коробку. Медсестры нужны постоянно.

Наш шеф Александр Жаров участвовал в военных и спасательных операциях во многих странах. Если я работаю только на миссии, и потом у меня есть время отдохнуть и выспаться, то он работает всегда, даже ночью.

Второй постоянный участник миссии – Руслан. В настоящий момент он – резервист. Говорит, как только до него дойдет очередь, тут же встанет под ружье. Но просто сидеть для него невозможно. Поэтому Руслан стал волонтером, ездит и помогает людям.

На нас с Беном была медицина. Он парамедик из Штатов, я медсестра из Европы. Нам много о чем было поговорить, друг друга научить. Есть вещи, которые для него норма, а для меня что-то новое, а обыденные для меня вещи были в новинку для Бена. Бену всего 22 года. В 19 лет он уже умел интубировать пострадавших. Он начал учиться в 16 лет. В его штате Вермонт, из-за нехватки медиков, можно начинать учебу с 16 лет. Бен очень располагает к себе людей, он очень обаятельный, ему сразу начинаешь доверять. И это пригодилось в наших поездках. Для того, чтобы поехать в Украину, Бен выучил вождение на мануальной коробке, а еще русский и украинский язык.

Сейчас Дина работает в Эстонии, говорит, что, конечно, поехала бы еще, но столько дней отпуска уже не дают. Она продолжает помогать из Эстонии: командой собирают средства на покупку машины для ЗСУ, сбор средств идет на страничке Дины в Фейсбуке.