Жительница Херсона - о жизни в оккупации и бегстве

Российская оккупация Херсона - это тотальное психологическое давление, бесправие и постоянная угроза для жизни. О том, что происходило в городе рассказала одна из жительниц, передает русскоязычное издание DW.

45-летняя Людмила (имя изменено по просьбе женщины. - Ред.) проживала в Херсоне последние 20 лет, работала в одном из банков. В августе она выехала из Херсона, который с начала марта находится под оккупацией российских войск, в один из городов на юге Украины. Ее родственники продолжают оставаться на оккупированной территории. Интервью DW.

DW: Людмила, почему Вы уехали из Херсона?

(Долго молчит…)

Людмила: Как Вам сказать… Там уже началось такое, что приходят домой и угрожают: если не выйдешь на работу завтра, мол, приедем утром и пойдешь под конвоем, если же нет, то грозят „найти всех родственников“.

Вот вы, вероятно, были уже везде возле фронта, но вряд ли сможете представить себе, как это жить под дулом автомата или под дулом танка. Там так часто было, стоишь в очереди в магазин, много людей. Едет колонна, все умолкают, сразу прячут телефоны по карманам. А они на БТР сидят и водят дулом по толпе. И вот эта черная дыра прямо на тебя нацелена. И ты понимаешь - если им что-то не понравится, возникнут какие-либо подозрения, просто расстреляют толпу.

А они на БТР сидят и водят дулом по толпе.

- И такое случалось?

- Слава Богу, со мной такое не случалось. Но все в Херсоне знают, что, например, не нужно со смартфонами по улице ходить. Они проверяют телефоны. А в памяти телефона им может не понравиться все что угодно: фото с прошлого года с флагом или там в памяти телефона остались видео о наших военных из разных Telegram-каналов. Мы все там понаходили старые кнопочные телефоны. С ними нет проблем.

- То есть у всех проверяют телефоны?

- У меня не проверяли. Но некоторые мужчины до сих пор не вернулись домой. Их задержали для проверки, что-то нашли в телефоне и ушло-поехало.

Вы знаете, я научилась там контролировать свои эмоции, чтобы на лице ничего не было видно. Нельзя ни плакать, ни смеяться. Когда плачешь, они (русские военные. - Ред.) начинают спрашивать, мол, ты что нам не рада? Почему ты не рада, если мы тебя освободили!? А если улыбаешься, то, мол, чего это тебе смешно? Может, ты над нами смеешься или что-нибудь знаешь? В обоих случаях могут отправить куда-то „на подвал“ для выяснения причин… Так что надо ходить, буквально опустив глаза вниз! По родному Херсону!

(У Людмилы появляются слезы на глазах).

Я однажды шла по улице, но вдруг остановилась возле меня машина, там сидел какой-то русский офицер. Он так опускает окно и говорит: „Подойди ко мне“. Я так испугалась! Посмотрела, там была близко аптека, люди стояли, я почувствовала, как они сжались. Я поняла, что никто мне не поможет. Я глаза вниз и иду дальше, думаю, что, мол, все - конец. Машина дальше поехала, не стал он ко мне придираться. Вот этот страх - страх постоянно с тобой. Я потом вообще перестала выходить на улицу. Потом услышала о референдуме, вспомнила то, что произошло в Крыму и решила как-то уехать.

Вот этот страх - страх постоянно с тобой.

- То есть, этот псевдореферендум стал для вас последней каплей?

- Понимаете, если до „референдума“ такое происходило, то что ждать после него. После „референдума“ они вообще тебя за человека считать не будут. Это не просто мои слова или эмоции. Вы знаете, как выглядит жизнь в Херсоне сейчас? Там жизнь заканчивается в 12 часов дня. Все стараются как можно скорее закупиться на рынке, в магазинах и потом быстро домой - и сидеть, не выходить. Молодым девушкам опасно, ведь мы знаем, что с ними может случиться… Я сама не слышала от своих знакомых, что кого-то изнасиловали, но все родители боятся за своих детей, не выпускают девушек. Мужчинам тоже опасно появляться на улице - сейчас тем более. Все понимают, что мужчин могут забрать или „на подвал“, если, по их мнению, это „патриот-бандеровец“, как они говорят, или же в армию отправить, или рыть окопы. В моем доме две женщины почти месяц искали своих мужчин - брата и тестя. Не знаю, нашли ли.

- А кто остался в Херсоне? Много людей?

- Думаю, 60 процентов людей оставили город, это по ощущению. Остались в основном пожилые люди, больные люди, те, у кого нет денег на эвакуацию, потому что волонтеры не всех могут вывезти бесплатно. Мои (родственники. - Ред.) тоже решили остаться, меня вытолкали, сказали, что дождутся и меня, и нашей армии...

(плачет)

Вот старые люди… Связь не всегда есть. Кто и как старикам будет помогать? Врачей там еще поискать надо! Денег нет, а те продукты, которые они завозят, очень дорогие. На улицах ты видишь в большинстве своем русских военных.

Денег нет, а те продукты, которые они завозят, очень дорогие.

- Из Херсона нет официальных гуманитарных коридоров. Как вам удалось уехать?

- Люди сами организуют колонны. Несколько машин вместе уезжают, на свой страх и риск. Я уехала с моей подругой на ее машине, нас было пять машин. Она просто не могла оставаться в городе без лекарства. Она очень больна, и ей нужны лекарства, которые выдают государственные больницы.

Ехали мы одиннадцать дней. Я никогда не могла подумать, что такое можно пережить. Эти одиннадцать дней, как вечность. Была такая жара! И мы большую часть времени стояли под солнцем на трассах и там же ночевали. Люди с детьми, с животными, а поля вокруг заминированы. Все нервничали, потому что если ребенок или животное туда побегут, то, понимаете, никого не останется. В туалет ходили прямо возле машин, вся обочина там в экскрементах, всюду туалетная бумага… И вода! Воду негде взять, и все боялись из очереди уехать в соседний поселок, чтобы очередь не потерять. А потом они (русские военные. - Ред.) не позволили ночью ночевать на трассе, мы поехали в деревню, у людей на полу ночевали. Но боялись проспать, потому что в очередь по-новому нужно было становиться.

Это такое постоянное и невероятное психологическое давление! В голове все сразу: ты покинул дом, здесь оккупанты, надо уехать, где и как ты устроишься… Но, знаете, все эти мысли исчезают, когда ты попадаешь под обстрел. Они обстреляли нашу колонну, когда мы ехали по высохшему руслу реки. Это был объездной путь. Мина возле меня разорвалась, я на землю, в грязь упала, потому что до того дождь прошел. Лежишь и чувствуешь этот холод страха… Но никого не ранило, никого не убило, хотя колонну до нас обстреляли, были там и погибшие. Когда, наконец, приехала на подконтрольную Украине территорию, то была в очень плохом состоянии.

Это такое постоянное и невероятное психологическое давление!

- На оккупированных территориях россияне устроили псевдореферендумы, и Кремль может заявить об аннексии. Что для вас это меняет?

- Для меня это территория Украины! Мы - украинцы, и по их правилам жить не будем. Что они там опрашивают? Это все равно, как если бы в Берлин пришли французы и начали проводить референдум о присоединении Берлина к Франции. Это было бы смешно, если бы не было так ужасно. Они же принуждают людей под дулом автомата. Что это за референдум?

Мне так больно за людей, которые там остались. Вы знаете, они же ждут нашу армию. Мои старики мне сказали, мол, поезжай, мы здесь продержимся. Мол, у нас есть подвал, туда провели свет, запасы еды поставили, кровати сделали. Так делают почти все… подвалы обустраивают…

(плачет)

Мы в Херсоне понимаем, что в случае контрнаступления украинской армии там будут сильные обстрелы, и сейчас там не тихо. Если же российские войска там задержатся, люди окажутся в Средневековье! Мы все ждем освобождения, понимаете! Никто не должен об этом забывать!

- Как вы думаете, когда вы сможете вернуться домой?

(показывает на свой чемодан)

- Видите, этот чемодан всегда здесь, в нем все вещи. Я жду этого каждую минуту. Я научилась упаковывать всю свою жизнь в один чемодан. Может произойти все, что угодно: либо я быстро соберусь и поеду в свой украинский Херсон, либо может быть и такое, что и здесь, где я, будет неспокойно, начнутся сильные обстрелы и мне придется бежать дальше.