Я буду старой, буду белой,
Глухой, нелепой, неумелой,
Дающей лишние советы,
Ну, словом, брошка и штиблеты.
А все-таки я буду сильной,
Глухой к обидам и двужильной,
Не на трибуне "тары-бары",
А на бумаге мемуары.
Да! Независимо от моды,
Я воссоздам вот эти годы
Безжалостно, сердечно, сухо.
Я буду честная старуха.
Эти стихи Татьяна Бек написала незадолго до смерти, не зная, что ей не доведется быть старухой, а выпадет, как и многим поэтам, умереть внезапно, при загадочных обстоятельствах, одной в пустой квартире.
Смерти предшествовала ссора с самым близким товарищем, большим поэтом — ссора нелепая и чудовищная. В предисловии к сборнику Татьяны Бек "Узор из трещин" этот друг писал: "В стихах Татьяны Бек не обнаружишь пустой витиеватости, выспренности, котурнов. Они — производное реальности, но отношения поэта с реальностью единственны, неповторимы, мучительно проникновенны. И это во всем. Происхождение. Предки. Отец. Тропы любви. Люди, окружившие поэта. Расположение, отвращение и к миру, и к себе. И, пожалуй, только неяркая природа, чаще всего пригородная, всегда мила и приязненна. В ней неизменно — благо и утешение. И тогда появляются скромнейшие, но такие важные строки:
Смерть огромней, чем жизнь,
Но реальней, чем символ.
Это знанье лежит у судьбы в подоплеке…
Бог пришел и баюкает: деточка, спи, мол,
А проснешься — иди и расти по дороге".
Татьяна Бек написала замечательную книжку "Вспышки памяти". Сначала казалось, что это всего лишь записная книжка поэта, но сейчас уже видно, что за легкими шаржами и портретами встает история литературы последних десятилетий минувшего века. В книге не раз и не два проскальзывало ужасное недовольство собой — своей внешностью. С тревогою хористки всматривалась она в зеркало и, прекрасно зная, что не в этом дело, все-таки именно в этом находила ответы.
Вот Татьяна Бек цитирует знаменитого критика (у него отвратительная жена, прогуливающая норковую шубу на митингах; Татьяне Бек она советует: "Если хочешь творчески влиять на их (студентов –Е.С.) развитие, то нужно стричься у более дорогого парикмахера"): "Поэтесса должна быть обязательно красивой. Если бы Ахматова не была стройной и красивой, ничего бы из нее и вообще из акмеизма не вышло".
Вспоминает, как Раневская за худобу и вытянутость на грани шаржа называла ее мадемуазель Модильяни, и добавляет: "Теперь я уже ближе к мадам Рубенс". За несколько дней до смерти Таня, страшно переживавшая из-за перелома ноги, написала мне, что один из приятелей утешал ее так: "Поэтессе совсем неплохо иметь что-то от Черубины де Габриак…" И боялась стать старушкой с палочкой…
Она была прекрасной, а ей хотелось быть красивой…
Любовь Татьяна Бек сразу и навсегда приняла как трагедию.
Не унижайся, не падай навзничь,
Превозмогая — не сквернословь…
Время горит, как Мария Лазич:
Спичка — отвергнутая любовь.
В зеркало смотришь — оно пустое,
Сны полоумствуют. Явь крива.
…Много ли проку в твоем настое:
Слезы, и водка, и трын-трава?
Сядь в электричку, и выйди в тамбур,
И задохнешься, как в первый раз
(Больно — поэтому БЕЗ метафор):
Просто осина и просто вяз.
Он от тебя Свою Волю прячет,
И, не осилив земную дрожь,
Ты как звено распаялась… Значит,
Самоизъятием цепь спасешь?
Или сиротской смолою духа
Склеить края,
Чтобы снова — в путь?
…Кладбище старое, как старуха,
Манит и гонит: "Еще побудь".
Сколько пристало земли к подошвам!
Но, прорубая последний лаз,
Я не намерена гибнуть в прошлом.
…Просто осина и просто вяз.
Мария Лазич — возлюбленная Фета; он не решился на ней жениться, она погибла при загадочных обстоятельствах, сгорела, подозревали самоубийство…
Не только любовь, всю жизнь приняла она как трагедию — с самого начала:
"Лестничный пролет между этажами. Тусклый зимний солнечный свет со двора в окно. Тайные срамные игры. Разоблачают. Наказывают. Лишают елки. Страх, что "все узнают" (-А почему ты в этом году без елки?-), синяя юбка "плиссе", а верх как матроска, короткие чулки в резинку, сказки братьев Гримм, манная каша с рыбьим жиром, тетя — моя любимая Мика, — с которой мы разучиваем на ненавистном пианино ненавистного Гедике.
А двадцать лет спустя мама, искренне изумляясь, спросила не без обиды:
- Откуда у тебя в стихах словосочетание "ужас детства"?
- Оттуда".
А бывают ли другие поэты — удачливые, счастливые, любимые так, как бы им самим хотелось? Или плата за талант всегда одна?
В одном из последних своих стихотворений, пять лет назад, Татьяна Бек писала:
На отшибе средней полосы
В мастер-классе музыкальной школы
Бабочка (одна) и две осы
Слушали аккорды и глаголы.
Залетевши в низкое окно
С улицы, где заросли рябины,
Прямо в ноты дедушки Гуно
И в стихи страдалицы Марины:
Слишком сладко, слишком горячо!
И, почуя в воздухе химеры,
Бабочка уселась на плечо
Пианиста, юного без меры.
Это не был насекомый жест –
Это Бог распорядился, чтобы
Воля обнаружила протест,
Плюща ученические пробы.
Музыка свернулась калачом;
Лирика ушла за огороды;
Мальчику отныне нипочем
Каверзы свободы.
О Татьяне Бек вышел сборник воспоминаний друзей, и память о ней не стирается, только становится острее, но самое главное — ее стихи продолжают наполняться смыслом, их хочется перечитывать и утешаться…
