Вдохновляющее 8 Марта. Поблагодари женщину
Иногда хочется даже сделать что-нибудь вроде флэш-моба в Facebook. Не только для того, чтобы всем рассказать о какой-либо женщине, сыгравшей в жизни важную роль, но и для того, чтобы рассказать о ней или о них им самим, потому что часто женщинам кажется, что они-то самые обычные, ничем не примечательные. ”Как все”. А потом случайно узнаешь, что одна уже третий год обучает детей мигрантов языкам. На добровольной основе. Другая пишет замечательные стихи или рисует картины, при этом считая свое занятие незатейливым хобби. А третья даже казалось бы скучную и рутинную работу делает так, что хочется бросить все и отправиться к ней в ассистенты.
Мне повезло — в моей ”эстонской” жизни удивительных женщин было (и есть) много. Вообще-то даже ”моя” Эстония началась у меня с женщины.
Выйдя на университетское крыльцо, Кристель увидела возле мусорницы окурки. Бормоча что-то неодобрительное, она достала из сумки пакетик, надела его на руку, собрала окурки и отправила их в урну. Пакетик был выброшен туда же. После этого Кристель продолжила разговор. Она же научила меня красиво накрывать на стол, она же принесла как-то на конференционный банкет собственные лучшие тарелки. Кристель останется для меня воплощением эстонской любви к мелочам, делающим жизнь лучше.
Мария воплощает для меня другое свойство — корректность в обращении с документами и умение их читать. Да, это очень редко встречается. Она не раздражается, когда я обращаюсь к ней с вопросом: ”Так, а вот тут я не понимаю, чего от меня хотят”. А я при желании могу довести любого до воплей ”ну чего опять!”. Это не шутка. Однажды сотрудница полиции, которой я принесла документы на продление вида на жительство, сказала мне: ”Потрясающая работа!” Но чтобы документы были оформлены безукоризненно, я успела тридцать раз переспросить о каждом моменте всех, кто имел к ним отношение.
Мария когда-то встретила меня, увидевшую в первый раз систему ÕIS. Мне, недавно окончившей университет, в котором до сих пор все делается на бумаге, система казалась запутанной, как джунгли, а времени на медленное ориентирование, как обычно, не было. Мария вздохнула, развернула ко мне экран и начала показывать, где что искать и где ставить галочки. Потом были индивидуальные планы, аттестации, еще много чего… И где-то рядом была Мария и ее терпение.
Однажды сотрудница полиции, которой я принесла документы на продление вида на жительство, сказала мне: ”Потрясающая работа!” Но чтобы документы были оформлены безукоризненно, я успела тридцать раз переспросить о каждом моменте всех, кто имел к ним отношение.
Мария протягивает мне руку помощи, когда я очередной раз тону в эстонском языке. А я это делаю регулярно. Никто лучше нее не может понять, как вот эту запутанную русскую конструкцию превратить в (желательно) не такую запутанную эстонскую.
Кстати, говоря об эстонском языке, я просто обязана вспомнить Анне и Малле. Анне — это когда вечерним развлечением в общежитии становится игра в карточки с эстонскими словами на пару с одногруппницей: три формы слова и перевод. И тексты, много текстов. Не потому, что преподаватель грозна, а потому что… так надо. Тебе самой надо. И не было ничего хуже, чем разочаровать несделанным. Не понимать — можно, не хотеть понимать — нет.
А Малле — это когда ты говоришь, что приехала Тарту из любви к городу, а тебя понимают. Понимают, что любовь к городу — это причина ничуть не менее важная, чем ”школа великого ученого”, ”выдающиеся преподаватели” и подобное. А может, и более важная. Потому что от науки можно отойти, направление интересов — поменять, а любовь… она остается.
Малле и Анне — это тоже любовь. К преподаванию, к языку, к разнонациональным и разнохарактерным студентам. И сейчас, когда у меня свои студенты-иностранцы, я часто думаю, ”а как бы сделали Анне и Малле? А что они делали, когда у них училась я? А что я могу повторить?”.
Понимают, что любовь к городу — это причина ничуть не менее важная, чем ”школа великого ученого”, ”выдающиеся преподаватели” и подобное.
Выходя из общежития на занятия в университет, я, разумеется, проходила мимо Моники. А Моника — это человек-легенда, относительно ”давние” жильцы общежития на Нарва мнт. ее, думаю, хорошо помнят. Потому что Моника как раз помнила всех и каждого. Как зовут, в какой комнате живешь, где учишься, на каком языке говоришь. С такой памятью на лица можно в разведку идти работать! Я как человек, до сих пор путающий коллег по кафедре, могу только восхищаться.
Моника умела сделать общежитие домом: ее можно было попросить поливать оставленный на каникулы в комнате цветок, и она его добросовестно поливала. Она угощала печеньями на Рождество и спрашивала, что мне нравится в Тарту. К ней можно было прибежать с любой проблемой, касающейся общежития, и она доброжелательно ее решала, даже тогда, когда это не входило в ее обязанности. Уже и я в общежитии не живу, и она там не работает… А я все еще улыбаюсь, когда вспоминаю о той жизни. Цветок, кстати, по-прежнему жив и уже выше моего роста.
В последний год моей жизни в Тарту я практически случайно оказалась на презентации книги Катри Райк. Мне захотелось прочитать книгу самой, но в библиотеке была на нее очередь. Получив, наконец, книгу, я думала, что посижу с ней пол часика в саду корпорации… Но пол часика превратились в полтора, а потом в еще полтора часика в библиотеке. Уйти домой, не дочитав, было невозможно. Потому что это была книга не про Нарву. Это была книга про меня. Не такую меня, какая я есть, а про такую, какой я хотела бы быть. Ироничная, не боящаяся говорить правду и делать странные вещи, затевать безумные проекты… и признающаяся в своих слабостях. Я тоже боялась (и сейчас боюсь) говорить по телефону, если знаю, что придется говорить по-эстонски. Мне тоже часто хотелось отвечать фразой ”Ее нет, когда вернется — не знаю”. А эпизод со школой и вырезанием фигурок рыцарей для нынешней меня — это суровая правда жизни.
Мне вообще кажется, что эта вроде бы наполовину художественная, наполовину публицистическая книга — едва ли не лучшее ”большое” произведение, написанное женщиной в Эстонии за последние годы. И из-за того, как оно написано, и из-за того, о чем. О русских и эстонцах можно писать с надрывом, с сарказмом, с обличительным (или оправдательным) пафосом, а можно писать с принятием. Всех. Не все герои добрые, не все хорошие, не все вызывают симпатию, но ощущение от мира глазами Катри одно — он еще не совсем гнилой. Еще поборемся. Еще есть надежда. Вот когда мне плохо и от новостей хочется сбежать куда-нибудь на островной хутор, я читаю Катри.
О русских и эстонцах можно писать с надрывом, с сарказмом, с обличительным (или оправдательным) пафосом, а можно писать с принятием. Всех. Не все герои добрые, не все хорошие, не все вызывают симпатию, но ощущение от мира глазами Катри одно — он еще не совсем гнилой.
Еще в ”моей” Эстонии очень много удивительных женщин, работающих в библиотеках, архивах, музеях. Я не всех, с кем пересекалась, знаю хотя бы по именам, но многих помню. Помню сотрудницу Исторического архива, которая всегда улыбалась всем, приходящим в читальный зал, так, будто ты — обладатель звания ”Любимый исследователь года”. Помню библиотекаря из Национальной библиотеки, которая звонила в другую библиотеку, чтобы уточнить, есть ли у них нужная мне подшивка газет, и можно ли ее заказать. Почему звонила? Потому что я призналась ей, что мне сложно общаться с людьми по телефону.
А вот Аийю, которая опекала незадачливую стипендиатку в другой библиотеке, я люблю не только за самоотверженность в работе и творческое начало во всем (видимо, унаследованное отчасти от родителей), но и за верность научным интересам. Когда я гляжу на ее продуктивность и на уровень того, что она делает, мне становится немножко стыдно за свою лень. А иногда и не немножко. Мне кажется, что любовь к филологии, к литературе, к книгам, деятельная любовь, выглядит как-то так. Когда в тебе этой любви к текстам, их авторам, их переводчикам так много — это и есть призвание. А еще у Аийи есть черта, которая присутствует не у всех, даже заслуженных, филологов. Это — умение выйти за пределы аудитории. Представить, показать то, что ты делаешь, не только профессионалам, но и тем, кому просто интересно. Или может быть интересно.
А на той стороне, где не филологи, не ученые, а авторы, для меня в Эстонии стоит Трийн. Вот так, как она, для меня выглядит свобода. Свобода быть собой. Свобода выглядеть не так, как большинство, свобода быть открытой, свобода быть яркой. Трийн — это энергия и доброжелательное внимание к миру. Вот Forever young — это про нее. И, надеюсь, воплощением молодости как образа жизни (вне зависимости от паспортного возраста) она останется надолго.
Я вообще-то настороженно отношусь к поэтам и писателям — годы в филологии и годы вблизи литературных тусовок научили меня тому, что литераторы — это не возвышенные пташки, а вполне земные люди, часто виртуозно ругающиеся с собратьями по любому, самому незначительному поводу. Но вот Трийн я не могу представить в ряду тех, кто грызется в фейсбуке из-за ”неправильного” решения жюри литературного конкурса или обижается на кого-то более удачливого и признанного. Даже если она не свяжет свою жизнь с литературой — это будет потом. Сейчас Трийн для меня неразрывно связана с творчеством.
Рассказывать о тех женщинах, благодаря которым Эстония стала мне близкой и родной, я могу бесконечно. Это и те, с кем я состою в одной корпорации, которые приходили на помощь, утешали, радовали, даже просто разговаривали, когда мне нужно было с кем-нибудь поговорить.
Антония, с которой мы знакомы еще с тех пор, как я была хозяйкой маленького цветочка, помещавшегося на подоконник, а не здоровенного куста — это еще один пример свободы. Вернее, пример способности заявить обществу — ”а я живу вот так”. Для меня, как и для многих, это очень сложно: наше общество все еще любит привычные вещи. И нужна большая сила духа, чтобы показать: а у меня иначе — а я живу не с молодым человеком, а с девушкой; а я живу с человеком, у которого кожа другого цвета; а я живу с человеком, который намного старше или намного моложе; или я просто выгляжу не так, как вы привыкли; говорю не на том языке; исповедую не ту религию; приехала не из той страны… Мало ли, что может стать поводом для косых взглядов и разговоров за спиной?
Антония научила меня пониманию, что инаковость — это не недостаток и не что-то, что следует искоренять. Это всего лишь свойство. Такое же, как цвет глаз. И если человек (пусть даже очень близкий) стыдится тебя, скрывает тебя, стремится убедить тебя в том, что если ты изменишь это, это и вон то, то ты станешь ”правильной”, то он, увы, не близкий. Не близкий тебе. Не обязательно плохой. Просто близость — это отсутствие стеснительности. Особенно перед некими абстрактными ”другими людьми”.
Рассказывать о тех женщинах, благодаря которым Эстония стала мне близкой и родной, я могу бесконечно. Это и те, с кем я состою в одной корпорации, которые приходили на помощь, утешали, радовали, даже просто разговаривали, когда мне нужно было с кем-нибудь поговорить.
И те, благодаря кому я имею возможность здесь писать. Благодаря которым я вообще начала что-то писать после долгого молчания.
И те, с кем я даже не знакома, но ежедневно радуюсь их проектам, интересным группам в фейсбуке, выставкам, статьям, книгам и музыке. Благодаря им я могу делать свой маленький мир лучше, наполнять его тем, что я хочу читать, видеть и слышать. Узнавать новое. Учиться.
Спасибо за то, что вы делаете. Спасибо за то, что вы есть — умные, талантливые, яркие, свободные, разные. С праздником!
