Учитель: Ты жива еще, русская школа?
Совершенно очевидно, что тема евро, как ни старается правящая коалиция, большинство оставляет равнодушным. И тут как раз очень кстати возникла угасавшая тема русских школ — тема неисчерпаемая, заставляющая одних искать острое словцо, а других прикрываться государственными ценностями.
Я обратил внимание (хотя вряд ли это можно отнести к открытию), что во время дискуссии на тему школы и иноязычной школы, в частности, стороны предпочитают не слышать друг друга. А сторон в этой теме, как минимум пять: чиновники (начиная с министра образования и науки Тыниса Лукаса и заканчивая директорами школ), учителя, ученики, родители и социально активные граждане. У последних свой интерес: если не депутатское кресло, то хотя бы немного пиара обломиться может не по-детски. У каждой из этих сторон есть свои уязвимые места, им есть, что скрывать и чего опасаться. Попробую представить свой взгляд, который тоже невозможно считать объективным, поэтому рассчитывать могу только на аргументированность и собственный опыт.
Чем измеряется конкурентоспособность?
Чиновники. Далеко не все из них предпочитают давать оценку тому формату, под который вынуждены перестраивать свою работу русские школы (правильнее было бы сказать — иноязычные, но давайте говорить напрямик: вся проблема именно в школах с русским языком обучения). Имею в виду пресловутую пропорцию "60/40". Вполне достаточно нашего словоохотливого министра Лукаса, который неустанно повторяет одну и ту же мысль о необходимости повышения конкурентоспособности русских гимназистов.
Правда, господин министр так и не уточнил, чем именно его ведомство эту самую конкурентоспособность измеряет. Вопрос отнюдь не праздный, поскольку общество (и в первую очередь, представители русской общины) имеет право знать, в каких строчках и какого именно рейтинга позицию иноязычных выпускников собираются поднимать. Если мы узнаем, что министерство образования имеет в виду, нам будет легче отслеживать процесс изменения этих показателей с самого его начала: качество выполнения уровневых работ (таковые проводятся сейчас только в основной школе), средний балл на госэкзаменах (хотя в перспективе их останется только три: эстонский, английский и математика), доля учащихся иноязычных школ в региональных предметных олимпиадах, доля выпускников иноязычных школ среди поступивших на бюджетные места в вузы страны, доля русских на государственных постах? Пока мы имеем общие слова и не имеем конкретного анализа ситуации.
Думаю, что чиновники отлично осведомлены об истинном положении дел с "переходом" в русских гимназиях, но формально не должны беспокоиться, поскольку директора означенных гимназий — "представители на местах" — свое беспокойство если и выражают, то заканчивают довольно бодро: "наша школа справится!". Что, тем не менее, не мешает министру образования и его единомышленникам подбрасывать в медиа простую, как небо, мысль: "русские школы нас тянут назад!". Надо заметить, что среди обывателей-эстонцев практически не осталось тех, кто с этим мнением не согласен.
Даем стране угля!
Учителя. Оставим в стороне тех, кто свой предмет не должен вести на эстонском, а также рейды языковых инспекций. Русским школам катастрофически не хватает педагогов, которые были бы способны свободно и грамотно изъясняться на эстонском и владели методикой преподавания своих предметов на государственном языке для аудитории, чьим родным языком эстонский язык не является. Я уверен: как грамотно учить такую аудиторию, в министерстве толком не знают, поскольку никогда над этим вопросом всерьез не задумывались. Сам формальный факт преподавания предмета на эстонском языке является для чиновников достаточным для отчетности. Мало того, государство не скупится вознаграждать рвение отдельных иноязычных учебных заведений, вознамерившихся "перевыполнить план" минимума предметов. Заметьте, пока никому из государственных мужей не приходило в голову задать вполне логичный вопрос: а насколько успешно овладевают знаниями школьники-неэстонцы на этих уроках? Поэтому форсирование перехода в некоторых школах можно объяснить также полной уверенностью администрации, что никого журить за плохое преподавание не будут.
Здесь стоит заметить, что во многих школах уже в 5 классах (а то и раньше!) начинают преподавать некоторые предметы на эстонском языке. Как правило, выбор падает на те дисциплины, которые "не жалко" (искусство, музыка, физкультура, природоведение, учение о человеке). Это происходит, в том числе, и потому, что требуется дать полную нагрузку учителю-эстонцу. Периодически проводимые проверки вышестоящих инстанций, выражающиеся в посещении уроков, носят весьма благожелательный характер и призваны поддержать школы в нелегком процессе. К тому же, любому мало-мальски опытному педагогу не составит большого труда представить свою работу в максимально выгодном для себя свете. Сплошь и рядом учителя, загнанные в угол необходимостью преподавать свой предмет на эстонском языке, заполняют пространство урока текстовыми презентациями в PowerPoint, чтобы облегчить себе работу. Для меня пока остается загадкой, получают ли они удовольствие от этой деятельности, ведь совсем не редки случаи, когда не все понимающий на эстонском ученик просто "выключается" из процесса — таких учеников сразу видно, но тратить на них время у большинства педагогов нет возможности. Возлагать надежды на то, что эти учителя будут объективно оценивать результаты своего труда через оценку учащимся, я лично не вижу смысла.
Мы все учились понемногу...
Ученики. Мы все прошли через школьную парту, все побывали в роли учеников — мы знаем, как можно учиться без особого напряжения. В более-менее приличной русской школе (не хочу употреблять слово "элитная", поскольку для русских школ это уже не актуально) "авангард" составляет не более 20%: это те, кто будет учиться на любом языке. Повторяю: речь идет о сильной школе. Вопрос в том, насколько охвачены процессом учебы остальные. Для многих из них этот эксперимент с "переходом" (я не склонен всерьез относиться к запущенной реформе иноязычного образования, поскольку все делается по-дилетантски и без попыток хотя бы как-то спрогнозировать все риски) кажется "прикольным", а некоторые на него даже не обратили внимания, поскольку на уроке привыкли развлекать себя более интересными им вещами. Большинство русских школьников старшего возраста абсолютно инертно и не привыкло "заморачиваться" на образовательные проблемы. Этот факт в своей деятельности весьма ловко используют лидеры "Открытой республики" — Ассамблеи ученических представительств (в принципе, это единая организация), которые "подкидывают" в медиа от имени этих учеников многочисленные заявления, в содержание которых даже те, кто входит в правление Ассамблеи, предпочитают не вникать.
Родители. Их бы я отнес к жителям иных планет, поскольку большинство из них начинает всерьез беспокоиться только тогда, когда обнаруживает среди оценок своего драгоценного чада слишком много нежелательных цифр. Родители имеют весьма смутное представление о том, что, на самом деле, происходит в школе: занятые поиском средств к приобретению хлеба насущного, они отвлекаются на изучение процесса учебы в означенном выше случае. Многие родители склонны верить в то, что преподавание части предметов на эстонском есть благо для их отпрысков. Отнюдь не редки случаи, когда требование ввести больше предметов на эстонском идет именно от родителей. Вообще, количество предметов, преподаваемых на государственном языке, стало некоторое время назад своего рода мерилом "продвинутости" русской школы (о качестве см. выше).
И примкнувшие в ним...
Социально активные граждане. Я не буду ничего говорить о политических аутсайдерах, которые после известных событий 2007 года постоянно подыскивают для себя сферу отправления своих политических амбиций. Среди тех, кто мнит себя значимой общественной фигурой, немало людей просто некомпетентных и тех, кто в свое время занимая хорошую должность, предпочитал помалкивать на тему русских школ. И абсолютное большинство из них не вхоже в эстонский истеблишмент, политическую элиту республики, то есть, по сути, не умеет находить компромиссы — а значит, никогда ничего не добьется.
Что же мы имеем в сухом остатке? Имеем умирающую русскую школу, находящуюся в состоянии перманентного реформирования, результаты которого никого особо не интересуют. Для того, чтобы понять, что формат осуществляемого перехода ведет в тупик, надо всерьез проанализировать полученный результат, но это можно сделать только через 3-4 года. Я привык мыслить реалистично: на данный момент государство не готово признать свою вину в том, что эксперимент над русскими школами в ближайшее время не достигнет декларируемой цели. Единственная возможность облегчить участь нынешних учеников русских школ, это более требовательно подходить к качеству образования для иноязычных. Но для этого у государства нет ни ресурсов, ни политической воли.
