У каждого свой Северянин
"Он тяжело заболел двусторонним воспалением легких. До 12 часов я старалась питать его, как можно лучше. К 17 часам наступала потеря сознания. Его посещали Пушкин, Ахматова, Мирра Лохвицкая. Я с ужасом слушала его невнятные речи, его беседу с потусторонним миром… Хотелось записать хотя бы что-нибудь, но, увы. Это было невозможно. Получились бы обрывки фраз, сбивчивые слова, почти бессмысленные. Лишь одно удалось уловить: "Ах, Александр Сергеевич, дела мои плохи! Как мне плохо! Помогите! А вот и Мирра! Как всегда вдохновенная и красивая", А я была одна… В трех комнатах одна… Почти два месяца я боролась за его жизнь. Два врача: доктор Круглов и доктор Левицкий ежедневно навещали его… Брали спинной мозг…"
В целом понятно, почему "воспоминания" Коренди еще долго не будут напечатаны. И чтобы уж совсем закончить тему — еще небольшой отрывок из неё же:
"20 декабря я пошла в аптеку. Не помню, долго ли я ходила. Только возвращаясь на свою улицу, я увидела тетю Валю, которая буквально бежала мне навстречу. "Господи, где ты только ходишь?" — простонала она. "Человеку так плохо. Может быть, уже и кончился". Как безумная, кинулась я домой. Двери были открыты. Около него хлопотала медсестра. Опустившись на колени, я обняла его голову. Он был уже без сознания, но еще не совсем остыл. Помню, как я в отчаянии твердила: "Это неправда! Неправда!" И так, все было кончено. Для меня… Все… Три дня он был с нами. Лежал в белой последней постели, нарядный и спокойный. Первую ночь разлуки я просидела около него. Не знаю, задремала ли я или было это наяву, но он вдруг поднялся, сел и посмотрел на меня. "Игорь! Что же теперь делать?" — стоном вырвалось у меня. "Уедем вместе", — ответил он, не глядя на меня. Но я не уехала. Нет! Я осталась жить, чтобы вырастить нашу дочь, сберечь ее, оградить от злого мира".
Дочь Веры Борисовны, урождённая Валерия Порфирьевна Коренева упокоилась всё на том же Александро-Невском кладбище в Таллинне, но уже как Валерия Игоревна Северянина. По "забывчивости" матери (дочь умерла раньше) на могильном камне отсутствует предательская дата рождения 6 февраля 1932 года, лишающая Валерию прав не только что на отчество и родовую фамилию, но даже и на половину псевдонима. При жизни Вера Борисовна утверждала, что это последний писк иммортализма — "У дочери поэта нет даты рождения! Дочь поэта принадлежит Вечности!"
Когда, в конце 80-х годов я уже серьёзно увлёкся Игорем-Северяниным, то пришлось столкнуться с неведомым мне дотоле феноменом: главные герои давно на кладбище, а борьба, причём далеко не литературная, кипит, ни на один день не переставая. Тогда существовали две северянинские партии: партия венчанной жены Фелиссы Лотарёвой, возглавлял которую литературовед Юрий Шумаков, и партия последней сожительницы Веры Коренди, командовала которой она сама. Была жива еще и сестра Веры Валерия Запольская, но, говорят, она дала слово молчать до тех пор, пока не умрёт старшая Вера. Партии перекидывались подмётными письмами с такими примерно текстами: "Я-то думал, что он друг поэта, а он, ну, какой наглец!" "Никому, особенно Шумакову не показывайте. Это только вам! Пусть все знают, какая у нас была светлая любовь…"
Когда Вера Коренди узнала, что в Тарту в литературном музее лежат письма поэта к Фелиссе Лотарёвой за тот период, что он с ней уже не жил, её возмущению не было предела. Коренди назвала эти письма лживыми и потребовала немедленно удалить их из музея. А была в этих письмах потешная теперь история про то, как обеих сестёр семья одновременно пытались выдать за богатого дядюшку из Туниса, бывшего морского офицера. Родного дядю женили на младшей племяннице Валерии и год спустя благополучно вогнали в гроб. Кровосмесительная коллизия достойная пера самого Шекспира! Все, кроме поэта, теперь лежат в одной ограде на центральной аллее кладбища. Вот только могила Валерии никак в ограде не обозначена, потому что умерла она раньше Веры. Получается, что сёстры и после смерти всё еще в контрах.
А страсти кипели и сорок лет спустя смерти поэта, и каждому, кто попадал в этот "литературный" кружок на новенького, немедленно приходилось определяться с партией. Этим двум партиям мы обязаны тем, что имя поэта приелось у нас до оскомины и заниматься его творчеством или биографией как-то даже неприлично стало. А особенно читать с эстрады стихи, потому что у всех на слуху, да и на памяти дважды в год безобразные литературно-драматические композиции в лучших совковых традициях. Сейчас их повторяют школьники под учительством пожилой актрисы. Конечно, Игорь-Северянин у каждого свой, и это хорошо, но должен же быть и какой-то предел для панибратства.
Поэзоклубу, в котором мне довелось попредседательствовать, суждено было переродится в Северянинское общество и, поскольку наш главный "писатель в штатском" Владимир Илляшевич объявил себя крёстным сыном Юрия Шумакова, то новая партия как будто приняла эстафету от ныне покойного Шумакова. Однако это какая-то совершенно новая партия — невежественная и амбициозная, но с непонятными целями, созданная, к тому же, плагиатором, обокравшим крёстного отца. При Эдуарде Шаумяне и Лазаре Городницком всё же было веселей.
Если первый носился с идеей переименовать улицу Херне в Северянинскую, а заодно переименовать и близлежащий исторический холм, повесить памятные доски поэту на нескольких городских зданиях включая б. Немецкий театр, то второй неутомимо разоблачал Петрова. Никак не мог Лазарь смириться с тем, что у "королевы, которая играла в башне замка Шопена" была птичья фамилия Воробьева и, простите, несколько бульдожья нижняя челюсть. Нет, утверждал Городницкий, разоблачая Петрова, в королеве всё должно быть прекрасно — и фамилия и челюсть! И, что особенно прелестно — со своими разоблачениями Городницкий даже попал сразу в несколько литературных энциклопедий.
Нынешнее Северянинское общество объявляет какие-то тошнотворные конкурсы, победить в которых можно обладая только профессорской харизмой. Вреда от таких скучных "литературных" мероприятий уж точно больше чем пользы. В прошлом году я с горя поехал в 19-й школу и подарил двум или трём девочкам, принимавшим участие в конкурсе, свои книги, чтобы хоть как-то реально поощрить проявленный ими интерес к поэзии.
Добрый десяток лет тянется парламентская премия имени Игоря-Северянина, учрежденная с подачи всё того же Илляшевича Русской фракцией Рийгикогу. За что и по какой системе дают премию, в денежном выражении или лауреатство с пустой бумажкой — никому не ведомо. Неряшливо составленный статут премии в своё время привёл к нешуточным трагедиям. В 1988 году больного уже писателя Бориса Юлиановича Крячко унизили -сочли недостойным премии (первой в очереди стояла актриса София Блюхер и эстонский, что было важно, литературовед Эрик Тедер). В следующем году премию Крячко все же получил, но уже посмертно, а удостоенного диплома Ивана Петровича Папуловского увезли в реанимацию прямо с заседания Совета по вручению премии. В больнице он и умер.
Вот, как год спустя эту трагическую историю описала вдова Папуловского:
"Финал выглядел совсем бесчеловечно: вконец измотанному нервным напряжением, просидевшему без отдыха и лекарств (диабет!) 6 часов, Ивану Петровичу организаторы совещания места в машине, предусмотренной на этот случай, не предложили. Видимо, помнили, как он обещал под горку спуститься "как-нибудь сам". Но до дома он так и не доехал: примерно через час после дебатов на Тоомпеа врачи "скорой помощи" констатировали смерть в результате сердечной недостаточности…"
Если быть до конца точным, то в реанимацию Папуловского отвёз на своей машине Николай Маспанов. Уж если у нас простую премию покойному писателю, которого за год до этого не сочли достойным, делят столь трагедийно, до укладывания в реанимацию члена совета по присуждению премии, то это уже не провинция — это центр веленной! Поверьте мне, будущим исследователям нашей общественно-политической жизни будет и над чем и повеселиться от души, и над чем призадуматься всерьез.
Академического конкурса в этом году, очевидно, не будет, дата не круглая, да и подзапутались организаторы с названиями музыкальных форм, упомянутых в названиях произведений поэта. В позапрошлый раз дописались до того, что у них и мотив стал музыкальной формой. А вот премия будет, и, кто знает, может быть, опять будет делёжка нешуточная с инфарктами и реанимациями.
А вспомнил я обо всём этом, чтобы лишний раз напомнить вам, что у каждого свой Северянин. Если кто захочет взглянуть на моего, то милости прошу 20 декабря с 13 до 17 часов в магазин Rahva Raamat, поглазеть на старые и на новые книжки, а так же на фотографии поэта и его окружения. Приходите без политики, please. Вход свободный.
