Г-н Вайткус, ваши режиссерские пристрастия достаточно разнообразны, только в своем театре вы поставили хрестоматийное ”Горе от ума” и мрачного Леонида Андреева, сделали недавно спектакль по восточному поэту Низами, а сейчас привезли нам Шекспира и Пушкина. Потому, конечно же, не может не возникнуть вопроса, какими предпочтениями вы руководствуетесь, выбирая для постановки очередную пьесу?

Проблемы выбора для меня как бы никогда не существует. Более того, работая над одной постановкой, спектаклем, я уже знаю, каким будет следующий. Спектакль — это лишь одно предложение в книге творчества, а мыслить надо постоянно, всю жизнь. Потому тема, занимающая, например, в пьесе Леонида Андреева, потом может находить свое продолжение под иным углом зрения и иными словами в совершенно ином материале. Или возьмите Пушкина, встреча с ним рождает размышления о чем-то, что впоследствии обязательно требует развития. Потому что одного предложения или высказывания часто бывает просто недостаточно.

А как быть с утверждением, что художник всю жизнь пишет одну картину, писатель пишет одну книгу, а режиссер ставит один спектакль?

Не могу с этим согласиться. Это то же самое, что, освоив ”Лего”, постоянно одними деталями собирать одну и ту же картинку. Тогда и Пушкин, и Грибоедов, и Лермонтов окажутся на одно лицо.

Среди спектаклей, которые вы привозите на этот раз, особый интерес вызывает ”Ёлка у Ивановых” обэриута Александра Введенского — пьеса практически неизвестная, но предтеча того, что сегодня в мировом театре называют театром абсурда.

С нею я встретился не сегодня, занимался ”Ёлкой” и в Швеции с артистами из разных стран, в том числе даже из Ирана, и со студентами делал дипломный спектакль, но никак не получалось подойти к ней в той степени, которой, как мне казалось, она заслуживает. Эта короткая пьеса кажется мне пророческой. Она полностью являет собой модель государства с его многочисленными проблемами, но не в каком-то литературном, а в жизненном смысле: семья, политика, религия, национальный вопрос, нравственные ценности. С ловом, одним махом ее не прочитать и не понять, чтобы разобраться в том, что происходит с человеком между рождением и смертью.

Насколько, по-вашему, нынешнего зрителя, заточенного на сериалы и, что скрывать, достаточно инертного, такая пьеса сможет подвигнуть на размышления иного свойства?

Знаете, я не особенно настроен на то, чтобы заниматься размышлениями, посещающими зрителя: у каждого свой выбор. Просто своими спектаклями я обращаюсь к людям, которые честны, трудолюбивы, у которых болит душа за происходящее вокруг: в своей семье или в семье брата, соседа. Это те, в ком еще жива способность сочувствовать ближнему, кто еще подвержен такому, по нынешнему времени, недостатку. А за тех, кто инертны и готовы переваривать все, что угодно, я, честно говоря, и не очень беспокоюсь. Пьеса Введенского кажется мне созвучной с шекспировским ”Королем Лиром”, которого я ставил еще лет 30 назад и тогда, помнится, привозил его и в Таллинн. По большому счету мне кажется, что у гениальных авторов в какую бы эпоху они не жили, всегда есть много общего, родственного.

Среди спектаклей Русского театра из Литвы на этот раз заявлен и ”Евгений Онегин” Пушкина, это уже третья версия пушкинского романа, который за достаточно короткий срок играют в Таллинне. Надо сказать, что два предыдущих — Туминаса и Тимофея Кулябина из Новосибирска- представили совершенно разные версии великого романа. Есть подозрение, что и ваш ”Онегин” не нарушит этой традиции.

Мне не довелось видеть ни Туминаса, ни Кулябина, но кажется, что интонацию нашего ”Онегина” делает неожиданной музыка Сергея Прокофьева, написанная когда-то именно для этого романа. Эту историю по каким-то причинам — то ли запретили, то ли что-то еще — осуществить так и не удалось, но вклад Прокофьева — уже другой фон, другой ракурс пушкинского сюжета, пушкинских идей и тем, при которых он и видится, и читается иначе. На мой взгляд, эта музыка дает ”Онегину” новый, другой воздух, новый взгляд на то, что есть в Пушкине, на то, что до сих пор замечали мало. Например, у Пушкина на столе у Онегина стоит маленький бюст Наполеона. Почему?

Почему?

Вот и я спрашиваю. Ведь Онегину не отказать в воспитании, уме, интеллектуальности, но при всем том герой бездуховен, более того, он потребитель в самом заурядном смысле и ведет себя, как завоеватель. И когда с этим сталкивается Татьяна, то она одна вынуждена держать на своих плечах весь тот моральный груз, что является фундаментом ”Евгения Онегина”. Отсутствие Наполеона ничего бы не изменило, без Татьяны роман бы не случился.

Неожиданности, вероятно, будут ожидать нас и в вашем ”Короле Лире”?

Эту шекспировскую трагедию я прочитал, как историю человека, дожившего до 70 лет, но так и не сумевшего обрести мудрости. Все он приобрел — статус, положение, богатство, а вот мудрость обошла его стороной. А когда в таком возрасте человек живет уверенностью, что сможет влиять на людей без статуса, без королевства и без денег, то иначе, как глупостью это не назовешь.

Но человек-то все равно хороший?

И хороший человек — тоже не про него. Хороший человек не может быть глупым. Лир начал умнеть только тогда, когда набил себе шишек за свою доброту.

Поделиться
Комментарии