Поэтому, если судить по типичной реакции, население наше или доверяет государству и его бюрократии знание о себе, или не хочет иметь с ними никакого дела. В обоих случаях отношение к социологам подозрительное. В точности, как и у чиновника-бюрократа, доложу я вам.
Вспоминается случай в Питере, в годы "перестройки", когда, подсев к теплой уже компании молодых врачей, я чуть не схлопотал бутылкой по голове от двух нейрохирургов и одного будущего гинеколога, стоило им услышать, что я социолог. "Аааа, сука обкомовская!" — возопили они хором, забыв клятву Гиппократа. Пришлось восстанавливать классовую солидарность и сознаться, что я даже не "беспартийный коммунист", а типа прибалт, разлагающий советскую власть изнутри. В доказательство чего предложил им остатки своих командировочных. Пусть сдают чекистам, если заслужил. Решили к этим дезертирам не идти, а почтить светлую память Великой Французской, затем Великой Русской революции, и выпить за победу новой, "Европейской революции 1989", как потом назовут социологи эту тусовку.
Выпили — победили: на дворе эпоха реального капитализма. Розовые и оранжевые революции подбирают остатки. И вольные социологи опять в заднице. Кто не успел переквалифицироваться в контру (политтехнолога), тот пишет мемуары или изучает мир бомжей, в натуре. Я примкнул к демографам, они нейтралы. Схватку власти с рынком лучше наблюдать со стороны. Увы, академическую социологию вдохновляет теперь не революционная фронда с государственной властью, а жесткая дисциплина упорядоченного рынка, требующего плановых зондирований массового потребителя. Тьфу, приехали.
О переписи населения и регистрах
В Эстонии каждый год проводятся десятки всевозможных опросов, малых и больших. В основном по заказу и в интересах отдельных корпораций, включая крупнейшее из них — государство (хотя либералы заказывают мало). Власть и рынок кормят плохо, больше прикармливают. Кавалерийские атаки назойливых, как свидетели Иеговы, торговых фирм, население отражает стойко. Налеты разных конкурирующих между собой центров зондирования общественного мнения отразить труднее: особенно они активизируются в периоды предвыборных кампаний, как, например, сейчас — политическая элита желает знать, как всучить себя потребителю.
Однако проводятся и более серьезные, ежеквартальных или ежегодные, обследования семей. Преимущественно экономического характера. Со стороны департамента статистики, университетов или других ведомства. Это уже похоже на бомбометание по площадям, которое раз в 10 лет перерастает в ковровую бомбардировку сплошной "переписи населения".
И хотя перепись перестала быть подушной (5-10% процентов "маргинальных душ" выпало из учета), это единственный социологический опрос населения, максимально приближенный к демографической реальности. По данным переписи все остальные синхронно сверяют качество своих опросов. Это называется репрезентативностью. Но этим крупным шагом, от переписи до переписи, демографы фиксируют нечто более важное: накопление необратимых сдвигов обществе. Они специалисты по медленным, незаметным для прочих опросов, процессам. Короче, перепись — это основа основ.
Была.
Теперь ее место занимают регистры, постоянно обновляемые банки персональных данных (типа: родился — женился — завел потомство — развелся — заболел — умер). Если в дисциплинированной Западной Европе социологическая культура отслеживания общественных процессов такова, что позволяет отказаться не только от неуклюжей "ведомственной социологии", но даже от самой переписи населения (оставляя это поле для экспериментальных и углубленных научных исследований), то в Эстонии все наоборот. У нас динамические ряды медленных событий нарушены. Оперативная статистика врет. А современных общегосударственных регистров населения, могущих когда-нибудь заменить перепись, просто нет. А то, что есть, теряет ценность после сверки с данными переписи.
Поэтому регистры у нас — это обновляемые по случаю банки всевозможных данных, привязанных к случайным объектам ведомственной бюрократии, сложившейся на обломках прежней государственной машины. По части организации, ведения и анализа текущих данных Эстония нуждается в кардинальной реформе. Мы безбожно отстаем от Европы, и социальный примитив нашей бюрократии не прикрыть фиговым листом сплошной интернетизации. Социологическая культура наших чиновников формируется на уровне компьютерных игр и блужданий по интернету. Будучи информационно грамотным студентом, нетрудно вписаться в среду государственных или банковских чиновников любого ранга. Это бросается в глаза. Скажем прямо: наш молодой чиновник — это социологический тормоз.
Есть такая Инспекция
В Эстонии даже перепись населения низведена до уровня ведомственного, а не общегосударственного, дела. Куда там Сталин, расстрелявший в 1937 году незадачливых организаторов всенародной переписи, в Эстонии экзекуцию осуществляет такой же нерадивый чиновник из государственной Инспекции по охране личных данных (есть такая контора). Он может вызвать на ковер генерального директора департамента статистики и потребовать остановить обработку данных переписи, или ничтоже сумняшеся посоветовать вообще уничтожить архив переписи, чтобы избежать несанкционированного доступа к личным данным "всяких там…".
Такого идиотизма даже при тоталитарном совке не было, когда действовало строгое предписание уничтожать местные архивы после отправки данных в Москву. Понимая ценность архива переписи 1979 года, его спрятали тогда в одной из квартир Ыйсмяэ. Лембит Тепп, хранивший данные всех довоенных эстонских переписей, и Владимир Панов, отвечавший за уничтожение архива, пошли на должностное преступление ради того, чтобы эстонские социологи и демографы могли еще годы спустя тайно пользоваться архивом. И спасибо им, местные ученые могли вовремя заметить важные тренды, происходившие в обществе, в то время как Москва засекретила практически все интересные данные.
История повторилась с переписью 1989 года, хотя на этот раз ничего уничтожать не требовалось, и московское начальство даже помогало делу децентрализации и независимого анализа данных на местах. Для эстонских демографов это было спасением, позволившим сохранить преемственность и развить собственные базы данных.
По существу перепись представляет собой готовый идеальный регистр населения. Но именно в этом качестве он и запрещен у нас.
И неважно, что умное использование переписи может сэкономить не одну сотню миллионов крон на некачественных чиновных регистрах. Что затраты на подготовку и проведение переписи 2000 года вылились в сумму, равную стоимости строившегося в то время небоскреба Юхисбанка… Все это неважно.
Бюрократ стоит на охране классовых интересов своего сословия. Его уязвляет академическая свобода ученых в изучении населения, доверившего им свои "личные данные", не испросив разрешения у бюрократа. Он мозжечком чует, что это заговор против него. От союза науки с населением выигрывает гражданское общество, но никак не власть или рынок, которые пытается опосредовать бюрократ. И классовое чутье его не обманывает: свободная наука открыто служит гражданскому обществу, бросая вызов власти правящей элиты.
Поэтому работа сотен специалистов и ученых, ведущих переписи и другие обследования населения должна быть поставлена под контроль. Любой ценой. Для этого и создаются различные охранки и Инспекции. При этом чиновник выглядит чуть ли не правозащитником, стоящим на страже личных интересов каждого. Какая ирония: бюрократ защищает население от произвола ученых! Объяснять этому "правозащитнику", какой он тормоз, — бесполезно. У него есть алиби, закон, разработанный такими же чиновниками, под себя. Пишут — как дышат, "по понятиям" бюрократа: что не разрешено, то запрещено.
Нет смысла разбирать здесь сам закон, да и какой закон защитит вас от нарушителя закона, если это очень надо. Любители заводить незаконные регистры есть и среди политических партий. Партийные штабы систематически нарушают права граждан, составляя адресные списки своих избирателей. Но вместо того, чтобы ловить политиков, перекрывать каналы для чиновников, ворующих государственные регистры и базы данных, и наказывать бизнесменов, собирающих личные досье на своих клиентов или выбрасывающих их на помойку, вместо этого инспекторы предпочитают выказывать недоверие ученым. Тем, кто призваны служить истине и поэтому особенно заинтересованы в сохранении доверительных отношений с населением. Кому выгодно ставить ученых на одну доску с преступниками?
Власть — это информация?
Кому выгодно не знать, что творится в регистрах и базах данных десятков ведомств, страховых фондов и коммерческих структур, где господствует своя корпоративная этика, а все остальное, как говорится, — дело техники? Есть основания подозревать, что собираемая там дорогостоящая информация не пригодна для извлечения знаний (поиска закономерностей). Да и зачем чиновнику знания, когда он потребляет и производит только информацию? Есть подозрение, что закон о "защите" личных данных именно и ограждает чиновников от необходимости повышать свою аналитичность, становится немного исследователями, учиться открывать новое. Поэтому регистры должны быть открыты только для "своих" и не допускать обработки научными методами.
Правда, иногда случаются проколы. И тогда обнаруживается, что король-то гол, что регистры — туфта, и правительство не знает толком ни сколько у него живых душ в наличии, ни где толком они обитают, ни чем дышат. Миф о всевидящем-всепонимающем Старшем Брате выражает несбыточную мечту армии государственных служащих обрести смысл своей деятельности, чтобы где-то там, наверху, существовало компетентное ученое правительство, которое все знает и понимает. Миф о мудреце на троне. Это придает смысл работе чиновника.
Например, то, что в МВД называется "регистром населения", стало в некотором смысле регистром мертвых и без вести пропавших душ. Живыми они все были в 1992 году, когда получали талоны на пропитание. Это была остроумная идея чиновников еще раз переписать наличное населения. Хотя, казалось бы, можно было просто воспользоваться регистром "всесоюзной переписи 1989 года". Демографы пожали плечами и списали это как глупость на издержки строительства национального государства. Только здесь сказалась не глупость, а "базовый инстинкт" бюрократа — заиметь свою базу данных. Чиновники молодого государства ничем иным и не занимались все это время, как огораживали свой огород.
Только какой толк был огород городить, если потом, когда отпали талоны и появились бомжи, чиновник не мог распознать их в своем "регистре". Да и кто теперь разберет, кто жив, кто мертв, а кто далече — когда даже социологов не интересует судьба асоциалов. Впрочем, уточнить ее даже приватизированные кладбищенские регистры не помогут: вытесненные из приватизированной жизни, бомжи гибнут сотнями по весне, как безвестные жертвы террора. Но их имена продолжают светиться на экранах компьютеров.
Как чувствуют себя в регистре дети и внуки почтенных граждан? Явно никак, как пришельцы из ниоткуда (апатриды-"иностранцы") или резиденты иностранных разведок. И вообще, что может заставить человека регистрироваться в этой жизни? Призывы мэра Таллина, приказы директора ДГМ? Да нет, только крайняя нужда. Например, я легализовал своих младших детей, когда им вдруг приспичило поехать за границу. А сам остался прописан у старшего сына, жена которого прописана черт знает где. Но счета мне продолжают поступать на имя деда, в квартире которого прописана жена, у которой совсем другая фамилия. Хорошо спрятался, скажете? Как бы не так: инспектор КАПО сразу нашел меня по своим регистрам и данным услужливого DELFI, стоило какому-то провокатору-антисемиту стукнуть на меня.
Или другой пример: неважно, что число пришельцев, домогающихся эстонского гражданства, сократилось в 3 раза, число клерков ДГМ не уменьшилось: говорят, они теперь сами ищут пришельцев в родильных домах, агитируя натурализоваться, то есть, надо понимать, заботятся о каждом клиенте в 3 раза лучше.
Чего стоят наши регистры, становится ясно, когда чиновник выходит с ними на рынок. Как чиновники умудряются зарабатывать на своих регистрах, это уже область ведомственных ноу-хау. Редко кто теперь стоит с дискетами на базаре, заговорщически подмигивая браткам. Оптовая (незаконная) торговля регистрами и базами данных перебралась в интернет. Большинство же держателей регистров торгует в розницу, занимаясь этим бизнесом вполне легально. Например, обслуживание упомянутого "регистра населения" при МВД сдано в аренду одной малоизвестной коммерческой фирме, которая вот уже много лет торгует информационными услугами, жалуясь при этом, что дело убыточное. (Соседство полиции, что ли, отпугивает клиентов?)
Когда социологи одного провинциального университета из города Тарту заказали этому регистру выборку для обследования семей, то ошибка результатов опроса оказалась плюс-минус 30%. Понятно, что такие данные пришлось срочно "засекретить". Не выбрасывать же на помойку — чиновник Регистра может пожаловаться собрату из Инспекции: "ходят тут всякие…". Конечно, никаких претензий регистру предъявлено не было.
Об идеальном государстве прошлого
Чиновники — это не просто привилегированное сословие общества. Это номенклатурный хребет нации. Как в древнем Китае, где даже пастух рождался с конфуцианской мечтой стать номенклатурным чиновником, мандарином. Для этого он ревностно готовился конкурсным экзаменам, постигал государственный язык и каллиграфию. Стать служащим эстонского государства — это тоже своего рода посвящение в избранные, пожизненная гарантия, что ты не останешься без работы. Наоборот, всегда можно попытать счастья на конкурсах еврочиновниках или в какую-нибудь коммерческую структуру, или, потерпев там поражение, вернуться зализывать раны.
При этом корни этого сословия уходят глубоко в практику колониальной номенклатуры Российской империи. Поэтому не стоит, например, удивляться творческой смелости эстонских чиновников, предложивших восстановить институт прописки. Это в них заговорил Платон с его идеальным государством. Некогда торжественно проклятую как наследство ГУЛАГа прописку тихой сапой (на добровольных началах) пытаются внедрить в практику.
А как же? — рассуждает молодой неоконсерватор. — Ведь тогда был порядок с регистрами, ведомства знали свое дело, а полиция — своих преступников. Другое дело, что это были плохие ведомства чужой империи, а наши ведомства хорошие, потому что "наши". И потом, если в российской тюрьме народов прописка и черта оседлости была средством угнетения народа, то у нас она будет служить интересам эстонского народа, помогая "серой массе" пришельцев найти свое место в обществе, а асоциалов прописать на помойке.
Еще со времен царского режима идеалом полицейского государства для чиновника-держиморды было право держать и не пущать, позволявшее ему выдавать и отбирать всевозможные открепительные талоны, пропуска и паспорта разных цветов, красные и шестиугольные звезды, и прочие атрибуты прописки. И хотя правом интернирования и высылки на 101-й километр (за Нарову) эстонская полиция пользуется очень редко, но призыв Каарела Таранда, бывшего пресс-секретаря Марта Лаара, подумать о создании фильтрационных лагерей для бродяг и подозрительных "иностранцев", прозвучал не на пустом месте. В ожидании наплыва мигрантов, идея создания миграционной полиции давно муссируется в коридорах ДГМ.
Поэтому я понимаю эстонских интеллигентов, когда после убийства бомжами известного театрального актера они заговорили о желании иметь полицейское государство. Очистить общество от бомжей и пришельцев. Я даже понимаю озабоченность 88 деятелей эстонской культуры, пожаловавшихся в ООН и НАТО, почему Россия не забрала отсюда своих мигрантов-колонистов. Мне теперь понятнее и стыдливая мечта неоконсерваторов о "новом порядке". Даже захотелось почитать магистерскую работу молодого министра юстиции, которую он, говорят, посвятил идеальному государству Платона. Памятуя страстное желание неподкупного министра осудить коммунизм, мне почему-то захотелось проверить, читал ли он сэра Карла Поппера о врагах открытого общества, скандальный список которых тот начинает не с Маркса, а с консерватора Платона.
Впрочем, мы не очень удалимся от темы регистров, если вспомним, что главной функцией правящей касты философов в идеальном (фашистском, по терминологии Поппера) государстве у Платона было именно осуществление демографической политики (евгенического отбора пар) и патриотического воспитания молодых граждан. Где каждый свободный общинник или раб состоял бы на учете и был приписан к соответствующим лагерным регистрам.
Об идеальном обществе будущего №1
Таким образом, ПРОПИСКА — это уже не запись в паспортной графе "особые отметки", типа цвета глаз или национальности, и тем более, не метафора тоталитарного государства, а особый КОД принадлежности к регистрам идеального государства. Первая цифра в вашем личном isikukood'е, зарегистрированном не в крепостной книге домовладельца, а в 12-местном регистре департамента гражданства и миграции.
Согласно технологической утопии идеального государства бюрократа, все регистры отдельных ведомств должны быть увязаны между собой в один общий суперрегистр, ключи от кодов которого инсталлированы в компьютер премьер-министра. Некий аналог "ядерного чемоданчика", к которому может быть прикован начальник госканцелярии или, там, координатор всех разведок и контрразведок.
Впрочем, этот идеал бюрократического государства устарел. С точки зрения новейших теорий власти ключи от кодов лучше сразу выбросить. А потом забросить и саму идею суперрегистра. Потраченные на него миллиарды не пропадут, если все регистры открыть в интернете, спутав их между собой в сеть-ризому (как сказал бы современный чиновник-постмодернист). Собственно говоря, именно таковой дьявольской путаницей и являются наши регистры сегодня. Ничего страшного, если все их подключить к интернету. Надо только организовать хаос: ввести регистрацию, закодировать статус, уровень образования и доступ каждого клиента к информации себя-другого.
Но эта открытость любой информации должна остаться государственной тайной, ибо народ еще верит в упорядоченную пирамиду власти чиновников и не привык к видимому беспорядку постмодерна. Другими словами, народ не верит, что "Бог умер" и что миф о Старшем брате кивает не на правительство, а на самих себя в будущем, где все мы друг для друга чиновники правительства. Поэтому на некоторое переходное время не стоит лишать народ иллюзий. Пусть специальные чиновники-симулянты (выбранные пожизненно, идеально подходят ученые) играют высшую касту жрецов при Храме Суперкода. А тем временем масса чиновников растворится в народе, и все станут гражданским обществом, идеальной смесью, не расчлененной на верх и низ, на власть и рынок.
Так мы забудем былую свободу незарегистрированного существования. И только жрец-ученый из Храма будет напоминать, что мы кого-то забыли. А потом зарастет и дорога в Храм, и мы забудем, кого мы забыли… Себя.
