Об особенностях демографии Эстонии
Русские
Русские в Эстонии имеют два основных ареала обитания: вдоль бывшей Балтийской железной дороги, от Нарвы до Балтийского порта (Палдиски), и Причудье. Все остальное можно считать рассеянием. Русские в Тарту и Пярну — сложная история.
Эти два ареала отличаются между собой принципиально: если русские в Причудье провинциальны, то русские на севере страны — периферийны. Разница между провинциальным и периферийным бытием открылась мне после знакомства с работами ландшафтника Владимира Каганского: провинция является самозарожденной и самодостаточной, в то время как периферия — функциональна. Периферийные поселения характеризует четкая дата основания и функция, в то время как провинция возникла "давным-давно". Например, город, который теперь называется Палдиски, основан Петром I в 1718 году, функция — военный порт.
На демографию Тарту наложило свой отпечаток наличие советской военной базы летчиков, но "моногородом", городом с одной функцией, Тарту от этого не стал.
Провинциальные и периферийные ареалы принципиально отличаются друг от друга по распределению человеческого материала. Если для провинции характерно т.н. нормальное распределение, график которого выглядит в виде горба, левая пологая часть которого — деревенские дурачки, а правая — идущие вслед за рыбными обозами Ломоносовы, то для периферии определяющей является функция. Если это Маардуский химкомбинат, то это квалифицированные химики (Ломоносовы) и "химики" (пусть старшие напомнят младшим, что означает это словцо). Отражая функцию, главная улица в Маарду называется улицей химиков. Видимо, в честь как одних, так и других.
Если же это Новосибирский Академгородок, то — академики. Кивиыли — шахтеры. Пока есть функция, система работает. С исчезновением функции система тут же осознает свою не-нормальность.
Годы советской власти отметились в Эстонии как раз развитием русской периферии. Чем больше завозилось "служивых людей", тем не-нормальнее в целом становилась картина. Окончание советской власти не означало автоматически окончания функции, но тут уж постарались эстонские политики. Функция, выраженная в словах "предприятия союзного подчинения", была политически неприемлема, а посему перестала быть.
Эти и другие факторы привели к тому, что в начале 90-х Эстонию покинули 120 тыс. русских. Уехали самые активные. Пассионарии. Чем еще больше увеличили не-нормальность распределения оставшихся.
Для тех, кто остался, прошедшие 20 лет прошли под знаком обретения функции. Традиционная тема для всех русских воззваний к эстонской власти: мы можем быть полезны! Мы можем по-служить государству! Мотив этот в принципе не может быть услышан, потому как о "послужить государству" эстонцы имеют весьма смутное представление. Они в принципе не "служивые люди". Единственная "функция" для русских, которую смогли выдать на гора эстонцы — "пятая колонна".
Конструирование общественной и, больше, государственной функции — задача творческой и научной интеллигенции. Не технической. Но как раз правой части "горба" русским в Эстонии и не хватает. И никогда не хватало. Партийный аппарат нуждался только в обслуживающих его журналистах, а "многонациональное искусство" имело упор на "национальное". Вспомним, например, мытарства Довлатова. Не потому, что они уникальны, а потому, что описаны.
Среди современных русских общественных деятелей "провинциальными" являются считанные единицы; у каждого же из "периферийных" — своя "судьба", волею которой он оказался в Эстонии. Функциональный зигзаг. Русских государственных деятелей практически нет вообще, что для популяции "государственников" невыносимо.
Движение "соотечественников" обречено в ближайшее время в Эстонии на популярность, так как заполняет функциональную пустоту. То же можно сказать и об антифашизме.
Не-нормальность распределения — одно из объяснений того, почему, начиная с конца 80-х, русские никогда не претендовали в Эстонии на власть. Только на равноправие.
Эстонцы
Слов нет, эстонцы своими всхлипами про "оккупации" и "депортации" достали по самые не могу. Однако если мы посмотрим на качество человеческого материала, то не сможем не признать, что эти факторы, как их не называй, сказались на картине эстонского распределения.
Если же учесть, что и в 1920 году картина распределения была не-нормальной, то живущая по соседству эстонская общность в чем-то сходна с нами. К чести эстонцев надо отметить, что они не стали себе выдумывать потомственную аристократию, хотя такой деятель, как Лаар, запросто мог бы обнаружить ее в каких-нибудь кихелькондах. Вместо этого эстонцы до хрипоты спорят между собой о том, кто такие õiged eestlased, но нам до этих споров суть дела нет. Клановость у эстонцев хотя и присутствует, но мы о ней мало знаем.
Нас интересует другое — способны ли эстонцы в принципе иметь свое государство и управлять им? Потому что наш зуд "государственников" требует расчесывания. И будет опустошающе больно смотреть на развал Эстонского государства, к которому мы так и не смогли "примениться".
Довоенный опыт представляется более чем печальным. Таким же печальным, как и нынешнее состояние Эстонии.
На стоны о депортациях можно взглянуть и с другой стороны — как на попытку оправдания современной несостоятельности. Мол, а чего вы хотите, если лучших наших людей перебили-пересажали? А вообще самые лучшие — сбежали?
Михаил Петров недавно выдал такую мысль: "Воспитание нации на примере героя есть апелляция к божественной правде, в то время как памятник жертве увековечивает преступление палача. Воспитание на примере жертв есть ни что иное, как завет мести. (…) В последнее время мы наблюдаем обратный процесс — героизацию жертв".
Дополню. Палингенетический ультранационализм, сиречь фашизм, строится на идее возрождения "золотого века", закончившегося трагически. Трагическое окончание "золотого века" есть обязательное условие мифа — иначе получается, что мы сами свой "золотой век" про…ли.
В Эстонии под "золотой век" объективно подходят лишь 20 лет довоенной относительной независимости, и на звание "золотой" не тянут никак. Отцы нации — воры и пьяницы. Диктатура Пятса и Лайдонера. Политическая полиция, цензура, запрет партий и пр. — полный тоталитарный набор. Раздуваемые нынче слухи о довоенном экономическом процветании опровергаются с невероятной легкостью: достаточно лишь взглянуть в экономический раздел Договора о взаимопомощи между Эстонией и СССР 1939 года. Главный продукт Эстонии — "живые свиньи".
Соответственно, чем больше примесей в "золотом веке", тем оглушительнее должна быть трагедия, которой он закончился. Что и наблюдаем.
Мифо-реальное "восстановление" "золотого века" могло бы принести эстонцам пользу, если бы они сумели им распорядиться. "Распределение" приняло тотальный характер среди "хозяев страны", и быстро перескочило отметку "нормальное". Как-то я не поленился и посчитал эстонскую творческую интеллигенцию. Пропорция в отношении эстонской популяции ужасающая. Так не бывает. Этот культурный планктон практически ничего не производит, и занимается лишь освоением европейских грантов. Денежного ручья, который выпукло и нагло течет мимо голодной русской интеллигенции. Регион (называть это страной уже сложно) опять на глазах превратился в дотационный. То есть — в зависимый. Не суверенный.
Установочное общество. Полицейское государство. Преследование антифашистов. "Золотой век" можно считать восстановленным.
К чему это я? Не так давно по RTVI я услышал мнение о том, что Россия уже готова всерьез говорить о политике, о путях дальнейшего развития государства. И президентом страны станет тот, кто сможет завязать с народом этот серьезный разговор. Из чего следует, что Россия вновь приближается к нормальному распределению.
В Эстонии же мы имеем две не-нормальные общины. К серьезному разговору не подготовленные вообще. Эстонцы свой шанс упустили, а нам — не дали.
Для того чтобы вести серьезный разговор, нужна серьезная основа. Которой нет. Как говорит психолог Дмитрий Листопад, в Эстонии есть социологи, но нет социологии. И так — практически во всем. Апофеозом для меня тут является Эстонский Институт конъюнктуры, который измеряет своих "экспертов"… в процентах. "Столько-то процентов наших экспертов считает, что инфляции не будет…".
Более того, эстонская система в принципе сопротивляется инновациям, пришедшим с "русской" стороны. В деле Сергея Тыдыякова мне пришлось разработать оригинальную методику расчета размера компенсации морального ущерба. Совершенно актуальную штуку, потому что никто не знает, как его рассчитывать. Основанную не на заимствованной модели, а целиком на эстонском законодательстве и признанных в Эстонии правовых принципах. Суды всех трех инстанций под разными предлогами отказались ее рассматривать. Отказались ее публиковать и в эстонском юридическом журнале Juridica. Попутно выяснилось, что в Эстонии нет юридического журнала. Есть журнал юридического факультета Тартуского Университета. Я имею отношение к Тартускому Университету? Нет. Свободен!
В отличие от нас у эстонцев гораздо более уверенные возможности для возвращения к нормальному распределению. Во-первых, все государственные ресурсы в их руках. Во-вторых, все 50 лет советской власти работали у них на нормализацию, в то время как у нас — против.
"Восстановление самостоятельности" лишило эстонцев массы профессий. Например, в советском арктическом флоте была целая плеяда эстонских капитанов. Теперь нет. Или есть, но мы о них ничего не знаем. Эстония внимательно следит за карьерой своего сумотори Баруто, но совершенно не обращает внимания на "свою" чемпионку мира по шахматам среди девушек Валю Голубенко. А если и вспоминает о ней, то только в одном ключе — почему эта строптивица не ходатайствует об эстонском гражданстве?
Из всех определений государства мне милее всего следующее: государство — это способ вовлечения нации в исторический процесс. Эстония за 20 лет если и вошла в исторический процесс, то исключительно в качестве "государства-осы", как выразился мой знакомый Пааво Кангур. Хотя как раз возможности у Эстонии были и есть, потому что есть община с "геном государственности" — мы, русские. Но для этого надо менять парадигму национального государства, а только в ней эстонцы чувствуют себя защищено.
Тупик.
