По чему скучают „советофилы“?
В свое время я довольно много спорил с приверженцами советского режима, которые тосковали по той ”золотой”, как они считают, эпохе. В 1990-е можно было говорить о полученных свободах и многообещающих перспективах, которые сулили перемены в экономике. В 2000-е и приобретенные материальные преимущества стали совершенно очевидны. Казалось бы… Понятно, что имперцам этого все равно было мало, но большинство людей, как показывает практика, все же не особенно заботит масштаб страны, если им в ней комфортно. Проблема в том, что тоскующие по СССР живут вовсе не по Марксу, бытие у которого определяло сознание.
При всей схожести советофилы, разумеется, разные и набор причин ностальгии по СССР у них варьируется. Однако есть, пожалуй, самая обширная группа, которую объединяет одна характерная черта, ставящая меня в тупик.
Можно сколько угодно напоминать о том, что в СССР не было свободы слова, действовала строгая цензура и существовали длинные списки запрещенных литературы и кино, часть позиций в которых нынче вызывает пожимание плеч — ну и что там такого крамольного? Что газеты, радиостанции и телеканалы были только государственные и постоянно вдалбливали нам однообразную советскую пропаганду. Что нас держали в пусть и довольно просторной, но все же клетке за колючей проволокой, вырваться из которой и съездить даже в соседний Хельсинки, куда мы теперь запросто мотаемся на выходные, для подавляющего большинства было несбыточной мечтой. Что убогих советских товаров — и тех вечно не хватало, мы часами, а то и днями выстаивали в очередях за каким-нибудь дефицитом, а иные вещи, широко распространенные на ”загнивающем” Западе, можно было достать лишь за безумные деньги у фарцовщиков — сейчас не каждый, рожденный в постсоветскую эпоху, поймет смысл этого слова…
Плевали они на свободы
Все то, что отравляло мне жизнь в СССР, для большинства советофилов не имело особого значения. Они привыкли довольствоваться тем, что им позволено. Один из них честно сказал то, что иные стеснялись говорить прямо и пытались выразить как-то завуалированно: ”Да плевал я на ваши свободы! У меня никогда не было желания никуда ездить. Не хочу я выбора в магазинах, этих ваших сто сортов пива. Я по выходным выбирался с друзьями на речку с трехлитровой банкой ”Жигулевского”, мы рыбачили, пили у костра — и я был счастлив!” Такой вот шах и мат.
Об этих людях смачно высказался герой Петра Мамонова в знаменитом фильме ”Такси-блюз”: ”Два двадцать… Потолочки бывают — два двадцать. Дома такие делают. Людишек специальных вывели. Там они и живут…” Советская власть воспитала миллионы людей с очень ограниченным кругозором и низкими потребностями, не помышляющих о каком-то личном развитии. Им было уютно в том мире под потолочками в два двадцать.
Казалось бы, какая проблема? Им и сейчас никто не мешает никуда не высовываться, пить только одно пиво из любимой трехлитровой банки, по-прежнему не интересоваться ни книгами, ни фильмами, запрещенными в СССР. В этом и состоит ценность либерализма: наша свобода — это и свобода не вылезать за рамки своих привычек. Люди не обязаны хотеть всего, очень многие живут довольно узким кругом интересов и им не мешает широта запросов других.
Но Homo Soveticus — существо особое, ему претит любая инаковость, все должны жить по тем правилам, к которым он привык. Поэтому мир свобод, в который он попал из любимого серого советского болота, глубоко противен ему, дразнит своими яркими красками и раздражает чужими успехами.
Те, кто любил сиживать в компании любителя трехлитровой банки дешевенького пойла, или спились, или сгинули по каким-то иным причинам, а другие вкалывают, пользуясь современными возможностями достойно устроить свою жизнь, и им при всем желании трудно найти время, чтобы всем собраться. Да и, скорее всего, не особенно интересно. Вот и скучает такой советофил по ”светлому” прошлому, мечтает о джинне, который как в еще одном знаменитом анекдоте, подкинет ящик питья и вернет на облюбованный необитаемый остров приглянувшихся ему англичанина и француза, только что сумевших вырваться оттуда.
К счастью, чудес не бывает. Унылое прошлое уже не вернуть.
