Материал был опубликован в интернет-журнале "Спектр".

И чем дальше, тем больше кажется, что что-то в этом не то. То разместят в популярном блоге шокирующие фото голых детей с криком ”вот какая выставка!”. Потом выясняется, что на выставке ничего подобного нет, дети давно взрослые, юридическая сторона в порядке. То обсуждают законодательный запрет абортов как почти свершившийся факт, хотя было лишь высказано мнение представителя религиозной конфессии (а когда они что другое говорили?), да и то не о запрете, а о выведении из системы ОМС. С бэби-боксами та же песня: все переругались, потом выяснилось, что они и сейчас-то вне законодательства. Вспоминается кадр из фильма ”Иван Васильевич меняет профессию” — Милославский делает вид, что прыгает с крыши, а сам на месте остается. А стрельцы-удальцы поскакали вниз.

Зато за эти дни много кто много в ком успел ”разочароваться”. Особенно часто ”разочаровываются” те, кто не очень разбирается в проблеме, в тех, кто в силу рода занятий разбирается и потому видит ее не в черно-белом свете, таком удобном для публичных дискуссий, но таком неадекватном реальной жизни. Много кто кому успел ”заткнуть рот”: да кто вы такой, чтобы об этом рассуждать, у вас даже нет детей (опыта, знаний, матки, мозга). И в ответ схлопотал соответственно. Кто-то кого-то заклеймил и облил виртуальным дерьмом, а где-то пошла в ход и вполне реальная моча.

И это на самом деле не такой уж безобидный процесс. У нас и так большие проблемы с социальным капиталом. Намного бОльшие, чем с экономикой и политикой. У нас и так никто никому не верит. У нас и так большие проблемы с солидарностью, сотрудничеством и договороспособностью. В Рунете и так редкая дискуссия обходится без перехода на личности, и совсем никакая без предположений про ”ему за это заплачено”. В каждом многостраничном тексте всегда выискивается не то, что вызывает согласие, а то, к чему можно прицепиться и закатить сцену ”ну, все, после этих слов с Х все ясно”. Иначе зачем и читать.

Мы погружаемся все глубже в какое-то нервически-паранойяльное состояние, когда словам и мнениям придается ненормально большое значение, при нулевом практическом выхлопе. Слушайте, но это же и есть средневековье — то самое, приходом которого мы друг друга пугаем. Все эти схоластические споры о том, сколько ангелов может поместиться на острие иглы, то бишь скольких младенцев спасет бэби бокс.

Какое тысячелетье на дворе?

Честно, это полемики абсолютно одинакового уровня отвлеченности от жизни. Бэби-боксы не имеют никакого отношения к спасению младенцев. Если женщина настолько заботлива и ответственна, чтобы не оставить своего младенца абы где, а найти для него бэби-бокс, она точно так же могла бы найти сто других способов его оставить в безопасном месте — да в любой детской поликлинике в очереди. Если же все настолько плохо, что она способна выбросить младенца в мусорный бак или придушить, то никакой бэби-бокс она искать в ночи после родов не будет, да и слова такого скорее всего не знает. И нет, ей не поможет узнать листовка на стенде в женской консультации, поскольку она не была в консультации и не читает листовок.

Бэби-бокс это дорогостоящая и выморочная идея, родом из средневековья, почти столь же архаичная, как женское обрезание и побивание камнями за измену, но чуть более гуманная. Эта технология замешана на абсолютно мракобесной идее греховности зачатия, тем паче внебрачного, хотя сверху украшена ”христианской добротой”. Ну, а уж как жилось потом ”спасенным” детям в приютах при монастырях, где им каждый день напоминали, из какой мерзости они созданы, и пользовали при случае без зазрения совести — ведь они все равно ”порченые” — мы тоже теперь знаем.

В современном мире проблема ребенка, родившегося у женщины, которой негде и не на что его растить, давно решается иначе. Самое правильное — помощью матери, которая, раз переживает за ребенка, значит, может и хочет о нем заботиться, и лучше — да и дешевле — помочь ей с жильем или средствами к существованию, чем помогать ей избавиться от ребенка. На худой конец, есть возможность временно оставить ребенка на попечение государства, чтобы забрать его при первой возможности, а не доказывать, что ты его мать, проходя многомесячные унизительные проверки, как в случае оставления в бэби-боксе. Наконец, в мире есть практики открытой передачи на усыновление, когда мать может участвовать в выборе усыновителей для своего будущего ребенка, и позже получать информацию о том, как он растет и развивается, а, возможно, и общаться с ним.

Восстанавливать практику ”ящик для младенцев” в 21 веке — это из серии ”клиторэктомия стерильно и с обезболиванием”. Я даже не хочу долго это аргументировать, коллеги давно это сделали подробнее и лучше, кому интересно действительно разобраться, а не просто похоливарить, почитайте Елену Альшанскую. Это интервью было дано, когда бэби-боксы, наоборот, хотели всюду завести (денег было много, публике бы понравилось, слезоточивенько), но суть дела не изменилась.

Отстаивать бэби-боксы на том только основании, что раз Мизулина против, значит, вещь хорошая, — такая же архаика, мышление про принципу ”свои и чужие”. Я понимаю, что тема сироток актуализирует архаические пласты психики, но давайте все же помнить, что гуманитарные проблемы — это сложно, и простые суждения совместно с благими намерениями здесь мостят дорогу известно куда.

Слезть с табуретки

Еще одна особенность ”принципиальных” схоластических споров — иллюзия, что они что-то решают, что от них что-то зависит. Немало людей поубивали в свое время за разные трактовки триединства и за вопрос, сколькими перстами креститься. Я хочу обратить ваше внимание, что почти все бурно обсуждаемые темы не имеют никакого реального отношения к жизни бурно обсуждающих. Теряют сон и френдов из-за проблемы абортов люди, которым аборт явно не грозит, в силу многих очевидных обстоятельств (вроде мужского пола или возраста за 50). Им кажется, что если как-то очень удачно и ярко высказаться, если кого-то переубедить, то можно кого-то спасти, кому-то помочь. Младенцу ли родиться, женщине ли сохранить независимость — это кому чего.

Дорогие мои, это навязчивая иллюзия. Если решение вывести аборты из сферы обязательного страхования будет принято, оно будет принято не из соображений нравственности или веры, хотя дымовую завесу будет обеспечивать православные риторы. Его примут, если сочтут это хорошей экономией бюджета, трещащего по швам. И не примут, если сочтут, что последствия нелегальных абортов выйдут дороже. При этом, увы, не спросят ни вас, ни меня, здесь вам не Польша. В нынешней системе принятия решений наш с вами голос даже не совещательный, а так, по-поводу-орательный.

”Не хочу, — веско пишут товарищи, — чтобы на мои налоги убивали детей”. Слушайте, ну слезьте уже с табуретки. На наши с вами налоги, как утверждает международная следственная группа, уже убили как минимум 80 детей в МН-17, а сколько на Донбассе и в Сирии — никто не знает. Не зародышей, а совсем настоящих детей, с мечтами, планами, глазами и улыбками. Что уж тут целку строить из себя, прошу прощения за грубость. Мы и с тем ничего не могли поделать, и с этим не сможем. В России не работает, даже еще не осознан принцип ”нет налогов без представительства”. У нас не налоги, а подати. У нас забирают деньги, потому что могут. И тратят — или не тратят — как сочтут нужным, тоже потому что могут. Можно из этого делать разные оргвыводы, от эмиграции до революции, можно решить, что ”кесарю кесарево”, но уж точно не стоит аргумент про налоги использовать в ценностных дискуссиях. Сначала надо эти налоги завести.

О чем не говорят

Схоластичные споры обычно не имеют никакого практического выхода. Из всех баталий последних недель только скандал с сексуальным абьюзом со стороны педагога закончился заведением уголовного дела. По одному эпизоду. И это был как раз тот случай, когда обсуждение на всех этапах пытались замять, а не раздуть (причем как власти, так и многие ”представители прогрессивной общественности”).

При обсуждении флэш-моба ”Не боюсь сказать”, насколько я могла видеть, ни один из недовольных ”тем, как все организовано”, не разместил у себя хотя бы призыв собрать денег для организации, занимающейся профессиональной помощью жертвам насилия.

Практические последствия скандала вокруг фотовыставки не назовешь иначе, как словом ”позорище”. Подозреваю, что бурные обсуждения абортов с бэби-боксами ни на шаг не продвинут нас в решении проблем матерей в сложной жизненной ситуации.

При этом действительно шокирующая новость последних дней — почти не обсуждается. А у нас тут, оказывается, в столице нашей духовно богатой Родины, обнаружилась годами работавшая система использования несовершеннолетних в качестве живых ”наживок” для педофилов. Созданная высокопоставленными полицейскими с целью шантажа ”клиентов”: или посадим, или платите. От каждого слова впору впасть в шок, вот уж информационная бомба. Но нет, никакого резонанса. Сухая строка в рубрике ”криминальная хроника”. Что-то как-то сразу всем неинтересно. Никто не восклицает: ”На мои налоги!”. Никто не причитает про ответственность и ценности. Потому что это не виртуальная ”проблема”, а конкретный реальный обыденный ужас. Нечто гораздо более мерзкое, чем даже собственно педофилия. То, о чем мы все как бы знаем, но знать не хотим — что у нас любой из тех, кто по должности должен защищать, может быть сам насильником, или хуже — создателем системы насилия и ее выгодополучателем. Что потому и не идут с заявлениями изнасилованные женщины и родители совращенных школьников, что имеют шанс прийти вот к такому ”начальнику”, которого могут годами прикрывать его клиенты или выгодополучатели рангом повыше; и только борьба бульдогов под властным ковром иногда кого-то вдруг вышвыривает в сферу действия закона. Для кого надо и когда надо закона.

Думать и говорить о таком страшно, тяжело и не хочется. Лучше давайте спорить про бэби-боксы.

В другой раз

Я не то чтобы против дискуссий. Наоборот, мне кажется, у нас явный дефицит вдумчивых обсуждений гуманитарных тем. Есть много, о чем хотелось бы поговорить. Но сложившийся стиль обсуждений отбивает желание.

Мне интересно поговорить о принципах защиты прав ребенка на примере фотографий Стерджеса. Но, простите, не на уровне: ”вы что же, против искусства и за запреты?” или: ”вы что же, предлагаете ради искусства потакать педофилам?”. Сразу жалеешь, что вообще влез.

Мне было бы очень важно обсудить тему абортов. Для меня это не про ”право женщины распоряжаться своим телом” — ребенок не бородавка. Но и не про ”право на убийство”, ведь без матери, без участия ее тела, ребенку все равно не жить, и нельзя отнять то, что еще не успела дать. Для меня это про таинство дарования жизни, про власть матери над ребенком, над его жизнью и смертью, про трагедию отказа от дарования. Это сложный, болезненный вопрос, в отношении к которому архаичные слои психики конфликтуют с продвинутыми, а потом находят какую-то новую точку согласия. Это вопрос про границы частного и общественного, про то, куда мы имеем и куда не имеем права лезть. Вопрос про то, как идея равенства прав (матери и отца) сталкивается с фактом неравенства биологического. Вопрос про то, как легко, записавшись в Спасатели (женщины или ребенка, или устоев, или демографии — не суть), оказаться Насильником.

И еще много важных и сложных вопросов. Я бы хотела поразмышлять об этом, услышать мнения других. Но в таком как сейчас формате — нет, не хочется. Не хочется тоскливо предсказуемых аргументов и требований присяги на верность той или другой стороне. Не хочется морализаторства и наездов. В другой раз. Когда-нибудь. Может быть.

Это не те споры, в которых рождается истина. Это не та форма, которая подходит для рефлексии, для того, чтобы разобраться в проблеме по существу. Потому что если по существу и профессионально, там сплошь и рядом просто нет предмета для дискуссии, достаточно послушать экспертов и посмотреть факты. А если на уровне ”с кем вы, мастера культуры?”, то получается бесполезный бег по кругу, который истощает — и только.

Я скучаю по тем обсуждениям, которые были возможны в ЖЖ несколько лет назад, и в моем блоге, и в других. Сейчас все проще и площе, агрессивнее и несчастнее. Опять вспоминается Беттельгейм, как он описывал взвинченные, бурные, чуть не до драк, споры заключенных концлагеря по поводу событий в администрации: кто что сказал, кто с кем в ссоре и чего теперь ждать.

Ненемножко нервно

Я понимаю, всем сейчас нервно. Ползучая иранизация страны раздражает и пугает, хоть и носит довольно фарсовый характер. Кажется, что если имярек, который до этого казался ”своим”, по какому-то вопросу высказывается не так, как мне видится правильным, — это словно утрата еще одной соломинки, за которую как-то можно было держаться, еще один шаг в пропасть. Но это опасная и неверная иллюзия. Она сама — из все той же пропасти, в которой босые беременные женщины бегают между кухней и церковью, обутые в сапоги мужчины маршируют за фюрером, чувствуя и думая строго в унисон, а над ними парят духовные скрепы, и лишь отдельные ”дуры ради паблисити” несут невесть что, но их всегда можно выпороть на площади. Ну, или хотя бы в ФБ.

Архаика — это не где-то там, в темноте алтарей, в горах Дагестана и в голове Мизулиной. Она вокруг и внутри нас. Именно к ней восходит требование ”думать правильно” (то есть как я), к младенческим симбиотическим отношениям полного блаженного слияния со ”своими”. Именно архаичные эмоции охватывают нас, когда так хочется заклеймить, поймать на слове, поставить на место, изгнать из круга ”своих” говорящего ”не то, что следует”. И когда кажется, что если сказал кому-то оскорбительную гадость, то победил.

Наоборот, противостоит архаике способность видеть согласие в разном, отделять проекции от людей, избегать черно-белых схем и не основанных ни на чем, кроме эмоций, суждений.

Дискотека обязательно будет продолжаться. Чем более важные и серьезные вещи будут происходить в реале, тем забористей станут выклики диджеев. Тем больше будет фарса, откровенного бреда и ”пробивания дна”. И потому, что у них тоже кризис жанра. И потому, что большая часть из этих ньюсмейкеров — просто ”консервы”, которые готовят для аккумулирования ненависти и последующего сбрасывания с крыльца на вилы.

Сейчас их роль — галдеть, чтобы мы не могли ни говорить, ни думать. О тех же налогах, к примеру. О том, какие трудные выводы нам надо сделать и твердые решения принять, чтобы забрезжил свет в сгущающейся тьме. Да много о чем стоило бы подумать и поговорить всерьез, слушая с интересом именно иные мнения, пытаясь понять другого. Если есть силы. А если нет, то хоть не тратить их на лихорадочное обсуждение ”вбросов”.

Если же мы продолжим в том же духе, каждый останется сам со своим, единственно верным мнением. В своем отдельном бэби-боксе. Никакая совместная деятельность, никакая осмысленная общественная дискуссия, а значит и никакой учредительный процесс снизу станут невозможны. Вот это было бы совсем грустно.