Мне прислали из Киева книгу.

В Киеве - городе карих каштанов с полуприкрытыми зелеными веками - прошла молодость моих родителей. Я когда-то часто ездила в Киев: были живы друзья родителей, потом мои друзья. Потом все смыло временем, и с Владимирской горки уже ничего нельзя было разглядеть, кроме общего открыточного вида.

Но есть, конечно, и то, что не может умереть, и время только служит подручным у бессмертия. Как сказано в стихах киевского поэта Леонида Киселева:

Поэту невозможно умереть
В больнице или дома на постели
И даже на Кавказе, на дуэли
Поэту невозможно умереть.

Поэту невозможно умереть
В концлагере, в тюремном гулком страхе,
И даже в липких судорогах плахи
Поэту невозможно умереть.

Была в Киеве такая литературная семья: Владимир Киселев – прозаик, Леонид Киселев – поэт, Сергей Киселев – журналист. И так выпало Лене Киселеву, что он погиб в двадцать два года, в 1968 году. Что мог сделать в поэзии этот мальчик? И, главное, что он мог такого написать за свои 22 года?

Он сочинял на двух языках – на русском и украинском, оба были для него одинаково родными, и его книги, которые выходят вот уже сорок лет, составлены на двух языках.

Я постою у края бездны
И вдруг пойму, сломясь в тоске,
Что все на свете – только песня
На украинском языке.

Он, думаю, начал бы писать и на третьем – английском, которым владел в совершенстве и был запанибрата с английской классикой, как, впрочем, и с русской, да и вообще мировой, посылая в стихах парафразные приветы то одному гению, то другому:

Как мысли черные ко мне придут,
Перечитаю «Гамлета».
Шампанским
Не балуюсь, но русской нашей горькой
Не брезгую.

Новую книгу из наследия Леонида Киселева «…все на свете только песня на украинском языке» успел выпустить за месяц до своей смерти Сережа Киселев. И именно близкие Сережи прислали эту книгу сейчас мне.

Масштаб дарования Лени Киселева становится понятным только теперь; в дни нашего знакомства, подростком, я думала: «Наверное, Леня гений, какие замечательные у него стихи!» Прошла огромная жизнь, почти все было переоценено и переосмыслено, а эта фраза осталась неизменной.

Он знал, что умирает, и писал об этом в 1968-м так просто и мужественно, как, думаю, никто:

Суматоха смены декораций,
У дождей октябрьских суета.
Это листья. Как они ложатся –
Брызги краски в плоскости холста.
Это птицы. Как они боятся
Покидать знакомые места.
Это листья – как они кружатся!
Мне на грудь упало два листа.

Это последнее стихотворение Леонида Киселева.

А чуть раньше он написал:

И у той последней двери
Мы остались с глазу на глаз,
И у той последней двери
Я сказал проводнику:

Путь окончен, мы у цели.
Так прерви свое молчанье
И скажи мне, ради Бога:
Что за этими дверьми?

…Всякий поэт – часть речи, часть своего языка. Но одновременно – часть человеческой речи вообще, возвышенный залог понимания между людьми, говорящими на самых разных языках. Выдающийся эстонский поэт Юхан Вийдинг утверждал: поэт всегда эмигрант, где бы он ни находился, у себя ли на родине или на чужбине. И от этой бесприютности, может быть, он находил столько читателей и среди эстонцев и среди русских.

Его часто переводили на русский язык. Как-то, уже после его трагического ухода из жизни, был устроен вечер переводчиков на русский язык стихов Юхана Вийдинга.

Поэтические судьбы Леонида Киселева и Юхана Вийдинга кажутся мне схожими. Не только потому, что они были ровесниками, не только потому, что оба обидно рано ушли из жизни (у них была трудная с ней совместимость), но потому, прежде всего, что движущей силой их стихов была неизменная солидарность с теми, кому горше, хуже, мучительнее. Шестидесятническая эта страсть – милость к падшим призывать – не обязательно носила публицистические формы, она могла быть сугубо лиричной, трепетной.

У Киселева:

Слепому помогли войти в троллейбус.
- Скажите мне, пожалуйста, кондуктор,
(О чем он спросит – сколько остановок
До выставки?…) Сегодня солнце есть?

- Нет, солнца нет, - ему сказали хором,
С утра туман, - и посмотрели в окна,
Как будто были в этом виноваты.
Но он спокойно принял эту весть…

У Вийдинга:

Спаси от одиночества!
Нас множит
лишь эхо шага, тронувшее камень,
да беглый взгляд
протяжного окна.

Сегодня женщина
в поросшей мхом веранде
смогла не отрываясь
шесть часов
сидеть и слушать
радио,
а руки
(что вынесли!
и скольких воскресили!)
спокойно умирали на коленях.

По-моему, давно пора заботливо отобрать лучшие переводы на русский Вийдинга - поэта мирового уровня - и выпустить книгу, которая ничего бы, конечно, не могла изменить, но могла бы многих утешить. Как новая книга Леонида Киселева, изданная с таким вкусом и тщанием.

Юхан Вийдинг писал:

Вы живете вы потеряны
но письма
сохранились
и в огромном чемодане
сложен почерк что понятен мне
доныне
я не в силах уберечь вас
я не в силах
я не в силах обвинить
хотя б кого-то
Шли дожди и я попробовал
расправить
эти вести эти письма
и неделю
я прожил облокотясь
на эти судьбы
я не в силах все запомнить
я не в силах
я не в силах позабыть
хотя бы что-то

Масштаб дарования Юхана Вийдинга медленно становится понятным только теперь. Но уже в детстве в нашем дворе у него была кличка: «Гений».

Когда приходят черные мысли, нет сомнения, нужно открывать маленькие сборники стихов отличных поэтов: впервые открывать для себя или открывать на привычных страницах, и тогда выстраивается правильная иерархия ценностей и на смену черным мыслям приходит раскаяние, нежность и жалость.

Поделиться
Комментарии