Характерна, однако, реакция МИДа на заявления председателя комитета российской госдумы Дмитрия Рогозина. Вместо "ну вот, мы же вам говорили; еще один аргумент за вступление в НАТО" — "спокойно, расслабьтесь, все идет по плану". Причем по плану, в рамках которого та или иная реакция со стороны России не играет существенной роли.

Собственно, ничего нового в таком подходе нет. Еще лет шесть назад эстонские официальные лица, как по команде, заняли новую по тогдашним временам позицию в вопросе о национальных меньшинствах. Вместо красноречивых отповедей защитникам "соотечественников" стали повторять одну по сути фразу: проблемы? какие проблемы? нет таких проблем. И что характерно — сработало.

Однако в вопросах НАТО (и "военного строительства" вообще) все обстоит несколько сложнее. Настолько сложнее, что даже к обсуждению проблемы лучше подходить осторожно, не пытаясь атаковать ее в лоб. Для начала неплохо было бы разобраться в тезисе "ЕС — хорошо, НАТО — плохо", усердно повторяемом не только российскими, но и русскими политиками вне зависимости от гражданства. А лучший способ сделать это — вспомнить, как именно тема ЕС оказалась на повестке дня эстонской внешней политики. Ведь и тут не так все просто.

Первый этап нашего стремления в Европу начался одновременно с "поющей революцией" и был до неприличия романтичным. Собственно, стремились мы тогда не в ЕС (или какую-нибудь другую конкретную организацию), а просто в Европу. Достаточно скоро, правда, выяснилось, что никакой такой "просто Европы" нет. Особенно после крушения Берлинской стены, когда континент стал напоминать конгломерат разношерстных группировок, а к политическим формулировкам типа "Европа от Атлантики до Урала" добавились "общий европейский дом" и нечто мирное, светлое и пушистое, простиравшееся от "Владивостока до Ванкувера" (или наоборот, но тут уж какая разница).

После восстановления независимости в 1991 году начался второй этап — этап отчаянного внешнеполитического маневрирования. Ключевым отрезком на нем был период с августа по декабрь, когда Балтийские страны были уже независимыми, а СССР еще продолжал существовать. Задача этого этапа заключалась в том, чтобы оказаться в одном ряду с вышеградскими странами. То есть предстать миру не в качестве "бывших советских республик", а в роли "бывших советских сателлитов". Почувствуйте разницу. Понятно, что ключевым словом этого этапа была "реституция". Со всеми вытекающими последствиями в сферах написания конституций, начертания границ, приватизации и законов о гражданстве.

Начало третьего этапа приходится на 92-93 гг., когда мы начали стремиться именно в ЕС. Тут начинается самое интересное. Как выяснилось, никаких таких особых оснований претендовать на немедленное членство в ЕС у нас не было. Экономические реформы только разворачивались и на своем первом — "шоковом" — этапе ничего радужного не сулили. Референдум в Нарве как-то уж слишком напоминал ситацию в сербской Краине. Да и сама "Европа" оказалась вдруг не только "обществом всеобщего процветания", но и ареной новых этнических чисток. Причем справляться с этой последней проблемой у нее как-то не очень получалось. А тут еще вопросы о границе и выводе российских войск. При том, что особой поддержки ни по тому, ни по другому со стороны ЕС не наблюдалось.

Вот тут во внешней политике Эстонии начинают проявляться две разные по сути линии. Интересно, что с известной долей условности их можно ассоциировать с людьми, которые на определенном этапе и формально отвечали за разные направления, восточное и западное: Эндель Липпмаа и Леннарт Мери соответственно. Если вкратце, то разницу между ними можно сформулировать так: скорее в ЕС, подальше от России (Липпмаа); скорее в ЕС, потому как там наше место (Мери). В первом случае педалировалась легалистски понимаемая реституция; во втором — цивилизационное единство с эдаким историко-культурным оттенком.

Деление это не следует понимать слишком буквально — две линии порой пересекались, а то и просто сливались воедино. Но все же можно сказать, что из первой (реституционной) вырос, например, церковный скандал; а из второй (цивилизационной) — усиление ориентации на США. Последнее имело свои причины. Во-первых, приход к власти в Вашингтоне демократической администрации с ее традиционной ориентацией на поддержку демократий и международных институтов. Во-вторых, боснийская война и связанное с ней возрастание влияния США на мировой арене. В-третьих, стремление России решать региональные вопросы в Вашингтоне, а не "на местах" или в Брюсселе. В результате именно США, а не ЕС сыграли ключевую роль в вопросе о выводе российских войск. Ну, а по ходу дела, так сказать, мы захотели и в НАТО…

Как бы там ни было, новый этап на пути в Европу начался в 95-96 гг. Ключевые моменты здесь — решение правительства Таранда отказаться (не без давления со стороны ЕС) от прежней жесткой постановки вопроса о границе на переговорах с Россией; решение Европейской Комиссии (не без давления со стороны США) включить Эстонию в число первых стран-соискателей членства в ЕС. Главное слово теперь — "прагматизм". Следующие два важных момента — экономические достижения Эстонии в 1997 году и российский кризис 1998-го.

То, что вскоре после решения ЕС о начале переговоров с Эстонией в стране был зафиксирован рекордный экономический рост, способствовало тому, что цивилизационная риторика предыдущего этапа стала постепенно отходить на второй план. Теперь нам было, что предъявить ЕС в качестве козырей помимо разговоров о славном европейском прошлом. Однако с другой стороны у правительства Сиймана появился соблазн начать тратить больше. Оно, может, и сошло бы с рук, если бы не российский кризис, ударивший по мировой экономике в целом. Политическим следствием этого стало возвращение к власти Лаара и утверждение прагматизма несколько иного толка.

Лаар, как известно, вернулся к власти под лозунгами "третьего пути" — эдакий "тэтчеризм с человеческим лицом". Однако уже в первом его выступлении в парламенте в качестве премьера тэтчеризма было значительно больше, чем ожидалось. А на прямой вопрос одного из депутатов на эту тему Лаар ответил в свойственной ему манере: а какая, мол, разница; главное, чтоб работало. И с этого момента мы начали стремиться в несколько иной ЕС. О цивилизациях забыли напрочь. На первый план вышли цифры. Оно, вроде бы, и хорошо: Лаар-экономист все ж приятнее Лаара-историка. Однако есть тут две проблемы.

Первая. Спору нет, мы в числе первых на очереди в ЕС. Однако переговоры с нами ведутся, исходя из ПОТЕНЦИАЛА страны, а не ее реальных достижений. Потенциал же — в том числе и экономический — задается политическими параметрами: законодательная система, гражданское общество и т.д., без которых долгосрочный экономический прогресс невозможен. Мы же, похоже, слишком уверовали в свое экономическое могущество и начали забывать о его политических и культурных предпосылках. Скандал со стрельбой по портрету Сависаара и реакция на него — важные симптомы.

Вторая. Еще не факт, что ЕС воспринимает себя исключительно в экономических параметрах. Не далее как на прошлой неделе президент Комиссии Романо Проди выступил с призывом начать серьезный разговор о будущем союза. До недавнего времени проблемы, связанные с переходом на общую валюту, действительно, выдвигали на первый план вопросы экономические. То была дань процессу интеграции в рамках ЕС. Однако саммиты в Хельсинки и Ницце, посвященные расширению, были куда более политическими. Речь шла о новых конституционных основах союза.

Вообще, интеграция и расширение — две во многом противоречащие друг другу тенденции. Первая подразумевает движение в сторону, если не единого государства, то более однородного сообщества. Вторая — расширение имеющихся структур, позволяющее сохранить большую степень разнообразия. В общем, достаточно похоже на то, за что ратовала на днях на DELFI министр Катрин Сакс — единство и многообразие.

Вот я никак и не могу понять в связи с этим: почему высказывание министра интеграции вызвало столь бурную и противоречивую реакцию, а как заходит речь об аналогичном по сути процессе интеграции в ЕС, так мы все — за, от Рогозина до последнего дельфийца? Иными словами, никакого-такого раз и навсегда заданного ЕС, в который можно было бы взять и интегрировать Эстонию нет. Как нет, например, раз и навсегда заданного эстонского общества, в которое можно было бы интегрировать национальные меньшинства. ЕС создается у нас на глазах и не без нашего участия. Что из этого всего выйдет, не знает никто. Поэтому БЕЗОГОВОРОЧНАЯ поддержка европейской интеграции русскими политиками в Эстонии выглядит по меньшей мере странно.

Ну а НАТО, что НАТО? О НАТО — в следующий раз.

Поделиться
Комментарии