Алексей Иванов рассказал ”МК-Эстонии”, чем живет страна во время войны, страшно ли передвигаться по улицам и каких шагов ждут сирийские власти от Европы.

Иванов в составе делегации провел в Сирии три дня. За это время он успел не только лично пообщаться с президентом страны, но и посмотреть, как проходит обычный день в охваченной войной республике.

Что сподвигло поехать в страну, где идет война?

Когда поступило предложение от Яны Тоом, я не раздумывал ни минуты. Пожалуй, так быстро я никогда в жизни не говорил ”да”, потому что считаю, что это хорошая журналистская работа, плюс такая возможность — большая удача.

Насколько реальность отличалась от ожиданий? Что шокировало больше всего по приезде?

Я хорошо представлял себе, куда лечу. За событиями в Сирии я следил последние несколько лет, среди моих друзей это часто обсуждаемая тема. Но, конечно, если говорить о том, что меня поразило, то это был Алеппо. Это полностью разрушенный город.

Ни правил, ни безопасных мест

Было страшно?

На самом деле я ловил себя на мысли: вот едем мы в кортеже, журналисты в хвосте в белом микроавтобусе, остальные — в черных машинах впереди; а если бомба на дороге, игиловцы взорвут первую или последнюю машину? С одной стороны, последнюю, потому что это микроавтобус, в нем больше людей. С другой стороны, первую, потому что она главнее. Вот такими мыслями себя от этого беспокойства и уводишь.

Все время пребывания там, конечно, думаешь об угрозе терроризма. Например, видишь мечеть и вспоминаешь, что год назад там был взрыв, были погибшие. На второй день пребывания в Сирии я узнал, что утром, когда мы еще спали в гостинице, смертник взорвал себя у здания разведки. Это было примерно в 7:45, когда приезжают автобусы с работниками. В это же время другой шахид взорвался на кладбище, куда приехали паломники из Ирака.

Например, в среду, 15 марта, в Дамаске тоже произошел двойной взрыв, один смертник подорвал себя в здании суда, а второй — на кладбище. Это происходит там еженедельно. И каждый раз это 40-100 человек пострадавших. Это гражданская война, война с исламистами, поэтому правил нет никаких, и нет безопасных мест.

Как протекает обычная жизнь в условиях войны?

Вообще, из окна автомобиля можно наблюдать обычную жизнь. Людей в городах много, они продолжают жить. В Дамаске через каждые 500 метров блокпост, там и проходит основная жизнь, потому что именно там даются бешеные взятки. Местные стоят на каждом блокпосту в очередях, предъявляют свои карточки, пытаются договориться с постовыми. А в Алеппо бросается в глаза, что много молодежи.

Удалось ли пообщаться с мирными жителями?

К сожалению, нет. Все это время мы были там в рамках официального визита, всегда в сопровождении. Депутаты проводили встречу, мы фиксировали это как журналисты, а после ехали на следующую. Так что возможности выйти в город и с кем-то пообщаться просто не было. Мне удалось поговорить в Алеппо с медбратом, который работает в госпитале Красного Полумесяца. Мы просто стояли на крыльце, курили, он принес кофе, и удалось немного поболтать. Парень рассказал, что работает медбратом уже шесть лет, то есть с тех пор, как началась война, при этом, ему всего 22 года. Я удивился тому, что он абсолютно ясно мыслит, не сошел с ума во всей этой ситуации, хотя сохранить рассудок при такой жизни трудно.

Миллионы беженцев

Какие учреждения кроме больниц работают?

На сегодняшний день в Сирии работает чешское посольство, которое не закрывалось все эти шесть лет в отличие от посольств остальных стран. При этом при чешском посольстве действует группа по защите интересов США. Сейчас открылось посольство Болгарии и, вроде бы, Румынии.

Функционируют гостиницы, например, Four Seasons. Там мы встречались с руководителем миссии ООН в Сирии Стефанией Кури. Гостиница окружена блокпостами. Чтобы попасть туда, надо проехать по змейке из бетонных блоков, пройти охрану с собакой, кругом автоматчики. У тебя четыре раза проверят документы, прежде чем ты дойдешь до лобби.

Кстати, Стефания Кури рассказывала о городе Дайр-эз-Зауре, в который вот уже четыре года гуманитарную помощь сбрасывают на парашютах с высоты 3-4 километра, потому что ниже спускаться опасно. Сначала с сирийскими властями надо согласовать, что будет в этой гуманитарной помощи. К примеру, шприцы, перевязочные материалы, лекарства и еда. Затем местные власти могут сказать, что медикаменты везти они не разрешают, потому что груз могут перехватить повстанцы и использовать их для своих бойцов. В итоге медикаменты убирают из гуманитарной помощи, и машина выезжает. По пути ее может остановить кто угодно и отобрать часть груза. ООН — не армия, они сопротивляться не могут, потому отдают все и едут дальше.

Как в Сирии оценивают ситуацию с беженцами?

В самой Сирии внутренних переселенцев миллионов семь. В принципе, можно сказать, что из всего населения страны, изначально это 22 миллиона человека, а сейчас 17-19, только 10 миллионов живут в своих домах. Сирийцы в первую очередь хотят, чтобы все беженцы вернулись. Уровень образования в Сирии довольно высокий, университет Дамаска — это видное учебное заведение в прошлом. В общем, стране нужно, чтобы люди вернулись.

Позиция Эстонии забавна

Как власти Сирии оценивают роль России в урегулировании военного конфликта?

Про Россию я говорил непосредственно с президентом Сирии Башаром Асадом. Русским они должны по гроб жизни, но говорить об этом не очень любят. Все-таки в официальном сирийском сознании успех последних полутора лет — это успех сирийской армии. Конечно, при помощи союзников, но это успех именно сирийской армии.

Асад сам сказал следующее — Россия уже 60 лет, то есть с момента создания государства, является его стратегическим партнером, всегда так было и всегда так будет. Он подтвердил, что перелом в ходе гражданской войны наступил именно после военного вмешательства России. При этом Башар Асад специально отметил, что Россия действовала в Сирии по их приглашению, все соответствовало международным нормам.

Что Сирия ждет от Европы?

От Европы они хотят в первую очередь снятия санкций. Потому что главным образом те бьют по простым людям. У нас часто говорят, что это санкции против режима. Но у режима как было все отлично, так и сейчас остается. А вот невозможность закупать, например, медикаменты плохо сказывается непосредственно на мирном населении. В Алеппо нет аппаратуры для диагностики заболеваний. Все было продано, взорвано, украдено.

Конечно, они хотят также конца дипломатической изоляции. Вдвойне забавна позиция таких государств, как Эстония, Латвия, и я с гордостью в один ряд с ними могу поставить Францию и Германию. Когда зашла речь о том, что с беженцами надо что-то делать, и неплохо было бы знать, кто из них террорист, Испания, например, через Чехию обратилась к сирийским властям. Испанцы предложили сирийцам указывать на тех, кто может быть террористами. Сирийцы согласились, и испанцы уверены в том, что хотя бы признанного сирийскими властями террориста они опознают. Французы тоже хотели воспользоваться этой услугой, на что Сирия отказала, сославшись на позицию Франции в Совбезе ООН.

Как власти Сирии видят исход войны?

Власти Сирии понимают, что происходит, и хотят скорейшего окончания войны. Они, конечно, при любом удобном случае ищут виноватых, много обвиняют Турцию и стараются держать марку.

Мы были у губернатора Алеппо, у которого большой кабинет с диванами, солидный стол… И все это посреди совершенно разрушенного города, в котором нечем дышать, потому что бетонная пыль от разбитых зданий летает в воздухе. Власти говорят, что они в изоляции, помощи ждать неоткуда. Наши европейские политики любят говорить о помощи, но страна, в которой шесть лет идет война, об этом не знает.

Когда Яна Тоом рассказала губернатору о том, что ЕС частично снял санкции на продажу нефти, что Сирия может торговать нефтью в обмен на медикаменты и продовольствие, нужно было видеть их лица! Они об этом не знали! Где-то на бумаге европейцы это подписали, согласовали и отправили в делопроизводство, чтобы успокоить общественность, только сирийцы не в курсе.

Поделиться
Комментарии