-- Ты сам обратился в редакцию с предложением о серии публикаций о предстоящих муниципальных выборах. Что случилось? Поддался общему настроению? У меня, например, сложилось впечатление, что сейчас наше общество переполитизировано…

-- Отчасти как раз потому, что твое впечатление, я думаю, неверное. На самом деле эстонское общество деполитизировано. В этом проблема, и я бы описал ее, перефразировав известное изречение: "Жить стало лучше, жить стало скучнее".

-- Для непродвинутых, пожалуйста, поподробнее.


Правит тот, кто устанавливает правила

-- Общество деполитизируется, когда из него уходит политика. Политика, понимаемая как сознательное действие, направленное на изменение существующих правил игры. Политика возможна тогда, когда есть ощущение, что правила, по которым мы все здесь живем, наши. Мы их сами установили. Мы же и вольны изменить. Деполитизированное общество живет с ощущением, что правила не изменить.

-- Если можно, конкретный пример.

-- Проблема налогов. Общий тон всей полемики по этому вопросу: ничего уже не изменишь. Заданы параметры экономического курса, и ничего уже не поделать. Так же и со вступлнием в ЕС, и с визитом президента Рюйтеля в Москву: у нас, мол, нет выбора, играется большая игра, в которой у нас нет своих ходов, нет выбора. Все идет помимо нас, по каким-то от нас независящим законам.

-- Все делается помимо нас, но жить-то при этом становится лучше. Так, что нам еще нужно?

-- Одних высоких зарплат, комфорта или стабильности недостаточно для достойной, хорошей жизни. А когда стабильность и комфорт приходят с ощущением, что наша жизнь от нас самих не зависит, мы перестаем чувствовать себя людьми в полном смысле этого слова, превращаясь в участников некоего безликого процесса, идущего поверх наших голов и помимо нашей воли. Человек только тогда человек, когда у него есть ощущение — то, что с ним происходит, во-первых, имеет смысл, а во вторых, этот смысл не навязан извне.

-- А поконкретнее, поближе к жизни?

-- Языковой экзамен на эстонское гражданство. Как часть процесса натурализации он проясняет, каким государство представляет себе эстонского гражданина. Если судить только по этому экзамену, натурализованный гражданин — человек, понимающий простейшие инструкции или прогноз погоды, умеющий ориентироваться в супермаркете или в общественном транспорте. Если это все, что вкладывается сегодня в понятие гражданин, становится яснее, почему происходит то, что происходило вокруг Лихула, например. Почему есть люди, которые хотели бы более активной сопричастности граждан жизни государства (неважно, разделяем мы их видение государства или нет). Становится яснее, почему возник "Список Кленского".

-- Но если бы требования были круче, мало кто сдал бы этот экзамен, а дальше — напряженность в обществе.

-- Да, но важно и то, что государство было вынуждено упростить процедуру экзамена (или убрать монумент в Лихула) под воздействием внешних сил, которые требовали: деполитизируйте проблему языка, деполитизируйте проблему прошлого. Из лучших побуждений. Лишь бы не было "напряженности в обществе". Но реальным выражением деполитизации стало то, например, что правительство, вместо того, чтобы вступить в открытую полемику с теми, кто установил памятник в Лихула, ночью "решило проблему" посредством техники. Оставив общество с ощущением, что все опять решили за нас, что от нас ничего не зависит, что у нас нет выбора… Рискну еще одни парафразом: "Когда молчат политики, орудуют бульдозеры". Бульдозерами можно улучшить ландшафт, но жить под их рокот, и правда, не весело.


За кого голосовать?

-- Ну, сейчас общество вполне может быть озабочено избытком выбора на предстоящих муниципальных выборах. Уверен, что процентов 80 наших читателей находятся на распутьи: за кого голосовать?

-- Исходя из того, о чем мы говорили до сих пор, определить суть выбора довольно просто. Это выбор между теми, кто акцентирует то, что жить стало лучше, и теми, кого не устраивает цена, заплаченная обществом за это "лучше", кто не согласен жить "скучнее". В случае с русскими все несколько сложнее, и тут можно говорить о трех силах.

Несмотря на все неравенства между эстонцами и русскими, на которые указывают социологические опросы, в целом, жизнь неэстонцев тоже становится "лучше". Отражением этой нормализации является отток людей, которые хотели бы заниматься политикой, в эстонские партии. Это нормальный процесс. Хотя бы уже потому, что отражает какую-то часть реалий нашей жизни. Однако, цена, которую приходится платить за такой выбор — "русский вопрос". Это не значит, что работающие в эстонских партиях русские не видят проблемы или не хотят ее решать. Но они вынуждены принять ту шкалу приоритетов, которую установили для себя их партии, а на этой шкале русский вопрос либо не числится вовсе, либо занимает далеко не ведущее место.

Помимо этого есть русские партии и списки, для которых русский вопрос является главным. Но и среди них можно заметить деление, так или иначе упирающееся в вопрос о готовности следовать уже установленным правилам игры. Так, ОНПЭ и вращающиеся вокруг нее организации во многом остаются "партией правил". Они, конечно, могут предпочитать правилам, установленным эстонским государством, нормы предлагаемые международными организациями или другими государствами. Но стоит заговорить о том, как, собственно, изменить существующие правила, они, как показывает опыт, предпочитают не раскачивать лодку. В этом нет ничего зазорного, и у такой позиции всегда будет немало сторонников.

Но в обществе, в неэстонской его части, есть и другие настроения, ассоциирующиеся сейчас со "Списком Кленского". Суть этих настроений в том, что изменение существующих норм требует ненормативных действий. Потому что изнутри существующих норм русский вопрос не решить.


Священная корова — Конституция

-- А что же тогда есть норма?

-- Параметры этой нормы заданы Конституцией страны, где сказано, что государство существует для сохранения и развития эстонского языка и культуры. Совсем необязательно оспаривать эту норму. Но в обществе, подобном нашему, необходимо ответить на простой вопрос: почему и как те, для кого эстонский язык и культура не являются родными, должны участвовать в процессе их сохранения. Причем, участвовать так, чтобы ощущать свою сопричастность этому процессу, не утрачивая при этом своей культурной индивидуальности.

Пока я не слышал удовлетворительного ответа. Скорее, наоборот. Когда под давлением международных организаций обсуждались поправки к Закону о языке, например, все попытки ужесточить закон делались со ссылкой на преамбулу Конституции. И все возражения по поводу неправового характера такого ужесточения отметались со ссылкой на преамбулу…

-- Не представляю себе картину в парламенте, когда кто-то скажет, что надо поменять Конституцию в угоду решению русского вопроса.

-- А вот мне совсем нетрудно ее представить. Напомню, что канцлер юстиции Алар Йыкс уже не раз говорил о том, что есть предпосылки для пересмотра Основного Закона. Они связаны со вступлением в ЕС, с той сложной историей, которая развернулась вокруг заключения пограничного договора с Россией. В том, что Конституция требует ревизии нет ничего страшного или радикального. Вопрос в том, какова будет процедура этой ревизии, и этот вопрос в Эстонии — больной еще со времен Первой Республики. Ставился он и Конституционной Ассамблеей в 90-е годы. Но ни в том, ни в другом случае не выделялся вопрос о возможности участия в этой процедуре живущих в Эстонии русских.

-- Эта возможность приближаются к нулю. Думаю, что ни на референдуме, ни в зале Рийгикогу мы не получим ничего похожего на тот результат, который отвечал бы хоть частично чаяниям русских. Впереди выборы, и эстонские политики не враги сами себе, чтобы решать русский вопрос, да еще за счет ревизии Основного Закона.

-- Когда мы говорим, что в преддверии выборов политики чего-то не захотят сделать, это не вся правда. Точнее было бы так: в преддверии выборов политики не пойдут на этот шаг, потому что по мнению политиков общество этот шаг не поддержит. Но, что общество поддержит или не поддержит, не есть некая данность, записанная на скрижалях, интерпретация которых доверена исключительно "политикам". Устремления общества формируются в открытой общественной сфере посредством открытой дискуссии. То, что у нас этой открытой общественной сферы либо нет вовсе, либо она тонка и слаба — это и есть главная проблема. Никто не знает толком, к чему готово, а к чему не готово общество. Никто не знает, к чему готовы, а к чему не готовы русские в Эстонии. Для чего они политически созрели, а для чего нет.

-- Как бы поконкретнее это сформулировать, поубедительнее…

-- Приведу один пример. В какой-то момент в сознание израильского общества был вколочен лозунг: у нас нет партнера для мира. Мы в состоянии войны потому, что нам не с кем заключить мир. Казалось, общество абсолютно верило этому утверждению. Между тем, без митингов, демонстраций и референдумов, группа экспертов, как с палестинской, так и с еврейской стороны, работала над альтернативным видением проблемы. Когда эта альтернатива была представлена обществу, безо всякого референдума, просто в виде подписных листов, оказалось, что 80 с лишним процентов были "за"…

Так вот, если бы у нас была процедура глубинного выяснения общественного мнения и в частности русских, я думаю, она бы выявила немало серьезных сюрпризов для тех, кто в преддверии тех или иных выборов решается или не решается поднимать те или иные вопросы.

-- И как это связано с выборами?

-- Напрямую. Сейчас много говорится о том, что есть русские проблемы, что они требуют решения, а для этого нужно представительство в органах власти. Выборы понимаются как борьба за такое представительство. Я же считаю, что вопросу представительства во власти сопутствует выяснение того, как общество представляет себе себя, свои проблемы и пути их решения. В нашем случае: что реально представляет из себя русская часть общества.

Пока не будет более-менее ясного представления неэстонской части общества о себе, не будет и эффективного представительства во власти. Но еще менее эффективной была бы этакая версия российского "народничества", с его походами в народ с целью подготовки инертных масс к грядущим конституционным баталиям.

Бессмысленно сетовать, например, на то, что ОНПЭ слишком поздно попыталась радикализоваться, а Кленский, мол, вышел со своими инициативами слишком рано; что общество либо уже, либо еще не готово к переменам. Все случилось так, как случилось. Здесь и сейчас. И не откликнуться на случившееся, в том числе и посредством организации избирательных списков вокруг реально имеющихся в наличии политических сил, означало бы принять еще одну версию истории "у нас нет выбора".

Но и откликнуться на ситуацию можно по-разному. Я, например, не вижу проблемы в отсутствии единого русского списка. Наоборот, считаю, и в ближайшее время постарюсь обосновать эту позицию, что наличие нескольких избирательных списков — это хорошо. Но для меня принципиально важно: как именно будет разворачиваться борьба при наличи нескольких списков.

-- То есть, борьбы все же не избежать?

-- В этом нет ничего плохого. Важно, как она пойдет. На мой взгляд, по логике этой борьбы у каждой из вступающих в нее сил есть две возможные стратегии. Либо они примут факт отсутствия оформленных представлений русских о себе, и начнут представлять интересы отдельных групп. Либо каждая из них попытается выступать от имени русских в целом, стремясь таким образом озвучить это пока еще не проявленное общее представление.

Но и в том, и в другом случае будет действовать одно условие. Реальность вообще, и политическая в частности, открывается нам в своем сопротивлении нашим действиям. Мы хотим перейти на другой берег реки и выясняем, что нам не дано ходить по воде. Мы хотим адекватного представления чаяний русских в органах власти, но выясняется, что конкретных русских больше волнует строительство домов для вынужденных квартиросъемщиков и совершенно не волнует то, как это связано, да и связано ли вообще, с конституционным устройством страны.

Так вот, если имеющиеся политические силы изберут первый путь, решив представлять части неэстонского общества, они обретут друг в друге такое вот сопротивление, такую реальность. По собственному опыту знаю, насколько реальными могут показаться участникам схватки, маневры соперников. Настолько, что в пылу борьбы они могут просто забыть о том, интересно ли их противостояние кому-либо кроме них самих. Отражает ли оно реальные деления внутри общества.

Ведь и предложенное мною в начале деление на сторонников правил и сторонников перемен грешит против реальности. Отдавая на том или ином этапе предпочтение либо существующим правилам, либо переменам, мы все же всегда хотим какого-то приемлемого сочетания, баланса того и другого. А такой баланс между сторонниками стабильности и сторонниками перемен уже требует какого-то осознания каждой из сторон той самой общности, которая остается за рамками прямого столкновения враждующих сил.

-- Предположим каждый "список" станет говорить от имени всех неэстонцев…

-- При том, что этот вариант более конструктивен, с ним связана не менее реальная опасность. Как уже отмечалось, общность русских у нас пока еще политически не оформлена, не проявлена. А значит, и не может быть пока той реальностью, по сопротивлению которой различные политические силы берущиеся ее представлять могли бы поверять свои действия. Как следствие, каждый из списков рискует либо утратить свою индивидуальность, стремясь удовлетворить всех и вся, либо каждый из них попытается навязать свою индивидуальность еще не сложившейся общности…


Я и мое место в обществе

-- Мне кажется, вместо того, чтобы помочь избирателю сделать свой выбор, ты утверждаешь, что правильного выбора просто нет?

-- Нет, я просто настаиваю на том, что избиратель должен сделать именно свой выбор, возможный только в том случае, если он решит для себя, а кто же он "сам". У парадокса двух возможных стратегий предвыборной борьбы нет однозначного решения. Да оно и не нужно.

Что нам, действительно, нужно, так это некое "движение сопротивления", направленное на формирование той явственной политической реальности, которая своим сопротивлением удерживала бы тех, кто берется нас представлять, как от междоусобной вражды, в которой гибнут общие для всех приоритеты, так и от амбиций заединщичества любого рода.

Если угодно, это мой ответ на твой первый вопрос: почему я предложил эту серию публикаций. Предвыборная кампания — это не прогулка в политический супермаркет, где можно повертеть в руках уже сфабрикованный где-то кем-то товар, чтобы затем отдать за него часть своих сбережений (голос). Предвыборная кампания должна быть процессом активного производства политического товара. И нашему обществу, в котором магазины давно уже потеснили фабрики, стоит лишний раз об этом напомнить. Напомнить, где и как производится то, что мы потребляем. А главное, если мы действительно хотим перемен, напомнить, что мы сами в силах производить, а не только потреблять.

Иными словами, если я проголосую за какой-то список, то сделаю это не потому, что мне понравились его представители. И даже не потому, что мне понравились их представления обо мне или об обществе в целом. Я сделаю это потому, что участвовал в формировании этих представлений. В том числе и сопротивляясь любым попыткам навязать мне такие представления обо мне и моем месте в обществе, которые я не могу назвать своими.


Александр Астров

Родился в Самаре

Окончил Куйбышевский авиационный институт; затем — магистратуру Центральноевропейского университета по специальности история.

Защитил докторскую диссертацию по специальности теория международных отношений в Лондонской школе экономики и политологии.

Автор монографии On World Politics (Macmillan: London, 2005) и публикаций в различных зарубежных журналах.

Работал журналистом в России, на Эстонском радио в различных русских изданиях Эстонии; преподавал теорию международных отношений в Центрально европейскомуниверситете.

В настоящий момент — старший научный сотрудник Тартуского университета.

Поделиться
Комментарии