У ДГМ были как минимум три возможности проверить достоверность данных. Но почему-то проверили только сейчас.

– Расскажи, кто знал об этой истории с паспортом?

– Да почти все. Директор Нарвского дома Валерий Попов, наш социальный работник, воспитательницы наверняка тоже… Мы тогда все собрались идти оформлять паспорта, и мне говорят: "Пойдем с нами!". Я отвечаю, мол, не получится. А мне говорят: "Да ладно, Галь, под шумок прокатит". И вроде как прокатило. Получила я тогда паспорт — все нормально, в январе этого года ходила его продлевать — все нормально. Никто мне ничего не сказал.

А потом мне знакомая посоветовала, что если я хочу, чтобы и у Дашки было эстонское гражданство, ходатайствовать о паспорте для нее до того, как девочке исполнится год.

В июне я пришла в ДГМ, у меня взяли заявление, все, значит, нормально. А в июле присылают бумагу, мол, так и так, в свидетельстве о рождении ребенка нет данных об отце. А зачем там данные, если мать-одиночка? У меня их никто никогда не спрашивал.

А потом приходит еще одна бумага, где написано, что нет данных. И они, видимо, начали проверять мои, и выяснилось, что когда наш социальный работник ходатайствовал о предоставлении мне гражданства, то она почему-то указала, что у меня дата рождения — какое-то там апреля. 26 е, по моему. Она, видимо, даже не удосужилась проверить, ведь я родилась в декабре.

И вот они присылают письмо с перечислением всех несоответствий, и им надо до определенного числа ответить. Дело было в июле, ответить я не могла — уезжала по делам в Нарву. Приезжаю, а меня ждет еще одно письмо, где черным по белому пропечатано, мол, мы лишаем вас гражданства, так как вы свои возражения не представили по адресу — и далее следует адрес ДГМ в Таллине — до определенного числа. И просят вернуть паспорт в течение десяти дней. Это было в конце августа. Паспорт я до сих пор не вернула — все до Таллина не доехать.

В прошлом году Галя вышла из детского дома и сейчас живет в Кохтла-Ярве, в социальном доме, где государство выделило ей квартиру. "Гостинка" в общежитии, похожем на те, что в Таллине на Акадеэмия и Вильде теэ. В коридоре — амбре, составные которого определить невозможно. В маленькой комнате живут Галя с Дашей, которой недавно исполнился год.

– И каковы теперь последствия всех этих "ошибок"?

– Ну, первое — это то, что теперь я должна ходатайствовать хотя бы о постоянном виде на жительство. А это — 750 крон с меня одной. Еще надо и за ребенка платить. Здесь я вообще ничего не понимаю. Они отказали ей в предоставлении синего паспорта, но ведь Дашка родилась здесь. А наш комендант мне сказала, что если ребенок родился на эстонской земле, значит, ему автоматически должно предоставляться эстонское гражданство вне зависимости от того, какой паспорт у его матери.

Выложить полторы тысячи крон для меня не то чтобы очень уж легко. Я сейчас получаю 1200 крон пособия плюс где-то столько же пенсию. Минус плата за коммунальные услуги. 300 крон летом, 800 зимой. Живем мы тут пока вдвоем, но скоро муж вернется. Он тоже пока не работает, получает одно пособие.

Наш комендант, которая занимается моим делом, говорит, что надо просить, чтобы департамент либо скидку сделал, либо вообще оформил вид на жительство бесплатно. И говорит, что эту сумму, если по совести, вообще надо с детского дома стребовать — так у меня был бы хотя бы серый паспорт, но без лишней нервотрепки и дополнительных трат.

А в ДГМ мне теперь говорят: если хотите — подавайте в суд. А на кого подавать-то? На детский дом? Или на Юту?

– Что за Юта?

– Юта Бичайкина, наш социальный работник. Которая тогда мне синий паспорт и справила. Так на нее в суд сейчас подавать бессмысленно — и так по судам затаскали. Она со счетов у наших ребят деньги снимала. Полмиллиона наснимала. После суда в тюрьме отсидела, недавно вышла — я ее в городе видела, ходит-слоняется. А государство вернуло всем нашим ребятам деньги. Хоть бы выплачивала их потихоньку — а то посидела чуть-чуть, и все! Все всё типа забыли.

– А директор ваш?

– Валерий Попов что ли? У него вроде магазины какие-то здесь, казино есть в Таллине… Он бы пошлину за меня заплатил и не разорился бы. Но ему мои проблемы по барабану. Хотелось бы, что б все-таки вернули мне мое гражданство — я ведь не пыталась никого обмануть. Это за меня чиновники сделали. Верю, что хотели как лучше. Но лучше бы у меня был серый паспорт, не пришлось бы сейчас ходить по социальным службам и канючить о том, чтобы не платить пошлину. Я же никого не обманывала. И вот теперь у них все нормально, а я в подвешенном состоянии…

Она показывает два "синих" документа. Один — просроченный, у которого отрезан уголок. Второй внешне нормальный. Но, по ее словам, с ним даже в банк не сходить, мужу деньги перевести — отберут сразу же. Потому что недействителен. Даша, которой все равно, что это за книжечки, начинает теребить одну из них.

– Ты сказала, что муж вернется. Откуда?

– Сидит. Украл что-то, еще до меня, а вот только сейчас расследовали и посадили. Восемь месяцев ему еще. До этого не работал — жили с ним на пособие. Долго жили буквально бок о бок, пока не познакомились. Тут, в социальном доме. Я поднималась по лестнице, а он спускался. Затем как-то пришел, меда откуда-то принес, разговорились… Выяснилось, что у него мама тут живет, и вообще — мы соседи (показывает на соседнюю комнату). Стали вместе жить, он даже шутил, что у нас как бы двухкомнатная квартира… Просил разрешения даже стенку сломать, но в управлении сказали: живите так. Так даже лучше — когда Дашка плачет, он уходит в "соседнюю комнату" и спит там спокойно.

– А Дашин отец?

– Первый-то? Тоже сидит. Вышла я из детского дома, мне дали тут комнату. Мы с ним пожили немного, и я от него вскоре ушла. Разошлись мы, когда еще ребенка не было. Он бил меня часто беременную, не хотел, чтобы я вообще рожала. Но второй аборт нельзя было уже делать — когда первый делала, мне сказали, что второй уже не выдержу. Сердечница я.

– Как ты попала в детский дом?

– Родителей через суд в 1999 г. лишили родительских прав. Выпивали сильно. К нам периодически приходила социальный работник — а мы в грязищи жили, мама била нас часто. Ну вот, через суд нас и распределили по детским домам.

– Сколько вас было?

– Восемь. Три брата, пять сестер. Старшая была в Пярну, а мы с младшими — в Нарвском детском доме. Еще одного моего брата богатые усыновили, и он уехал в Венгрию. Вот недавно — когда еще паспорт не отобрали — к нему ездила. Русский почти забыл, только по-английски и говорит. Думала тоже английский выучить, еще съездить — но куда уж теперь, без паспорта!

– А остальные как?

– Одна сестра живет тут недалеко, на соседней улице — частенько хожу к ней. Сидит сейчас дома с двумя детьми. Если мне надо куда-нибудь съездить, то я ей Дашку свою тоже оставляю. Одна живет в Таллине, кто-то в Кохтла-Нымме. А братья сидят — кто где.

– Чем занимались твои родители?

– Папа работал на железной дороге. Мама тоже где-то работала. Но это было давно. Потом они запили горькую. Папа умер в 2001 году, у него была гангрена. Он как-то шел по мокрому кафельному полу — уборщица его так старательно намыла. Ну, поскользнулся, упал, раздробил себе кость на ноге. Там все загноилось… Он еще где-то на свалке жил — а там, понятное дело, грязь неимоверная. Ну вот и помер.

А мама в прошлом году сгорела. Жила в лесу, в каком-то заброшенном домике. Может, кто-то шел, окурок туда кинул — все и вспыхнуло. Или сама была пьяная и курила в постели. Нас еще в полицию вызывали, брали слюни, чтобы определить, наша это мама или нет. А потом недели через две приходит бумага — да, мол, это ваша мама, заплатите 3000 крон за анализ. Нашли богатых! Мы ведь не просили делать анализы. Ну вот обоих и похоронили в цинковых гробах как неопределенных, за государственный счет.

– Тебе в ДГМ предлагали натурализоваться, то есть сдать на гражданство. С эстонским у тебя как?

– Да никак. Вот подрастет Дашка, отдам ее в садик, пойду дальше учиться — я училище тогда бросила. Оставалось еще полтора года. Закончу строительный в Центре профессионального образования, пойду работать. А еще — выучу эстонский и английский и уеду в Норвегию. Нас, когда мы были в детском доме, как-то возили в Норвегию отдыхать. Там так классно…

По неофициальной статистике, лишь 2 % выпускников детских домов не попадают в замкнутый круг "украл-укололся-тюрьма". Остальные 98 % становятся алкоголиками, наркоманами, проститутками, постепенно опускаясь на самое дно. Этот круг разорвать очень сложно. Это уже психология: если тебя долго считают отбросом общества — ты начинаешь вести себя как отброс общества.

Дай бог, чтобы у Гали все наладилось. У Даши, ее дочурки, пока есть шансы не попасть в этот замкнутый круг. Но если чиновники из ДГМ откажут ей в гражданстве по рождению, шансы эти значительно уменьшатся. Паспорт "пришельца" хочешь не хочешь, а определяет сознание. И отношение к стране. И очень бы не хотелось, чтобы подросшая Даша говорила о своей родине словами Шевчука про родину-уродину.

Поделиться
Комментарии