- Когда для вас началась война?
- Мне 16 лет не было. Только приехали жить на территорию бывшей Финляндии в 1940 году, а в 41-м — война, эвакуация оттуда. В начале января 1943 года меня призвали — в неполных 18 лет. Попал в пехоту — это самая черная работа в армии. Поначалу был снайпером, но уже на третий день меня определили в пулеметчики — пулеметы как раз поступили в нашу часть. Станковый пулемет — очень мощное оружие, 250-300 выстрелов в минуту, вес 62 кг. В расчете 8 человек. Вот с ним я войну и прошел.

- Страшно было?
- Когда говорят, что страшно не было, лукавят. Конечно, было страшно. Особенно после ранения, когда пришло осознание того, что здесь все серьезно. Но особо бояться времени не было — я начал воевать под Курском, это почти Сталинград. Попал на момент отступления — нужно было сдать около 5 км. И сразу начали готовиться к наступлению. И уже через месяц, 3 августа, мы пошли наступать. Вот тогда я увидел свое оружие в действии. И если раньше я свою цель не видел (бабахнул снарядом — куда он там усвистел, кого положил), то сейчас я видел, что может сделать пулемет.

- Лицом к лицу с врагом?
- Получается, что да. А потом наш расчет столкнулся со снайпером — он был отлично замаскирован и расстрелял нас почти в упор: из 8 человек расчета в живых остались только трое. Вот там я и получил свое первое ранение — в голову, глаз пострадал. От смерти спас щит пулемета — очередь разрывных пришлась в него, и меня зацепило осколками. Голова, глаза — все в крови. Я был полностью в сознании, но ничего не видел. Мне в руки дали телефонный провод, который вел в тыл. И я бежал, шел, полз… держась за провод, пока не добрался до своих. Вот так для меня закончился первый этап войны. Осколки до сих пор остались — кое-что вытащили, но многое сидит.

Когда мы готовились к наступлению, жара стояла страшная. Воды не хватало катастрофически. С едой проблем не было, а вот вода… На вес золота. Но пулеметчики имели превосходство — вода нужна была для пулемета. И нам давали вместо 4 литров 8. И мы хитрили. Весь день в туалет не ходили — собирали. И заливали мочу в кожух пулемета. А полученные 8 литров воды использовали как питьевую. И с соседями делились. Пулемету-то все равно, что в кожухе. А нам пить хотелось страшно.

- Как вы выживали? Ведь пехота — это пушечное мясо…
- Если говорить о пехоте, то, наверное, не покривлю душой, если скажу, что мало кто думал, что останется в живых. Траншея — единственное укрытие. Не поленился, окопался как следует — есть шанс выжить. И этому меня учили на подготовке жестко — я и в обмороки падал. Правильно окопаться — целое искусство, и если ты его освоил, то можешь уцелеть. У меня в расчете был человек, который мне в деды годился, вот он окапывался мастерски — на два с лишним метра. А все равно судьба догнала — мина в окоп попала и завалило его. Минометы — самое страшное для окопа. За любым укрытием достанут. Я видел, как гибли друзья рядом. Трое моих закадычных погибли. К счастью, без мучений — моментально убило. Это самое главное, не мучиться — не ждать, пока доберется санбат, да и не всегда могла эта помощь прийти…

- Пытались как-то помочь раненым, хоронить убитых? Или на войне нет места эмоциям?
- Под Курском и в операции ”Багратион” в Белоруссии был такой темп наступления, что если была возможность ночью похоронить кого-то — счастье. А так — просто уходили. За нами шел специальный отряд, они подбирали и хоронили.

- Я читала, что когда шли бои, солдаты уставали настолько, что отключались с открытыми глазами.
- Это так. Усталость адская. Когда мы совершали марши, у меня под правым глазом постоянно фингал был — я шел позади так называемого тела пулемета — самой тяжелой его части. Спал на ходу. Отключаешься — натыкаешься на него. Фингал. Привал 15 минут — падаешь спать. И после боя ничего не надо было — ни есть, ни пить. Только спать. Хорошо, если в баню удавалось попасть. Наверное, никто не поверит, но за всю войну я ни разу не пригубил водки. Отвращение было. Не знаю, почему. Хотя водки было — хоть залейся: рота пошла в наступление, старшина приходит вечером — приносит термос с водкой. Водка на 60 человек, а осталось их 30 — упейся. И я видел, к чему это приводило. Не спивались, конечно, но и хорошего не было.

- Когда самый страшный момент? В бою или перед наступлением?
- Конечно, когда готовилась оборона или когда переходили в наступление, было легче — знали, что вот-вот что-то будет. Было напряжение. А вот страх… Очень многое от командира зависело, с каким настроем солдат пойдет в бой. Мне очень повезло — мои командиры были редкой души люди. Был у меня командиром капитан Акулов — его помню очень хорошо. Изумительный человек. Справедливый. Мог принимать самостоятельные решения — иной раз чувствовал, что отдается невнятное распоряжение, делал по-своему. И никогда не забывал отличившихся. Я про награды.

- Награды важны для солдата?
- Конечно, приятно. Когда я с первой медалью пришел в часть, меня встретили так. Старшина: ”О-о! С медалью пришел. Что, воевал уже?” А я после первого ранения как раз, уже страх появился. Услышал, где-то снаряд свистит — пригнулся. А старшина заметил и решил испытать меня. ”Видишь молочный бидон 30-литровый? Бери гранату, — командует. — Открываешь бак, выдергиваешь чеку, бросаешь ее в бак, закрываешь крышку и бежишь. Сумеешь убежать — хорошо”. Там окоп был — я успел нырнуть в него, бидон разорвало, ну и все. Конечно, если бы необстрелянный солдат пришел, никто бы так с ним не шутил. А меня вот проверили.

Кстати, солдаты частенько не хотели сидеть в обороне, хотели идти в наступление — действовать. Правда, кроме патриотизма, их гнал еще и голод — когда солдат шел в наступление, ему полагались пайки. А так, конечно, кормили, но дважды в сутки: поздно вечером и рано утром. Хорошо, если старшина что-нибудь еще притащит съестное.

Когда я еще был в учебном полку, у нас всех было только одно желание — поскорее попасть на фронт. Мы изнывали — это желание было непередаваемым. Все ждали присяги и рвались воевать. Все объяснялось голодом. В тылу был голодный паек и это было невыносимо. Кроме трески, и то половину разворовывали, ничего больше не было. А на фронте хорошо кормили.

- Много дезертировало?
- Не могу за всю армию говорить, но среди своего окружения помню лишь один случай за всю войну. Солдат решил самострел сделать. Хотел умно поступить, чтобы не догадались — привязал флягу к кисти руки и через нее выстрелил в ладонь. Разумеется, все разворотило. Но в тканях остались кусочки метала — при обычном ранении такого быть не могло. Началось расследование, в СМЕРШе не дураки же сидели. Публичный расстрел. Это я видел.

- Знаю, что у вас два ранения. Про первое вы рассказали. А второе?
- Это случилось в феврале 1944 года. Нас перебросили в Калининскую область, и вот там я получил осколочное ранение. Разворотило бедро левой ноги, руку. Истекающего кровью, меня положили на волокушу, пристегнули, и мы поехали. Вожатый управлял собаками, но по дороге его убило. И умные псы сами дотащили меня в медсанбат, спасли жизнь. А напоминание осталось — пока они меня тащили, я потерял валенок и обморозил палец. С тех пор он черный. Ну а дальше госпитали, лечение — тогда, кстати, передовые методы были, никого в больницах не держали, хотя некоторые очень хотели попасть в госпиталь, передохнуть.

- У вас тоже такие мысли были?
 — Конечно, мелькали. Какое-то небольшое ранение, царапинка, чтобы хотя бы пару дней в санчасти отоспаться. Но вот что парадоксально, я не помню никого даже с простудой. Представляете? Калининская область, болотистая почва, нужно копать окоп — глубоко не прокопаешь, вода. Мороз -20, в валенках хлюпает, а замерзшая шинель звенит на морозе. Костер не разожжешь — нельзя. И хоть бы насморк у кого — нет! Так и воевали — только вперед!

Парад Победы

Войну Юрий Владимирович закончил в звании сержанта. На его счету три медали ”За отвагу”, два ордена Красной Звезды, орден Отечественной Войны, орден Славы Третьей степени и бесчисленное множество других наград, которые тихо звякнули в полиэтиленовом пакетике — эту ”мелочь” серьезными знаками отличия старый солдат не считает. А вот командование решило иначе — сержант Кручинин был представлен на Парад Победы 1945 года. Тот самый. В составе Девятого фронтового сводного полка Прибалтийского фронта.

- Это событие в моей жизни. Чтобы попасть туда, негласно нужно было иметь не менее трех орденов, а в общей сложности 6 наград. Отбирали жестко. С Первого прибалтийского фронта, которым командовал Иван Христофорович Баграмян, 1059 человек всего! Из многотысячной армии. А на параде было всего 10 полков — 10 590 человек! У меня удостоверение к медали ”За победу над Германией” есть: из 10-миллионной номерной серии мой номер — в первых шести тысячах.

- Как готовились к параду?
- Поехали эшелоном в Москву. Не доезжая 10 км нас высадили и мы пошли пешком — 1000 с лишним человек. Откуда-то повалил народ, появились оркестры, толпа ребятишек — встречали. Прибыли мы в подмосковное Хлебниково, а там… Громадный палаточный городок, а на крышах палаток надпись ”Миссис Черчилль”. Англичане дали в честь победы. Я больше никогда таких палаток не видел — с удобствами. А потом началось что-то невообразимое. Повели наш батальон кормить. И вот представьте, на вечерней проверке стоит батальон, а человек ходит спрашивает, что мы будем есть — заказывайте! Один кричит — грибы, второй — селедку. И заказы принимали! Я не помню, что заказывал, но точно дважды просил огурцов — очень свежих хотелось. Май на дворе… А они были! А посуда… Не алюминиевые кружки, к каким мы привыкли. Наш комполка такую посуду привез с Кенигсберга! Роскошь!

Меньше чем за месяц нужно было подготовить парад. Началась работа. Самый первый отбор был, когда мы только собрались — генерал-полковник Иван Михайлович Чистяков лично стоял за барабаном и пропускал каждого строевым шагом. Если шаг не взял — в сторону.

В батальон был назначен инструктор, причем не воевавший. Зато с сильным голосом, чтобы командовать, он отлично строевую знал. Гонял нас. За месяц тренировок я две пары сапог разбил. А чтобы мы носок тянули, нас к станкам ставили — знаете, как у балерин. Ногу на станок и тянись. Работали до упаду. Но оно все того стоило.

- Потом парад, Жуков на белом коне и сам Сталин?
- Да, я все это помню. И Жукова видел на белом коне. Маршала я потом видел и в более неформальной обстановке — но это уже другие воспоминания. А в день парада с шести утра мы были уже построены, проливной дождь шел. И наши свежепокрашенные перчатки начали жутко линять. А еще помню, как мы, когда могли, подсаживали друг друга, чтобы главного увидеть. Но Сталин пришел в последний момент. И помню, как мы с оружием стояли перед Сталиным. Правда, затворы винтовок были так заклепаны, что при всем желании не пальнешь. А еще помню свое безмерное удивление — я же на Параде был одним из самых молодых. Со мной рядом стояли те, кто Финскую прошел, седые мужики. И я — 20-летний юнец.

А уже после Парада вольницу дали небывалую. Не помню такого больше… С оружием отпускали в город к родственникам.

***
После войны большую часть солдат демобилизовали. Кроме рожденных в 1925 году. Они служили еще три года, и сержант Кручинин не выдержал — пошел в военное училище, получать образование. И до 1973 года прослужил в армии. Вышел в отставку в звании подполковника. Сейчас Юрий Владимирович растит правнуков, каждый день гуляет со своей таксой, и если вы не знакомы с ним лично, в жизни не догадаетесь, что перед вами человек-легенда.

Поделиться
Комментарии