Андрей Иванов: "Если я не пишу, мне плохо"
Андрею 38 лет. У него только что родился первый ребенок — сын Даниэль. Начинает Андрей с больного. С изрядной долей горечи и скептицизма говорит, что роман с большой долей вероятности получит только второе место. Хотя, как стало известно Иванову, именно за его произведение шла настоящая битва среди членов жюри. Это как-то успокаивает писателя. Он добавляет, усмехаясь, что первое место, кроме призовых денег, предполагает публикацию романа, а поскольку это дело дорогое, то "золото" достанется уже опубликованной и распиаренной книге. Чтобы не тратиться. И, уже не пытаясь скрыть сожаления, Андрей констатирует: "Я не буду опубликован в Москве".
- Вы много читаете?
- Гораздо меньше, чем раньше. Жажда осталась, а вот способность усваивать ослабла.
- Почему так?
- Читать теперь приходится затем, чтобы знать, кого и кто печатает, чтобы знать своих потенциальных издателей, знать, кому посылать свой роман. Литература превратилась в какой-то жесткий рынок, где продают что угодно: главное — завернуть красиво. Писателю приходится стараться себя продать, учитывая потребности массы и издательские приоритеты. Это отвратительно. Художник должен творить то, что хочет, ничуть не заботясь ни об издателе, ни о читателях, ни о ком!
– То есть писать в стол?
– Пусть хоть в стол, если того требуют законы, по которым развивается шедевр. Все пишут или писали в стол. У меня до сих пор в столе дюжина скелетов, ну и что? Зато я писал так, как мне хотелось. Свобода — это высшее наслаждение, и за это надо платить, может быть, неизвестностью. Но рано или поздно приходится доказывать, идти на компромисс, что-то урезать, дабы напечатали. Художник жив до тех пор, пока о нем говорят. Если о тебе не говорят, значит, ты не существуешь как художник.
"Я не гений"
– Вы считаете, что художник должен быть бедным?
– Нет, не должен. Так получается в большинстве случаев. Но тут нет правила. У всех по-разному складывается судьба и роман с историей. Гений может всю жизнь прожить, не выезжая из своей деревни, и писать гениальные стихи или прозу. Говорят: должен быть опыт. Кому-то — да, мне, например, опыт был необходим, я не гений. Мережковский говорил: чтобы писать стихи, нужно страдать. Не каждому. Стихи — дело воздушное, а прозу нужно просто писать, писать, писать. У одного человека внутренний объектив чуть лучше, и он — другой. Вспомните "Истинную Жизнь Себастьяна Найта" Набокова, как повествователь говорил о своем брате: он был хрустальным сосудом среди стеклянных. Вот и все. Магический кристалл в голове вместо обычной линзы. И не надо ему страдать, чтобы писать гениально. Он уже гений. Просто нужно его направить, дать ему орудие и дать возможность писать.
– В вашем роду есть творческие натуры?
– Понятия не имею. Я плохо знаю свой род. В нашей семье много мифов. Один из них — о гениальном инженере, который имел какое-то отношение к каким-то реакторам. Я не верю. Никому нельзя верить. Далеко не все, что порождает народная молва, правда, и то, что выдается за народную мудрость, не всегда мудрость. Просто народ болтает. Что-то от этой болтовни остается, прилипает, что-то отпадает.
– Сколько лет вам было, когда вы начали писать?
– По-настоящему я начал писать в 98-м, но возраст тут ни при чем. Я отлично помню, что в 3 года мама подарила мне маленькую ручку и маленький блокнотик, куда я записывал буквы. Увижу что-нибудь, написанное на стене, запишу в блокнотик.
- Пишете от руки или на компьютере?
- По-разному. Что-то записываю от руки, потом переписываю. Мыслей бывает много, особенно нервным становишься, когда тебе нужны финальные аккорды. Может внезапно нахлынуть, и если что-то уйдет, потом мучаешься, не спишь, кусаешь локти. У меня масса забытых деталей. Они уже не всплывут.
Временно безработный
- Расскажите о книге "Горсть праха", которую вы послали в оргкомитет "Русской Премии"?
- Герой романа возвращается в Эстонию из Скандинавии, смотрит очумевшими глазами на Таллинн, он сильно поражен. Он видит, что Таллинн шагает в направлении Скандинавии. Роман сшит из объемных желчных монологов героя, основным топливом которых является смесь гнева, негодования и неудовлетворенности. Все, что происходит в стране, он называет "норманнизацией". Действие романа укладывается в три с небольшим года до Бронзовой ночи.
– Горсть праха — это метафора?
– И да, и нет. Жена героя теряет ребенка на восьмом месяце беременности, в конце романа они его хоронят, и герой философски расценивает это как своеобразный итог. Это событие совпадает с Бронзовой ночью. Я хотел показать, что печально известный конфликт не значит ничего, когда у человека умирает ребенок. Он в шоке. Бронзовая ночь проходит мимо.
– Ваша основная работа?
– В данный момент я безработный. Раньше работал в службе поддержки клиентов разных компаний, мне приходилось говорить на нескольких языках — датском, английском, норвежском. Больше не хочу этим заниматься, потому что от этого просто болит голова. Писать невозможно. А если я не пишу, мне плохо. Я просто исхожу на нет.
– Может, надо найти другую работу?
– Любую! Конечно, хотелось бы работать спокойно, чтобы оставались силы. Потому что последние пять лет я буквально выгрызал время.
– Бывает так, что вы видите сцену одной, а начинаете писать, и сюжет трансформируется, и уже не вы пишите книгу, а она сама себя пишет?
– Это сложный вопрос. Все, что я пишу, так или иначе вырастает из реальности, из пережитого. Я беру из действительности как можно больше, даже какие-то отрывки из газет, радио, телевидения. Получается, что повседневная жизнь — своего рода черновик, остается выбор за автором: что брать, чем пренебречь.
Семья понимает
– Награда в конкурсе "Русская Премия" является успехом для вас?
– Я пока ничего не получил. Мой успех в том, что я хорошо пишу. Вот если б издали роман в России, это было бы достижением, но совсем не обязательно успехом. Я — авангардист, ищу новые формы. Если я нахожу нечто, что помогает мне выразить то, чего не мог раньше, тогда я чувствую, что это успех.
– Кто из ныне живущих писателей вам нравится?
– Филип Рот. Его роман "Случай портного", написанный в 70-х годах. Он до сих пор пишет, но некоторые его произведения меня выводят из себя. Очень нравятся романы "Белокурые бестии" Маруси Климовой, "Взятие Измаила" Михаила Шишкина, "Матисс" Александра Иличевского, "Лист Мебиуса" Энна Ветемаа.
– Что должно быть главным в романе, чтобы понравиться?
– Если б я знал! Роман может быть написан гениально и при этом не нравиться. Мне очень не нравится "Лолита", но написан роман гениально. Обязательно должен быть ритм и ощущение живой плоти за языковым панцирем, нечто подлинное, чего не отъять. Должен быть элемент, который сообщил бы самой фантастической чепухе достоверность, или наоборот. А сюжета может и не быть.
- Ваша жена поддерживает вас в писательских начинаниях? Не говорит: мол, перестань заниматься ерундой, а иди зарабатывай деньги?
- Мой один знакомый, который тоже пишет, признался, что в его семье не так давно случился конфликт на этой почве. Если бы это было у нас, то не было бы нашей семьи.
