Означает ли теракт в Манчестере внесение коррективов в политику и задачи Эстонии во время своего председательства в Совете ЕС?

Нет, конечно, так как антитеррористические меры в последнее время и так являлись для Европы приоритетом во время всех последних председательств. То, чего от Эстонии очень ждут, — это более быстрое продвижение в сфере электронной передачи информации. Самой масштабной разработкой тут является система entry-exit, то есть фиксация всех передвижений и автоматический контроль по базе данных полиции с целью задержания на границах Европы максимального количества преступного контингента. Это было настоящее испытание, поскольку базы данных в разных странах ЕС выстроены совершенно по-разному. Во многих странах, которые этого не понимают, дела затягиваются.

Вторая вещь, которая имеет к этому косвенное отношение, — это масштабы миграционного кризиса. Насколько я вижу, Мальта в своем председательстве не продвинулась достаточно далеко, и этот вопрос, несомненно, ляжет к нам на стол. Единственной возможностью, как нам видится, является консенсус между странами-участницами и избегание решения вопросов методом катка. Между миграционным кризисом и терроризмом существует связь, но она не такая прямая. Если посмотреть на то, что происходило в Европе ранее, то мы уже увидим зачатки терроризма. На самом деле это делается уже на протяжении нескольких поколений. Наличие миграционного кризиса позволяет террористам оказывать сильное давление на повседневную жизнь европейцев, так как люди испытывают все больше злости по отношению к приезжим.

А если говорить о практической стороне председательства, то повлекут ли эти атаки за собой какие-либо практические изменения с точки зрения обеспечения безопасности?

Мне хотелось бы надеяться, что для нас председательство станет своего рода большим учением и что мы очень серьезно к нему подготовимся. Каждая новая террористическая ситуация заставляет нас заново анализировать, каков modus operandi (способ действий — прим.ред.) террористов. Например, за год до событий в Ницце никому и в голову не могло прийти, что кто-то может на грузовике врезаться в толпу людей. Для нас это означает необходимость организовать на дорогах физические препятствия. Но если у террориста не будет возможности подобраться на машине, то он будет искать новые варианты. В Манчестере он шел пешком, а не на машине. Эти риски существуют, и необходимо постоянно заниматься их оценкой. В случае с каждым мероприятием мы должны смотреть, как мы можем их снизить.

Люди обеспокоены в связи с предыдущими атаками?

Это не большая волна, но есть люди, которые обращаются ко мне или пишут в Facebook, или, выступая где-нибудь, конкретно спрашивают, каким образом мы намерены обеспечить безопасность, к примеру, на празднике песни. Люди обеспокоены, и это естественно. Праздник песни — это наше национальное чувство, мероприятие национального значения. Понятно, что наши обязательства в его отношении крайне серьезные, и люди беспокоятся.

Не можем ли мы своими разговорами о празднике песни как о потенциальной цели подстрекать кого-то?

А мы что, должны провести его тайно и ночью? Я думаю, что мы не должны бояться. Это важное для нас событие, мы несколько лет ждем его и готовимся. Наше дело — обеспечить безопасность. Это не делается второпях. Там много вещей, о которых я не могу говорить публично, какие методы используются и кто привлекается. Есть много современных методов, которые могут порой показаться киношными, но они существуют.

Что можно предпринять в отношении непредсказуемых деятелей-одиночек? И можно ли вообще что-то предпринять?

Можно. Приведу пример из личного опыта. У одного моего близкого человека в окружении был молодой человек с каким-то расстройством, который стал публиковать в соцсетях восхищенные посты об ИГИЛ и говорить то же самое на людях. Это не были конкретные угрозы, но зачатки радикализации были на лицо. В результате единственно верной реакции этот человек сразу был взят под контроль и им начали заниматься.

Люди, которые радикализуются, — это люди, фрустрированные, например, в результате несчастной любви или школьного насилия и желающие отыграться. Правильная реакция заключается в том, чтобы заметить такого человека и сообщить о нем.

И основным местом таких проявлений являются социальные сети?

Как правило. Международная практика показывает, что это является одним из первичных источников радикалицазации, который легче заметить, так как люди в своих публикациях менее скрытны, чем в компании.

Был ли в Эстонии предотвращен какой-нибудь теракт?

Обычно о таких вещах не говорят. Я думаю, что в Эстонии с людьми, которые предположительно могли бы что-то запланировать, были проведены беседы и ими занимались. Если мы сумели отдать под суд людей, воевавших на Украине или поддерживавших терроризм в Сирии, то мы уже что-то предотвратили. О работе спецслужб мы публично можем говорить с точки зрения профилактики, когда, например, на каком-то объекте удалось обезвредить какое-то взрывчатое вещество. Но если речь идет о предотвращении чего-то на мероприятии и этому предшествовали приготовления, то об этом спецслужба не говорит, поскольку это может помешать дальнейшей работе.

Если принимать во внимание террористическую сеть ИГИЛ и ее размеры в Европе, то, смотря на то, сколько туда ушло людей из Великобритании, Германии, Франции и вернулось, кажется, что этих атак на самом деле должно быть больше, так как этих людей тысячи. Но мониторинг и разработка этих людей была успешной.

Можно ли сказать, что поскольку за последний год произошли три большие атаки с несколькими десятками погибших, то наблюдение и мониторинг были относительно успешными?

Осмелюсь так полагать. На встречах с европейскими министрами внутренних дел, когда мы можем говорить откровенно, я не один раз слышал о том, что им удалось обезвредить какую-либо сеть. О деталях, конечно, никто не говорит, но отмечают, что сеть удалось ликвидировать, и выражают через глав МВД благодарность коллегам из других стран.

Поделиться
Комментарии