Мать задушенной девушки: я поддалась давлению адвоката и теперь не узнаю правду о смерти моей дочери
Как мы ранее сообщали, Вольмар, задушивший в ноябре прошлого года в ходе сексуальных игр свою подругу Мари-Анну, был признан в конце июня Харьюским уездным судом виновным в убийстве по неосторожности.
Согласно приговору, наказание составило три года лишения свободы, из которых теперь реально ему осталось отбыть только восемь месяцев. Остальной срок заключения — условный, с пятилетним испытательным сроком. Так как за решеткой Вольмар находится с 12-го ноября, то в июле эти 8 месяцев истекают.
По словам Вольмара, в ходе их последней встречи, которая произошла 10 ноября, было выпито много спиртного. В своих сексуальных утехах пара использовала шарф, которым мужчина сдавливал девушке шею. ”Мари-Анна сама хотела так”, — пояснил подсудимый. В конце концов, этим шарфом девушка и была задушена, говорится в акте судебной экспертизы.
Договорный процесс подразумевает, что о наказании договариваются прокурор и защитник, а суд лишь утверждает его. Без согласия пострадавшего договорное производство невозможно.
Поначалу Ангелина отказывалась от такого вида судебного разбирательства, считая, что условное наказание за убийство — слишком мягкое. ”Если подозреваемый опасен для общества, то его нельзя освобождать из-под стражи, а если он болен — его надо лечить”, — написала мать убитой в письме окружному прокурору Диане Хелила.
Однако на заседании Харьюского уездного суда Ангелина все-таки дала согласие на договорное производство. Если бы она этого не сделала, суд должен был бы рассматривать дело в общем порядке, заслуживая свидетелей и экспертов.
Почему Ангелина согласилась?
”Я сломалась под давлением адвоката, — говорит она. — Под давлением защитника попросила прокурора прекратить это ”представление”, мне было плохо, я плакала. Сказала прокурору, что подпишу любую бумагу, лишь бы этот прессинг закончился как можно скорее”.
Защитником Вольмара в ходе процесса выступал Урмас Симон, опытный присяжный адвокат, активный член юридической команды EKRE.
На судебном заседании Симон в самом деле вербально атаковал Ангелину. Когда прокурор Хелила сообщила, что пострадавшая не согласна на договорное производство, Симон обвинил женщину в ”непонятном упрямстве”, из-за которого суд якобы стоит ”у разбитого корыта”. Когда Ангелина сказал, что место Вольмара или в больнице, или в тюрьме, Симон заметил: ”Разве это вернёт вам дочь?”
Судья Пирет Лийво не разу не призвала Симона к вежливости и тактичности в отношении пострадавшей.
Ангелина начала плакать, подписала бумаги и уже после призналась: ”У меня было чувство, что судебным заседанием руководит адвокат, а не судья. Не было никого, кто бы меня защитил. Ни до, ни во время процесса”.
Полиция и прокуратура: мы сделали всё правильно
Генеральный прокурор Лавли Перлинг назвала в одном из интервью Eesti Päevaleht защиту прав пострадавших в уголовном производстве ”самым большим вызовом для государства”. Уважительного и чуткого отношения к жертвам преступлений (в том числе и членам семьи убитых) от полиции, суда и прокуратуры требует и вошедшая в силу в 2015 году соответствующая директива Европейского союза.
Права Ангелины В. были бы в данном уголовном производстве лучше защищены, если бы у женщины был адвокат. Ангелина говорит, что у нее нет на это денег, она работает поваром и получает лишь чуть больше минималки. По-эстонски Ангелина говорит, но не настолько хорошо, чтобы углубляться в юридические тексты.
В то же время законодательство предусматривает право Ангелины ходатайствовать о государственной юридической помощи. Полиция и прокуратура обязана разъяснить пострадавшему его права, в том числе условия и порядок получения от государства юридической помощи. Для этого пострадавший должен подать ходатайство следователю, решение по нему принимает суд, а в случае обвинительного приговора государственную юридическую помощь оплачивает осужденный.
По словам Ангелины, о возможности получить государственную юридическую помощь она услышала только от журналиста Eesti Ekspress. Об этом ей не сказали ни в полиции, куда она ходила давать показания, ни в прокуратуре.
”У меня не было никакой защиты, — вспоминает женщина. — Никто не говорил, что у меня есть на это право. Спросила у полицейского о помощи адвоката, тот ответил: ”За свои деньги”.
То, что женщине не сказали о возможности ходатайствовать о государственной правовой помощи, подтвердил ее крестный сын Артур С., который сопровождал мать убитой в походах в полицию и прокуратуру.
Полиция и прокуратура рассказывают другую историю. Сотрудник Криминального бюро Хиско Варес объясняет: ”Следователь познакомил пострадавшую со всеми ее правами и обязанностями как устно, так и письменно. В ходе допросов у следователя пострадавшая ни разу не выразила желание получить услуги адвоката”.
”20 мая при ознакомлении с материалами дела в прокуратуре пострадавшей объяснили: если она считает, что ее права остаются незащищенными, она может ходатайствовать о государственной юридической помощи. Также прокуратура пояснила, что она может сама нанять себе представителя”, — заверяет пресс-секретарь прокуратуры Каарел Каллас.
Eesti Ekspress не знает, кто здесь прав. Факт остается в том, что у Ангелины не было адвоката, который бы мог ответить в зале суда Симону. Прокурор всё-таки в ходе уголовного производства является не представителем пострадавшего, а государственным обвинителем.
"Я не знаю правду о смерти дочери"
Поскольку дело рассматривалось в договорном порядке, то свидетелей и экспертов в ходе судебного разбирательства не заслушивали, доказательства не изучали.
”Я не узнала правды о смерти моей дочери, — говорит Ангелина. В материалах уголовного дела, допросов убийцы и основных свидетелей много расхождений и фактов, которые находится в противоречии с оценками экспертов. Многие факты не установлены”.
Так, в отношении Вольмара в ходе следствия были проведены две психиатрические экспертизы, одна признала его вменяемым, а вторая — нет. В зал суда так и не попал акт судебно-медицинской экспертизы, которая противоречит словам Вольмара. Он утверждал, что у него с Мари-Анной в последнюю ночь было несколько сексуальных контактов, но их следов паталогоанатомы на теле девушки не нашли.
Не нашло юридической оценки в суде утверждение о ”даче согласия на удушение”. Например, в британской юридической практике не признается возможность того, чтобы люди договаривались о причинении телесных повреждений.
Мать Мари-Анны просит газету сказать о своей дочери следующее: ”То, что Вольмар называет сексуальной игрой, — это его собственные сексуальные игры и бесконечное вранье. Моя дочь была всегда далека от таких вещей. Мы были с ней очень близки, у нас не было секретов. Сексуальные игры ее не интересовали.
Она ходила на уроки йоги, в художественную школу, рисовала картины, писала стихи. Верила в Бога. Мы ходили с ней в церковь. Она хотела иметь мужа, семью, детей. После потери дочери я больше не могу жить нормальной жизнью. Плачу по ночам, плачу дома, в автобусе. Она всегда у меня перед глазами — моя любимая дочка”.
