- Сейчас много говорится про обострение проблем между Западом и Россией, в том числе об ухудшении экономического климата. Однако не ведутся ли все эти разговоры «для широкой публики», в то время как люди бизнеса - «локомотивы» экономики - ведут не афишируемые переговоры, чтобы разрешать все эти ситуации? То есть мы видим некий «спектакль», а «за кулисами» идет другая работа?

- Конечно, идет. Бизнес - он же все равно ведется. Если уж совсем грубо, то даже во время войны есть место бизнесу. Не хочу никаких параллелей проводить, но это исторический факт... С другой стороны, на поверхность это выплескивается редко. Последний пример - Соединенные Штаты, где председатели двух самых главных предпринимательских организаций купили на всех ведущих медиа-каналах время или пространство, чтобы выступить с определенной критикой именно в отношении американских санкций применительно к России. Мотивируя это прагматическими вопросами, которые в бизнесе всегда стоят во главе угла, и тем, что санкции хуже, чем сотрудничество, с точки зрения перспектив.

- А эта работа бизнеса, не очень видная широкой публике, принесет ли результат в нынешнем международном кризисе?

- Очень часто бизнес, как и другие сферы жизни, становится заложником политики. Поэтому нельзя сказать, что мы можем быть уверены: все уляжется, устаканится и вернется на конструктивные круги своя. Боюсь, сегодняшняя ситуация зиждется в основном на идеях, которые есть в головах нескольких ведущих политических сил, и как это будет выглядеть - посмотрим.

Я не пессимист, но вижу, насколько, допустим, ошибки политиков же сразу аукаются на всей нашей жизни. Не хочу использовать пример близлежащий, возьму дальний. Ирак. Целая цепочка ошибок, сделанных как американскими, так и иракскими политиками, привела к тому, что сегодня государственность Ирака на грани развала - но это как бы их дело, - и подскочили цены на нефть. А вот это уже касается всех. Поэтому очень хотелось бы, чтобы не пороли горячку и в политических делах все-таки имели более длительную перспективу со всех сторон.

- То есть вы сегодня не можете сказать, какая из двух чаш весов - экономическая или политическая - в конце концов перевесит?

- Не могу. Думаю, экономическая перевесит так или иначе. Но за счет каких временнЫх и материальных потерь это произойдет - вопрос. Для нормального ведения бизнеса рост политического напряжения всегда имеет негативный характер.

- Массовому зрителю и читателю внушается, что вот эти экономические санкции, которые сейчас предпринимаются, - это наказание России за то, что она попирает международные нормы и т.д. Не уходя в конспирологию, скажите - а что, на ваш взгляд, реально лежит в основе? Может, какие-то прозаические экономические интересы? Или все это действительно движется исключительно гуманными соображениями «наказать агрессора»?

- Нет. Я уже давно отслеживаю международную ситуацию и сказал бы так: геополитика вернулась. Уже давно, это не с Крыма начавшийся процесс. Существует определенное «переформатирование» мира в целом, которое носит в чем-то и объективный характер. Но это выражается в геополитических процессах политического и военно-стратегического свойства, а экономика в этом плане оказывается вторичной. То есть если совпадают какие-то экономические интересы с геополитическими - прекрасно, это всем удобно. А если не совпадают, то экономические могут быть принесены в жертву. И сегодня верить, что можно преодолеть вот это геополитическое тяготение одними только прагматически-экономическими подходами?.. Я скептик в этом плане.

- Тогда еще два скептических вопроса - на сей раз по поводу транзита. Часто слышишь, что Эстонии желательно иметь российский транзит, что это основа для сотрудничества и благосостояния, что это поддерживает эстонскую экономику и т.д. Одним словом - транзит нам нужен. Но скептики возражают: «А кто от этого выигрывает? Денежные тузы, владельцы портов, хозяева терминалов, а широкой массе в конечном счёте от транзита ничего не перепадает. Транзит - это интерес транзитного бизнеса, не более».

- Чушь собачья! Буквально недавно «PricewaterhouseCoopers» (известная международная сеть компаний, предлагающих услуги в области консалтинга и аудита. - прим.авт.) исследовала влияние транзита и логистики на эстонскую экономику. И, по их заключению, это прямое реальное влияние составляет 6,3 процента валового национального продукта Эстонии. 6,3 - это большая цифра, из которой где-то 70 процентов приходится на транзит и 30 на остальную логистику. А опосредованное влияние этого сектора - уже 16,2 процента. Если и этого ещё мало… У нас туризм 15 процентов составляет, и все на него молятся… По расчетам, упомянутые 16 процентов дают где-то за триста миллионов евро ежегодного налогового дохода для госбюджета. А с другой стороны, это до 80 тысяч работников - тоже немало, наверное. В том числе в производстве 6,3 процента валового продукта напрямую задействованы 28 тысяч человек. Кстати, если поделить 6,3 процента на 28 тысяч, то это еще и очень хорошая производительность… 

А второй вопрос прагматичный. Вот моя любимая железная дорога. Сейчас уже почти три четверти ее пропускной способности используют пассажирские перевозки. Но платят они за это только три процента. Для экономиста этим все сказано. Содержание железной дороги почти полностью зависит от транзита. В комментарии на конференции я уже сказал, что ни о каких новых платформах, железнодорожных станциях говорить нет смысла, если деньги на них не будут поступать от транзитно-логистической деятельности, потому что пассажиры за это платить не смогут. Чтобы поддержать первый этап развития пассажирского движения, надо 23 миллиона евро в год дополнительно где-то взять. Если транзит этого не даст, то придется брать эти суммы из госбюджета.

- Я еще понимаю такой транзит: в России добыли нефть, загрузили, скажем, двести вагонов, прогнали через Эстонию, где погрузили на танкеры и отправили в Роттердам или Америку. Но когда речь о том, что нефть сначала попадет в Усть-Лугу или какой-то другой российский порт, оттуда маленькими танкерами - в какой-то из эстонских портов, где ее перегрузят на что-то другое, и в следующем порту ситуация повторится, то извините - это же просто посредники, которые в конечном счете влияют на цену товара?

- Нет. Это чисто техническая и технологическая специфика транзитного сектора. Сколько бы ни хорохорились наши российские коллеги, но петербургские порты вообще не способны комплектовать крупнотоннажные партии. Усть-Луга - там ограниченные возможности. Приморск - это специфика совершенно другого характера, по сегментам рынка. И реально ситуация сегодня такова, что если гнать мазут - а российский мазут теряет рынки в мире, в Европе его вообще не берут, - то адресатом должна быть Азия. А там хотят иметь дело с поставками крупных партий. Значит, надо или везти груз в ближайший порт, который способен обработать крупные партии, или использовать эту систему «море-море», то есть из порта в порт, маленькими партиями, для перегрузки на большие суда. Если раньше мазут для этих целей свозили в Роттердам, то сегодня практически все мазутные танкеры из Муугаского порта уже идут напрямую в Азию.

- С учетом того, что Эстония не поддерживает нынешнее поведение России, как вы вообще видите будущее российского транзита в Эстонии?

- Этот вопрос сложней, чем кажется. Обычно принято ссылаться только на политику. Но политическая составляющая - она относительная. Сегодня одни, завтра другие… Сейчас, например, Латвия, несмотря на заявленные ею политические позиции, является прерогативным каналом для российского транзита. И российский транзит, который раньше шел через украинские порты, теперь с подачи россиян переключили на Латвию.

Кроме этого, существует целый ряд технических проблем, в том числе связанных с негибкостью нашего канала для грузопотоков. Я боюсь, что «золотые времена» для эстонского транзита прошли. Политический фактор и особенно желание поддержать свои порты и своих перевозчиков с российской стороны настолько сильны, что в любом случае протекционизм будет продолжаться. С этим надо просто жить и справляться. А вот как справляться - это совсем другая модель.

Что такое были для нас «золотые времена»? Это когда большие потоки единообразного товара идут эшелонами, и ничего не надо делать. Я сам в этой системе работал и прекрасно знаю: когда у тебя оборачиваемость каждого кубометра емкости в нефтетерминале 4,5 раза в месяц при тех же постоянных расходах, то это довольно выгодный бизнес. А вот когда надо быть гибким, работать с маленькими партиями, работать с нерегулярными поставщиками… Российские порты этим не хотят и не будут заниматься еще долго, потому что у них выгодный бизнес и так идет. Латыши пока живут на больших партиях, хотя не утратили способности работать и с малыми. А Эстония в целом где-то что-то прозевала. Таллиннский порт, железная дорога привыкли жить на старых моделях - вот тех самых больших потоках, а это время ушло. И теперь надо выкручиваться.

На этом фоне выгодно отличается Силламяэский порт. Здесь не успели даже привыкнуть к работе с большими постоянными потоками и, в общем-то, строили свою бизнес-модель на том, что будут гибкими и смогут работать с разными поставщиками, причем не всегда на очень регулярной основе. И благодаря этому они до сих пор наращивают масштабы, даже при том, что сейчас происходит в политике.

Плюс ко всему этому свою лепту еще внесло государство. У нас слишком жесткая система тарификации инфраструктуры и максимальные инфраструктурные железнодорожные тарифы. Модель заложена такая, что, чем меньше везут, тем дороже становится. Когда ее заложили, все говорили: «ай, нет проблем, транзит же все время растет». А вот теперь не растет, и эти тарифы стали дорогой в никуда. С этим тоже надо что-то делать, и здесь бесполезно кивать в сторону России, это вопрос чисто технический. 

Вот вы все больше в политику поворачивали, а я говорю: даже в этих политических условиях можно намного лучше действовать, будь у нас более гибкие правила игры от государства. Бизнес сам выкрутится, если ему дадут возможность.

Поделиться
Комментарии