"Воля одного человека". Как в Беларуси казнят осужденных и что происходит с их семьями
Даже если сыновей Натальи казнят, ей еще придется отрабатывать долг государству за содержание их в детском доме.
Отрабатывать велено в столице, потому Наталья не смогла быть на суде над своими младшими детьми в городке Черикове почти в 300 км от Минска и не может съездить на свидание в областной Могилев, где ее Илье и Стасу уже надели робы смертников.
Братья Костевы, 18-летний Станислав и 20-летний Илья, в апреле прошлого года жестоко убили соседку-педагога и, скрывая следы преступления, подожгли соседский дом. Из дома убитой вынесли компьютер и пакет с продуктами.
"Президентские дети"
Социальный лифт в этой семье упорно шел вниз.
Муж Натальи умер, когда младшему из их четверых детей, Стасу, было пять месяцев; женщина выживала, как могла и как умела. Работала дояркой, оставляя младших на старшую Аню; работала в ПМК — передвижной механизированной колонне, автотранспортном хозяйстве, где рабочий день часто длился дотемна. Жила с детьми в служебных и частных квартирах, продав свою часть дома после тяжбы о наследстве умершего мужа. Наверняка не была безукоризненной — сама рассказывает, как соцработники, угостившись ее домашними пирогами, записывали в отчетах, что застали Наталью выпившей.
На семейных фото той поры — красивая молодая женщина и прилично одетые дети с мамой в обнимку.
"Сама с судьбою" Наталья продержалась 13 лет — ее младших отправили на государственное воспитание, когда те уже были подростками. Парни пропускали уроки, могли подраться в школе, Илья стоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних.
Братья получили право вернуться домой по достижении совершеннолетия. Младший, Стас, вернулся в Чериков едва ли не накануне убийства соседки.
За содержание Ильи и Стаса на государственном обеспечении-воспитании Наталье еще предстоит выплатить 10 тысяч белорусских рублей — более 4 тысяч долларов по нынешнему курсу. При зарплате в 200 долларов, из которой в счет погашения долга вычитается треть, выплаты могут растянуться на долгие годы.
Старшей дочери Анне дважды грозила отправка малышей — уже Натальиных внуков — в детский дом.
В первый раз, говорит Анна, она сама спровоцировала внимание к себе со стороны органов опеки: "Сама позвонила в милицию, сотрудникам РОВД, чтобы мне помогли. Чтобы дети не видели, как там папа маму бьет. А в итоге получается, что я сама себе вырыла яму, и меня поставили в социально опасное положение".
Во второй раз к чиновникам обратилась та самая убитая впоследствии соседка, сообщив, что младший Анин ребенок бегает во дворе без присмотра.
Аня благополучно пережила два этих СОПа (постановки семьи в социально опасное положение) — с полугодовым контролем, внезапными визитами проверяющих, "ревизией" холодильника и кастрюль.
"Очень тяжело это все переживать, — говорит она. — К тебе потом относятся не как к человеку. То есть если ты оступился — все, тебе права на то, чтобы ты вытянулся или исправился, уже нету такого. Помощи тебе никогда никто не окажет, еще и вниз подтолкнут. Но своих детей туда, где в свое время оказались мои братья, я ни за что в жизни не отдам".
Правозащитник Павел Сапелко, анализируя ситуацию с семьей Костевых, напоминает о призывах президента Лукашенко увеличить рождаемость и обещаниях господдержки многодетным семьям. "Один ребенок — это ваш ребенок, два — посмотрим на семью, может кого-то нужно поддержать, но это тоже ваши дети. Но третий — это мой ребенок", — заявлял белорусский президент.
"В семье Костевых двое — "президентские" дети: оба приговоренных к смертной казни, Илья и Стас, третий и четвертый в семье Натальи. Обоих вырастило государство — за это поклон, но кто воспитал их такими, почему так отчаянно братья не хотели своей судьбы четырем своим племянникам, двое из которых тоже — "президентские"?" — говорит Сапелко.
"Этот приговор — он не только про смерть братьям Костевым, он еще про то, как государственная машина равнодушно перемалывает семьи, превращая матерей и отцов в "обязанных лиц" — людей второго сорта, без прав и перспектив, лишая их надежды на исправление ситуации вместо помощи в трудную минуту", — уверен правозащитник.
Братья Костевы, как звучало в зале суда, пошли "разбираться" с соседкой-учительницей после неоднократных угроз погибшей отправить маленьких племянников в государственные учреждения содержания и воспитания.
Смерть именем Республики Беларусь
Наталья Костева просит президента Лукашенко о милости к ее детям, замене казни на заключение, пусть самое долгое, бесконечное.
Надежды у Натальи мало. Лукашенко уже высказался публично об этом деле.
"Два подонка, иначе их не назовешь — уже и разбои были, и наказывали их, — убили свою учительницу. За то, что она защитила двоих детишек их сестры. Сестра никакая, асоциальный элемент. А [учительница] защитила их и потребовала изъять из семьи. Они ее резали всю ночь", — рассказал президент, подчеркнув, что дело на его особом контроле.
Оценки Лукашенко, как свидетельствует практика правозащитников, не остаются без внимания со стороны судов и апелляционных инстанций.
За четверть века своего правления Лукашенко помиловал только одного из приговоренных к смертной казни — об этом белорусский президент как-то рассказывал сам, но кто этот человек — доподлинно не известно. Всего же со времени обретения Беларусью суверенитета, по данным правозащитников, было приведено в исполнение более 400 смертных приговоров.
Не все эти смерти были санкционированы президентом Лукашенко, подпись которого является последней и решающей для приговоренного к высшей мере наказания, отмечает Андрей Полуда, руководитель кампании "Правозащитники против смертной казни".
Ряд приведенных в исполнение смертных приговоров остались "в наследство" от СССР: минская тюрьма на улице Володарского была одной из "расстрельных" — сюда, например, привозили приговоренных из Прибалтики.
Расстреливают на "Володарке" в центре Минска до сих пор, утверждают правозащитники.
"Система, которая осталась у нас, это наследие Советского Союза, — говорит Полуда. — Все, как было тогда, осталось. Родственникам не выдают тела, не говорят время смерти, не указывается место захоронения … В СССР это было, чтобы скрыть массовые репрессии. Люди думали, что человек отбывает 10 лет без права переписки, а он уже лежал в расстрельном рву, как в Куропатах под Минском".
"Есть люди, которые приводят в исполнение смертный приговор. И это не один человек, есть расстрельная команда, — Андрей Полуда ссылается на сведения, собранные и обобщенные правозащитниками в отдельном исследовании. — Во время приведения приговора в исполнение присутствует доктор, который констатирует смерть. Есть прокурор, который отслеживает соблюдение законности при исполнении смертного приговора. Вот я еду иногда в метро и думаю: интересно, сегодня в метро едет человек, который является частью этой системы по исполнению смертного приговора? И что он говорит семье, детям? "Папа хорошо поработал в этом месяце"?
Процедура исполнения смертного приговора в Беларуси засекречена в отличие, например, от США, где в некоторых штатах на казни разрешено присутствовать родственникам и даже журналистам. Закрытость белорусской системы критикуют и международные организации, об этом, в частности, говорится в последнем докладе Amnesty International.
Белорусские власти игнорируют обращения местных правозащитников о неприменении смертной казни — впрочем, как и призывы Комитета ООН по правам человека, единственной международной инстанции, доступной для подобных обращений. Беларусь не входит в Совет Европы — препятствием европейцы не раз называли наличие в стране смертной казни; Европейский суд по правам человека недоступен для обращений по делам приговоренных к смерти белорусов.
И белорусские правозащитники, и мировое сообщество призывают официальный Минск к мораторию на смертную казнь — как шагу к последующему отказу от ее применения.
Президент Лукашенко в ответ ссылается на волю народа — данные референдума 1996 года, по итогам которого 80,44% участников высказались за сохранение смертной казни в стране.
Лукашенко уверен, что будь новый референдум по этому вопросу, он подтвердит "волю народа".
Правозащитник Андрей Полуда считает, что статистика неоднозначна.
"Социологические исследования, проводимые и структурами при администрации президента, и независимыми исследователями, говорят о том, что количество людей, выступающих за смертную казнь, уменьшается. На сегодняшний день около 63% опрошенных выступают за смертную казнь. Но если эти 63% рассмотреть внимательнее, то увидим, что безоговорочно только около 35% выступают за смертную казнь. Все остальные — в сослагательном наклонении: если вина доказана на 100%, если человека невозможно исправить и тому подобное", — объясняет Полуда.
"Наша позиция однозначная: мы выступаем против референдума по вопросу смертной казни. Потому что этот вопрос лежит в эмоциональной плоскости, — добавляет правозащитник. — Никто не спрашивал мнения наших граждан, например, когда вводился налог на тунеядство, который народ воспринял неодобрительно. Потому что все понимали , какой будет результат. Вопрос о смертной казни всегда был решением правящих или политических элит".
Цветы для смертника
После вести о расстреле молодых людей, обвиненных во взрыве в минском метро, к дому Любови Ковалевой в Витебске люди понесли цветы.
Сотрудники спецслужб поначалу блокировали вход в подъезд, но цветы оставляли на лавочках у дома, и чтобы убрать с людских глаз этот массовый "беспорядок", багровые букеты позволили внести в квартиру.
Взрыв в минском метро произошел в час пик 11 апреля 2011 года. Погибли 15 человек, несколько сотен были признаны пострадавшими. Обвиненных в теракте Дмитрия Коновалова и Владислава Ковалева спецслужбы "вычислили" за сутки. Владислав Ковалев, фактически обвиненный в недонесении о преступлении, вину не признал, активно защищался в суде и просил президента о помиловании; рабочий Дмитрий Коновалов за все время разбирательств произнес только фразу о том, что совершил все "в целях дестабилизации общественной обстановки". Коновалова и Ковалева расстреляли в марте 2012 года, спустя четыре месяца после вынесения приговора.
Правозащитники констатировали: после расследования этого дела о взрыве, суда и казни в Беларуси стало значительно меньше приверженцев смертного приговора — многие люди сочли действия властей поспешными и необъективными.
Любовь Ковалева перебирает тюремные письма сына, не раскрывая конвертов: "Не могу пока читать. Может, когда-то потом".
Любовь Ковалева убеждена, что ее Влада и Дмитрия Коновалова назначили исполнителями страшного преступления и ликвидировали, чтобы поскорее закрыть дело, в котором адвокаты, правозащитники и аналитики обнаружили многочисленные нестыковки.
"Ребят же расстреляли очень быстро! Нам не дали даже возможности написать надзорную жалобу. Это произошло на стадии изучения материалов дела", — говорит мать.
Их последнее свидание прошло под надзором тюремщиков 11 марта 2012 года.
"Я не думала, что это будет последнее, я еще на что-то надеялась… Дали нам три часа. Я думаю, что в этот день их и убили. В понедельник должен был пойти к нему адвокат, 12 числа. Адвоката не впустили уже… Хотя его и раньше не впускали, очень было сложно попасть. Потом мы пытались найти, где Влад. В СИЗО №1 сказали, что его там нет, нет заключенного под такой фамилией. Мы тогда в ДИН поехали (департамент исполнения наказаний — Би-би-си). Меня не позвали, заходил адвокат, я ждала его. Я думаю, что ему уже сказали, что Влада нет. Это было 12 число. А письмо из Верховного суда я получила 16 утром. В письме было сказано, что приговор уже приведен в исполнение", — Любовь Ковалева говорит, что в ночь после свидания сын приснился ей и попросил не будить: "Я только что уснул".
"Вещи Влада возвратили — бандерольку послали. Письма к нему не вернули и не вернули записи, которые Влад вел во время судебных заседаний, хотя я обращалась письменно, официально. Не отдали. Отдали продукты, которые Влад еще не съел. Просто мне выслали посылкой. В мешок какой-то сложили и закрыли. Да они издевались так. Издевались над моим сыном и надо мной издевались", — женщина не может сдержать слез, хотя, говорит, позволяет себе плакать не часто, "раз в пару месяцев, когда очень накатит".
В церковь Любовь Ковалева не ходит: "Мы с сестрой пошли было в церковь и поставили свечи. Моя свечка погасла. И я поняла, что не надо ставить за упокой. Возможно, это какой-то знак. И я не хожу, не ставлю свечи. Некоторые делают какие-то мнимые могилы. Не знаю… Я считаю, что это неправильно. Во-первых, убивают в одном месте, а куда потом? Что они с ними делают потом?".
Друзья и близкие Влада собираются в квартире матери в день его рождения.
"Я, как и многие люди в Беларуси, только когда с этим столкнулась, узнала, что у нас есть такой вид наказания, как смертная казнь. Нужна она или нет, нет смысла спрашивать мнение людей. Здесь все-таки должна присутствовать воля… У нас — одного человека", — Любовь Ковалева говорит, что не раз пыталась попасть на прием к Лукашенко, но президент не принял ее.
Ей не раз приказывали замолчать, но мать, прошедшая все мыслимые инстанции и добравшаяся до Страсбурга (Любовь Ковалева выступала в Совете Европы) готова вновь и вновь говорить о необходимости отмены смертной казни — только бы услышали: "Потерпевшие , когда читали приговор нашим ребятам, кричали в зале суда: "Что вы делаете?". Это же не показали у нас по телевизору. Все делается закрыто. Все думают, что их такое не коснется".
В Беларуси нет структур, специализирующихся на психологической помощи семьям казненных.
Как нет и тех, кто специально оказывает помощь близким жертв преступлений, за которые назначается исключительная мера наказания. Пережив первоначальное ощущение возмездия, эти люди часто мучаются от вольной или невольной причастности к казни, говорит правозащитник Андрей Полуда.
Око за око
Ярославу Пясецкому при взрыве в метро оторвало обе ноги — 26-летний парень сидел именно на той скамейке, под которой, по версии следствия, было заложено взрывное устройство.
Ярослав, перенесший несколько сложных операций, и его мама Наталья Павловна, пока шло следствие и суды, подписали в интернете петицию с призывом отмены смертной казни Коновалову и Ковалеву, обвиненным во взрыве в минском метро.
Химик по университетскому образованию, Ярослав Пясецкий говорил тогда, что не верит в виновность арестованных, что за терактом стояло "большее зло".
Сейчас, девять лет спустя, Пясецкий отказывается общаться с журналистами. "Я много всего наговорил… не хочу теперь об этом", — роняет Ярослав по телефону и добавляет: "А смертную казнь надо сохранить — чтобы неповадно было".
Литератор Игорь Тумаш при взрыве в метро получил только сердечный приступ и царапины. "Был шок. Две недели потом я буквально лез на стены, нервы сдавали. А прямо там, в метро… Главным открытием было — белорусы как-то молча, тихо живут и молча умирают. Не было воплей, люди старались лечь лицом к полу и умирали в этом положении. Я тащил раненого, и с улицы прибежал парень помогать. Мы вдвоем донесли его до выхода из метро, раненого приняли медики, а парень вернулся за новым раненым. И я изумился: есть, оказывается, такой народ!", — вспоминает Игорь.
Он, однако, не очень-то верит в гуманитарный потенциал этого народа. "У нас нет единого народа — каждый сам по себе, занят своим выживанием. Жизнь вообще не ценится в нашем обществе. Рассуждать в стране Гулага, можно ли расстрелять? "Око за око, зуб за зуб". Наше общество еще не готово к полной отмене смертной казни", — говорит Игорь Тумаш.
"Если Лукашенко введет мораторий на смертную казнь, думаю, это эпохальное событие никто у нас и не заметит — ведь каждый сам по себе. Разве что на Западе и нашими гуманистами это будет оценено положительно: вот, мол, белорусское общество как-то гуманизируется", — добавляет он.
При разговоре о приговоренных к смерти братьях Костевых верующий Игорь Тумаш вздыхает: "Духовника к пацанам надо. Поговорить, разобраться. Жизнь человеку дает Бог, и только он вправе забирать эту жизнь обратно. Надо это объяснить, а не казнить без понимания и покаяния".
Право на раскаяние
"Когда судья, зачитывая приговор, произнес "применить исключительную меру наказания в виде расстрела", люди в зале начали аплодировать. Начал один, поддержал второй, третий, и в целом зале только и были слышны аплодисменты. Для меня тот момент… просто… Как будто, я не знаю, жизнь оборвалась".
Анна, сестра приговоренных к смерти братьев Костевых, судорожно сжимает кисти рук.
Родители убитой учительницы еще до суда написали в администрацию президента обращение: просили наказать убийц "по справедливости". К обращению приложили 830 подписей жителей Черикова и района.
Анна под обращением не лишать братьев жизни собрала подписей больше — только не в родном городке.
Мы сидим в старом бараке, разделенном на квартирки, за много километров от Черикова. Старые полы устланы коврами, ими же завешаны стены. Младший Анин сын Богдан уже научился бегать и приносит нам любимые игрушки. В барак "асоциальной", по словам Лукашенко, Аней перевезена новая мебель, современный телевизор, бытовая техника.
В Черикове она оставила родительский дом, который отвоевала-таки, доказав в многочисленных инстанциях, что когда-то при дележе отцовского наследства с их семьей обошлись несправедливо.
"За него долгая борьба шла, длительные суды шли, долго мы его облагораживали, чтобы там жила большая семья. Выложили из блоков баню с бассейном, для детей, для себя, для своей семьи. Дома мне жалко", — признается Аня.
Она решила уехать из Черикова через несколько недель после встреченного аплодисментами приговора.
"Началась травля меня и детей. Даже младшие, придя из сада, плачут: "Что такое дяди-убийцы?". В интернете не раз писали с фейковых страниц, однажды кто-то ночью ломился ко мне в дверь. Я на тот момент оставалась с детьми одна, муж и брат уезжали в Россию на заработки. Мне было страшно за детей. Если вы меня убьете, то, может быть, я вам и спасибо скажу, потому что это не жизнь — это мучение. Но дети!" — Анна ненадолго замолкает.
"Если человек не был в этой шкуре, он никогда не поймет. Я вообще до приговора не знала, что страна наша одна, которая не отказалась от смертной казни. Наказание для родственников — это мучение. И людям всегда надо давать шанс на искупление. Или пожизненное давать, или срок большой. Ведь даже 20 лет надо отсидеть и выжить, потому что с такими условиями, как там, в тюрьмах, не все выходят оттуда живыми. Но надо прожить, перенести, и там всю жизнь свою оставить. А сюда, на волю, выйти уже с покаяниями. Но смертная казнь — это даже отказ в праве на раскаяние", — Анна говорит прерываясь, чтобы маленький Богдан не почувствовал в голосе мамы напряжения и тревоги.
Устраивая детей в школу и детсад на новом месте, Анна прежде всего пошла к руководству учреждений — рассказала все, как есть: кто, откуда и почему. Говорит, что вражды и отчуждения из-за произошедшего с братьями не почувствовала.
Периодически — пока рассматривается апелляция — она тащит на перекладных через полстраны тяжелые сумки с передачами, пытается поддержать Илью и Стаса в письмах и на свиданиях. Младший, Стас, пытался покончить с собой еще в камере предварительного содержания. На него с трудом надели робу смертника — сопротивлялся. После приговора братья — независимо друг от друга, как подельникам им запрещено не только видеться, но и переписываться — попросили встреч со священником.
"Я ни в коем случае их не оправдываю — виноваты по самое не балуй, нельзя отнимать у человека жизнь. Одним моментом перечеркнули свою, чужую и наши судьбы, — говорит сестра. — Но когда огласили приговор, сквозь шквал слез, несмотря на то, что они в клетках были, в наручниках, я их просто двоих по серединке обняла и говорю: держитесь, только не вздумайте там… Я говорю, мы попробуем. Я вас никогда не брошу, я всегда буду с вами".
Иллюстрации Татьяны Оспенниковой. Использованы фотографии из личного архива семьи Костевых, Би-би-си, AFP, а также Антона Мотолько/БелТА/ТАСС.
