Запомнить эту ночь
Она положила руку мне на колено.
- Спасибо. Спасибо, дорогой, с тобой всегда так интересно… Ты самый близкий мне друг. Знаешь, мне хочется познакомить тебя с Андресом. Может, он не совсем тот, каким мне представляется… Вот. Я опять сомневаюсь. Спасибо за вечер.
Я было потянулся поцеловать её, но она остановила меня:
- Не надо.
Хлопнула дверь, и было слышно, как загудел лифт. Вот так все три года.
Ночь, хлопья снега медленно падают на серый кубизм спящего микрорайона, на салатового цвета такси, которое трясется, как в ознобе, от работающего двигателя и… Я — просто друг. Друг, который всегда рядом, на которого можно положиться, но который никогда не станет любимым.
- Эй, паря, я в таксопарк. Тебе в город?
- Да поехали, но когда нащелкает пятерку, пожалуйста, высадите меня. Денег больше нет.
- Эх, паря, паря, — вздыхает таксист и, толкнув рычаг коробки передач с огромным, украшенным желтой розой набалдашником, трогает.
- Я тебе вот что скажу. Так ты её никогда не добьешься, не так надо.
И, не дождавшись моего вопроса: "а как?", выключив счетчик, продолжает:
- Моя тоже долго из себя недотрогу строила. Никак не допускала. Так я для храбрости пол бутылки выпил, а потом взял да и завалил ее в сарае. Сопротивлялась, царапалась, как крот в ладонях, а потом присмирела, сдалась, да как начала подмахивать. Они многие так, то ли мнят из себя невесть что, то ли определиться не могут, кому... А теперь у нас две девки и казак. Сама задом виляет, чтобы взял ее за...
Колеса "волги" мягко постукивали на стыках бетонки, сидение рядом еще хранило её тепло, воротник моей куртки пах её волосами. Что он говорит? Как это взять, да вые... ? А может, он прав, и я сам упустил свой шанс? Как этим летом, когда мы большой компанией собрались у озера. Она сама пришла в мою палатку, и мы остались с ней вдвоем, хотя в других спали и вшестером. Но мог ли я тогда? Она легла, и почти сразу заснула, а я, укутав её во всё, что было, сторожил её сон. Я любовался, глядя, как она спит, и когда меня вконец одолели комары, тихо вышел и сидел до утра у костра. Я не почувствовал тогда, что она согласна принять мою любовь. Как мог я? Потом я видел в глазах друзей вопрос, а она позвонила мне только спустя месяц.
- Все, паря, приехали.
- Но это не таксопарк.
- Конечно не парк, но здесь Ирка живет, заскочу к ней на пару часиков, — и таксист, сверкнув в улыбке золотой фиксой, выключил двигатель.
До общаги минут двадцать хода, достаточно, чтобы остыть и унять сердцебиение. На проходной Палыч, как всегда, нос сливой и, как всегда, добрый.
- Здравия желаю, товарищ майор!
- Здравствуйте, товарищ студент! Напомни своим, чтобы к восьми утра никаких девок у вас не было.
Какой он майор? Уверен, выперли его кэпом. Таких золотых людей в армии быть не должно.
Кроме наших, Димаса, Тыну и Поти, в густо накуренной комнате были еще три неизвестных мне девицы.
- Что потребляем?
- Ликер мятный.
- Всё?
- Всё.
- Бррр...
Еще куда ни шло с белым, или немного с водкой. Но в чистом виде?
Зажмурившись, сделал большой глоток, запил его холодным чаем. Зеленый глицерин без особого сопротивления был принят организмом.
- А почему так тихо?
- Тебя ждали. "Маяк" сдох, сделай что-нибудь, там, кстати, записи новые принесли.
Вливаться в посиделки желания не было, на душе было пусто, словно ее потерли гиганским ластиком. Чтобы не участвовать, занялся магнитофоном. Что там с ним могло случиться? Механика — танковое железо. И к специалисту не надо, вот оно, сгоревшее сопротивление. Вся философия: сопротивлялась, сопротивлялась и пи... В коробочке всегда найдется замена. Воткнув вилку паяльника в розетку, стал ждать, когда с кончика жала потянется вверх сладкий дымок канифоли. Так бы и сидел - ждал вечно.
Все было, как всегда. Из самодельных динамиков печально, как на похоронах, бубухал Frank Duval. Димас хвастал, как однажды рулил Мустангом, Тыну, мелодично, по-эстонски коверкая русский, читал Есенина, а Потя всецело был занят своей подругой.
К нам заходили, приносили еще и уходили, а я сидел, как посторонний. В голове вертелись ее слова: "познакомить с Андресом".
Неужели она не видит, не чувствует, что я люблю ее? Это ведь даже не по-женски, слишком жестоко. Надо один раз сказать себе: "Брось! Не надейся, оставайся только другом, а еще лучше — забудь!".
Время было заполночь, а народ никак не расходился. Уже определилась очередь за гладильной доской, без которой на панцирной кровати очень неудобно. Но в последний момент опять кто-нибудь что-нибудь приносил. За тумбочкой росла груда пустой тары. Может, и мне взять да напиться, уболтать какую подругу? Потом, как кот, учуявший валерианку, мять ее поролоновый лифчик, слушать фальшивые стоны. Или взять взаймы и уехать на такси в поликлинику, где эту ночь непременно должна дежурить Валя? Влезть к ней в окно, и на жесткой больничной койке позволить делать со мной, что ей хочется?
Нет, не то.
Оторвавшись от своей подруги, Потя был вынужден в очередной раз выйти из комнаты. Никто ведь, кроме нас, на знал, что он обречен быть стукачем. Его выбрала сломанная спичка, и он сам пошел в деканат, предлагая себя на роль Иуды. Мы-то знали, и в своей компании могли быть откровенны, но кто гарантировал, что из наших гостей еще кто-то не доносит начальству? Нет. Про политбюро можно было говорить что угодно, но вот, в частности, что препод-социолог— дятел долбаный, или профессор философии—вафель-фуфель, было чревато, и Потя вынужден был выйти, чтобы не слышать.
И в этот момент я почувствовал на себе изучающий взгляд. На меня внимательно смотрела его подруга.
Красивая! Что там она разглядывает во мне, что хочет? Хреново, вот и выгляжу не лучшим образом. Скорей бы вернулся Потя, чтобы отвлек, чтобы не рассматривала так. Я отвернулся.
- Поедем ко мне пить спирт, — это была она.
- Как тебя зовут?- спросил я.
- Зови меня Фиалка.
Неожиданное предложение и имя … редкое. Теперь и я мог разглядеть ее внимательно. Короткая стрижка тяжелых, черных волос, серые большие глаза, стрелки прямых бровей. Красивое лицо, безупречная фигура, спрятанная в зеленый, облегающий свитер.
Словно давно сговорившись, мы оделись и вышли. Молча прошли в коридоре мимо обалдевшего Поти, мимо спящего на рабочем посту Палыча. Поймав мятую, ржавую пятерку, поехали к ней. По дороге мы продолжали молчать. Зачем говорить? Я чувствовал: сейчас должно случиться что-то такое, что мне уже не подвластно, меня словно затягивает в гиганскую воронку, и дальнейшее уже неизбежно.
Сьемная маленькая комната, тяжелые шторы, широкая кровать, стеллажи с книгами. Из роскоши — туркменский ковер на стене. И пустая детская кроватка в углу.
- У меня есть дочь, я была замужем, но сегодня ее нет, она у бабушки, у бывшей свекрови. Останься.
И она прижалась ко мне.
Как все просто. Вспомнилось, как скрывала от меня своего сына Валя-медсестра. Как врала, хотя это для меня не имело значения.
- Я останусь, и даже не спрошу тебя, почему ты этого хочешь!
Боже! Как это описать? От её запаха закружилась голова. Сколько нежности, сколько неизведанной любви. Я целовал её и целовал, её руки ласкали меня и, казалось, я летел, как во сне, не подчиняясь разуму. Хорошо, если именно так сходят с ума!
Какая у нее кожа! Упругая, горячая, отзывчивая на ласки. Словно под ней тысячи вольт любви. Я смотрел на неё, когда она уже совсем без сил, когда звезды рассыпаны в искры, и не верил самому себе. Так не бывает! Но её светящиеся — в прямом смысле — глаза говорили: "Бывает, бывает, бывает …".
Мы не смотрели на часы, и я не знаю, была это вечность или только миг. Но потом, когда наступило утро, и мы, голые, вросшие друг в друга, лежали и слушали, как бьются наши сердца, я спросил её:
- Почему?
Она не сразу и шепотом ответила:
- Я уже не надеялась, я умирала, как бабочка в душной комнате... Ты освободил меня.
И, щекоча ухо губами, попросила:
- Не уходи сегодня. Останься.
Фиалка спит. А может и не спит, а только дает мне время постоять у окна, осознать, что ЭТО было. Там, за стеклами утро, зима, спешащие на работу скучные люди. Мужичок пытается завести свой "москвич". Он знает, как это делать, и знает заклинания. Машина, вопреки морозу, оживает, сплевывая из выхлопной сизый дым. Мужик благодарно, словно лаская, сметает с ее крыши, с капота щёткой снег.
Обычное утро обычного для всех дня. А здесь, по эту сторону окна, Фиалка и я. Голодные на любовь, с обнаженными нервами, встретившие то, на что и не надеялись.
Надо запомнить этот вечер, эту сумасшедшую ночь, до деталей, до малейших подробностей. Такого никогда больше не повторится.
***
Она попросила меня остаться, и я остался. Я прогулял лекции и потом катал на санках её дочь, которая сразу стала своей. Мы не расставались, и даже, если были не вместе, она непонятным мне образом была все равно — рядом. Я сбегал с обеда, мы не спали ночами, целовались в самых неподходящих для этого местах. Мы не стеснялись, что нас могут подслушивать и нам не нужен был учебник Камасутры. Мы просто любили друг друга.
Впервые за три года учебы я завалил сессию и совершенно не жалел об этом. Мои действия не одобряли, пытались внушить, что делаю ошибку, но я не слушал никого. Мне не был нужен никто, кроме неё!
Любила ли она меня? Знаю — ДА!
Спустя полгода она пошла в поликлинику и спустя еще три месяца — умерла. Фиалка не цветет долго. Нашу дочь забрала ее бывшая свекровь, а я написал заявление в военкомат. Время стирает боль, но не может убить память любви.
* * *
И теперь, когда я с закрытыми глазами ласкаю свою жену, Фиалка по прежнему со мной. Она возвращается ко мне, такая, как тогда, много лет тому назад, в те безумные ночи.
- Почему ты зовешь меня "моя Фиалка" только тогда, мы заняты этим? — спрашивает меня жена.
Как ей сказать, что я — только близкий ей человек. Не более…
