Непосвященным хайку (или, иначе, хокку) кажется стихотворной формой, характерной исключительно для Японии: три ряда иероглифов вперемешку со знаками слоговой азбуки, в первой и последней строке по пять слогов, в средней — семь. По этому канону, требующему от поэта лаконичности, скупости лексической палитры и решимости выразить в семнадцати слогах неоднозначную идею, японские поэты пишут хайку уже пятьсот лет.

Тем не менее, жанр трехстиший активно осваивается и англичанами, и французами, и немцами, и — с недавних пор — русскими. Первые классические переводы хайку на русский язык появились в середине прошлого века, с 2003 года выходит альманах трехстиший "Хайкумена". "Наш год" вносит в благородное дело "русификации" японского поэтического жанра свою, отнюдь не малую лепту. Он построен по принципу сезонности: перед глазами читателя проносятся лето, осень, зима и весна одного года, составленные из хайку, написанных независимо друг от друга, но неизбежно перекликающихся мотивами, настроением, а то и "сезонными словами" (особые словосочетания, которые, по японской традиции, обязаны иметься в каждом пристойном хайку).

Не все участники сборника придерживаются разбивки строк на 5–7–5 слогов, более того, есть тут и хайку из двух строк — например, Олега Юрова:

после дождя
веселятся улитки

Возможно, образ улитки тут перекликается с классическим хайку Кобаяси Иссы (это трехстишие Аркадий и Борис Стругацкие сделали эпиграфом к роману "Улитка на склоне"):

ползи, улитка, ползи
по склону горы Фудзи
вверх, до самых высот!

Написать три строки, да еще и без рифмы, кажется очень простой задачей, однако именно по этой причине хайку — жанр весьма сложный: трудно заставить три строки звучать в нужном ритме и подобрать слова так, чтобы трехстишие стало чем-то большим, нежели просто набор слогов. Среди хайку "Нашего года" есть немало настоящих шедевров:

еле бреду…
а теплая пыль на дороге
так легка на подъем!
(Александр Елопов)

снежная пыль –
сотней ножей изрезан
воздух зимнего дня
(Александр Врублевский)

не ловись, рыбка –
лучше один редкий всплеск
среди камышей
(Дмитрий Евдокимов)

Последнее хайку явно отсылает читателя к русскому переводу известнейшего трехстишия Мацо Басё:

старый пруд
прыгнула в воду лягушка
всплеск в тишине

На его примере отлично видно, сколь неоднозначны оригинальные, японские хайку и сколь много они "приобретают" в переводе. Существительные в японском языке не имеют показателя множественного числа, в результате читателю неясно, одна лягушка прыгает в старый пруд или множество. Кроме того, японский глагол "прыгать" концентрирует внимание читателя не столько на прыжке, сколько на звуке, который издает лягушка при столкновении с водой. Наконец, третья строка в оригинале звучит как "звук воды", и это не обязательно всплеск, хотя смысл в переводе передан верно: абсолютная тишина старого пруда нарушается ясным звуком, подобным удару грома после долгого затишья.

Хайку в целом — не столько поэтическая зарисовка, сколько метафора просветления: человеческое сознание похоже на старый пруд и "молчит", пока нечто не пробудит его всплеском в тишине. Почти всякое японское трехстишие "работает" именно так, сочетая в себе парадоксальное описание природы с потаенным смыслом, который можно постичь не логикой, но озарением, следя за тем, как иероглифы сплетаются в слова и фразы.

В русском языке иероглифов нет, достичь неоднозначности тут сложнее. Один из способов — лишить трехстишие знаков препинания и поиграть с грамматикой, как это сделал Алексей Жидков:

ясен Млечный Путь
петляет по деревне
пьяный мужичок

Нельзя понять точно, кто именно тут петляет — Млечный Путь на небе или мужичок под ним, или, может быть, поэт уподобляет Млечный Путь мужичку, который осоловело движется в одному ему ясном направлении.

Иногда, правда, с неоднозначностью возникает перебор:

ливень –
уже перестала бежать
девушка вдоль забора

Что случилось с героиней хайку Александра Кудряшова — добежала она до конца забора или, не добежав, упала замертво?

К слову о пьяном мужичке: тема пития возникает в русских хайку достаточно регулярно, и не только оттого, что на Руси пьют в любой сезон; скорее, это еще одна традиция, берущая начало даже не в Японии, а в Китае, средневековые поэты которого славились беспробудным пьянством. Например, знаменитый Ли Бо утонул, когда, напившись, пытался поймать отражение луны на речной глади. У русских авторов хайку все не так трагично:

ноябрьский дождь
я до Нового года
спиртное не пью
(Андрей Шляхов)

Большая часть трестиший, как и полагается, описывает природу, не теряя при этом ни стильности, ни глубины:

кипёж воробьев
на бодыльках гречишки
шшу! — полетели
(Наталья Седенкова)

голое поле –
мокнет в коровьей лепешке
след сапога
(Валентин Мазилов)

Есть и хайку ироничные — опять же в японской традиции, где такие трехстишия именовались "сэнрю":

ограда моста
на грудях у русалок
нетронутый снег
(Андрей Шляхов)

Проиллюстрирована книга художником Виктором Барановым; многие его работы похожи на традиционные японские рисунки тушью.

"Наш год" — весьма достойный сборник, наглядное доказательство тому, что дело русских хайку, так сказать, живет и побеждает, отдает традиции должное, но не следует ей рабски — примерно как в хайку Михаила Сапего:

томиком Иссы
прихлопнул-таки комара…
дальше читаю
Поделиться
Комментарии