Была зима, вы помните этот страшный день, перед Новым Годом? Я был там. Рассказать, как все произошло? Извольте. Может быть мне станет легче? Только не торопите меня, ладно. Я начну с того места, с которого мне хотелось бы начать, чтобы вы почувствовали то, что я чувствовал тогда. Вы согласны с моим условием?
Знаете сами — темнеет рано. Декабрь, — тени ложатся, вытягиваясь на асфальте. Это в городах. А там, где асфальт просто слово, неживое, — там лес никогда не просыпается. Декабрь. Есть места, где все по-другому. Там горы громоздятся на краю горизонта и дымятся черными клубами скважины; кряхтят дизели маленьких нефтяных заводиков, смешиваясь с тарахтеньем АКМов и вертолетных лопастей. Но есть и другие места. Об этом вы тоже знаете, не так ли?
Там парят в воздухе пряные ароматы, цветут мандарины, пасутся стада овец.
Там коровы спят на дорогах, лениво потряхивают головами, отгоняя налетающих мух. Там люди не боятся штампов, они так живут. Там море хранит жизнь веками.
Есть еще тысячи мест не похожих на наши. Я был не везде, но эта история, она не приснилась мне. И хорошо бы, наверное, если бы это был просто сон. Но… это не правда. Вам, или мастерам железного пути, меняющим маски, это может показаться провокацией, бредом, искажением действительности, но, кто знает, чем закончится именно ваша история?
Возможно, на Марсе есть жизнь, жизнь, которая так вот скрыта в теле планеты. Ведь такое можно предположить? Согласитесь? Вдруг там тоже: поезда скрипят по узким мрачным тоннелям; тела кабелей тянуться по пыльным стенам. В темноте тоннелей озоном пахнет наэлектризованный воздух. Стремительные черви. Светятся в темноте, — изгибаясь, выбрасывают снопы голубых искр. Лестницы, коридоры, тупики; сотни эскалаторов, изгибы, углы, кафельные стены, наклонные плоскости мозаичных полов, двери, ведущие в душные подсобные помещения эксплуатационных служб. Гул голосов на перронах станций; лопасти вентиляторов перемалывают тяжелый липкий воздух подземелий. Лопасти вращаются: неподвижны стальные стержни несущих осей. Равномерно гудят электромоторы. Толпы живут мгновеньями в ожидании…но это я конечно не про то что может быть на Марсе. Я про то что здесь, у нас, на Земле.
… когда усталость только начиналась…таким новым все было…измотанный навсегда….посмотреть с лестничной клетки, ключ поворачивая в замке…иногда… знаешь, иногда хочется вернуться и смотреть в другую сторону…те кто не стал президентом или надзирателем…жесткие игры…несколько метров под кирпичным гаражом. Слепые женщины в полотняных халатах…выкололи глаза и набили татуировку….теперь… знаешь, теперь все по-другому…совсем не так
А кто-то наблюдает за этим? Переключает тумблеры, контролирует стрелочные механизмы. Следит за расписанием.
Мастера железного пути.
Ответственность за бутербродом с икрой.
Крепкий ароматный чай в граненом стакане, брошенные невпопад реплики.
А ведь было все. И слезы и радости и грозы и ненависть.
Остались воспоминания.
Те места, где никогда не был. Те люди, которых никогда не узнать теперь. А вот мог бы. Да, ну ладно, пустое. Я ведь обещал рассказать о том, как все это произошло? С самого начала обещал, и теперь вот рассказываю. Фиксирую, чтобы не разбегались в стороны мысли.
Вспомните, что вы чувствуете, когда оказываетесь здесь, в этом шумном месте. Закройте глаза и представьте себе, что над вами тысячи тон земли. Здесь время — только цифры, меняющиеся над жерлом тоннеля. Здесь все — сплошная масса перемешанного, наэлектризованного вещества жизни.
Непреходящая обратимость соседних вагонов и прохладные поручни до блеска: — потеющие ладони скользят по ним, — карпы ладоней в руках времени. Ритмика стука колес о рельсы.
Сливные решетки в гранитных плитах пола;
жевательные резинки на дереве лавочек;
раскрытые книги о вечной любви;
потупленные взгляды соседки справа;
лакированные сапожки и дорогих манто беличьи кисточки;
некогда остановиться. Измотанный навсегда… Пока не почувствуешь боль в груди. Следы времени. Выкололи глаза и набили татуировку… Морщины в уголках глаз, — приметы возраста, — одышка на переходах.
…Попытка убежать от себя нерезультативна, но смысл остается… вот здесь память и есть жизнь.
Тропа от калитки, — мимо сливы и старой яблони, — усеяна осколками стекол. Когда идешь по ней, осколки хрустят под сандалиями. Старые стекла на старых плитах тропинки. Дом пуст. Все мое детство, — далекое и прекрасное… старался изо всех сил… прошло здесь. Я жил миром дома и оберегал себя от жизни за его пределами. Потом вырос. Смотрю в зеркало –
…новогодняя ночь в начале наркотизации оставлена в семейном альбоме…у многих этого не было, было то…
Вы что-нибудь знаете о конспирации? Ага, ну конечно: разведчики, шпионы, читали в книгах, смотрели по телевизору. Я думаю, без этого не обошлось. Каждый день — привычный маршрут в полной выкладке. Маскировка — рюкзак на спине, студенческий билет в кармане на имя, ставшее теперь его именем. Дневное отделение института, военная куртка, лекции по философии и истории мировых религий. Тупики извилин, промокшие щели; некоторые думают, что у них есть будущее. В рюкзаке каждый день тридцать килограммов груза: книги, распечатанные тексты лекций, небольшие коробочки с магнитами из наушников. Паяльник, канифоль с припоем в большой алюминиевой банке из-под чая. Все что угодно — главное не меньше тридцати килограммов. Это привычная, ставшая обязательной ноша.
Чувствовать свою значительность, и думать, что ты делаешь открытие, когда смотришь под другим углом. Так ощущаешь себя, подсматривая в щель между дверью и полом, прижавшись животом к холодному паркету. Остальные смотрят, склонившись над тобой, сопят у замочной скважины. Восхищение наблюдателей. Сначала не видно ничего кроме ног, подошв ботинок, пыли, прилипших комочков грязи с той стороны, паутина и кропотливые муравьи. Потом — закрываешь глаза, и свобода воображения — оказывается, для того чтобы знать, не обязательно подглядывать у запертых дверей. Достаточно просто закрыть глаза. И прислушаться.
…невозможность удержаться…гудение канализационных труб в ожидании…силы на исходе…балансируя на грани…рецидив усугубил его состояние и надо надеяться только на чудо….все давно уже сказано, мужайтесь…ожидание бессмысленно по сути…этого не оправдывают опасные повороты и наличие гололеда…знаешь, иногда хочется не проснуться болью в спине и тяжестью в правом подреберье…
Помните, когда вы были маленьким, мир — казался огромным. Было так? Когда роща за забором казалась далеким, неизведанным, притягивающим своей тайной лесом. Была не роща, а соседний двор со страшным дворником? Как угодно. Был месяц май и обмороки в ожидании чуда? Мир всегда кажется загадочным и прекрасным — счастлив тот, кто в старости видит его красоту. И вы знаете, я думаю для того, кто это сделал, мир не казался прекрасным. Понимаете, для человека любящего мир это — огромное преступление. Прежде всего, перед Богом. Перед Богом и перед собой, потому что ты это часть Бога. Я уверен: совершить такое мог только тот, кому мир стал казаться не таким, каким он был в детстве.
…тот кто был всегда рядом ушел…или я слишком долго сомневался….пойми…меня нельзя оставлять без присмотра…утром выносишь мусор бросаешь в контейнер….на свалках люди находят куски органического происхождения в целлофане тем и живут…больно… а какие были глаза у твоего не родившегося ребенка…
Он оказался не таким, каким казался вначале: простым и открытым. Боль сочилась из каждой открытой двери, из каждого окна, из каждой лазейки. Мир несправедлив. Мир жесток. Мир уродлив. Мир болен. Мир неизлечимо прекрасен. Книги, прочитанные с обстоятельным конспектированием: марксизм, Библия, Кропоткин, Бухарин, Уэллс, Экзюпери, Распутин, Камю, Коран, Веды, Толстой, Маркос, Сильва, Лоуренс, Джойс, Астафьев…не хватит времени теперь перечислить, — каждая минута на счету. Времени мало. Мгновения — жизнь.
Приходиться сравнивать. Это с тем, а то с этим. Все интерпретируя, постигая. А если сравнить жизнь с огромным червяком, который ползет в узком тоннеле? Допустимо такое сравнение? Может быть, именно таким виделась ему жизнь, таким стал мир — червь, ползущий к пропасти. Слепой сытый червь. Что если так сравнивать? Допустимо такое сравнение? А? конечно, такое не входит, наверное, в программу телевидения. И мы об этом не слышали в аналитических передачах. Не читали в красивых журналах о том, что мир стал сытым слепым червяком, который движется к пропасти, воспроизводя сам себя. Об это не говорят в новостях. А он, возможно, видел мир именно таким. Или может быть, он казался ему прекрасным цветком, или рогами молодого оленя, которые висят на стене в колониальном баре?
Рога, которые высосал жадными липкими губами задыхающийся от жира и благополучия ценитель деликатесов. Перфекционист с остекленевшим взглядом. Да хрен знает, каким он видел этот мир!!!
Главное — он не хотел, чтобы мир был таким, каким он увидел его. И он не хотел стать частью этого мира. В этом его главная ошибка. Вы извините, что я так резко, в принципе, у меня нет никаких оснований говорить с вами в таком тоне. Кстати, кто-нибудь из ваших знакомых нуждается в органах для пересадки? Не удивляйтесь, просто так, для иллюстрации. Я спросил потому, что можно заработать хорошие деньги: паспорт с гражданством в обмен на почку и плюс еще мебель для родственников. В общем, если задуматься, что мы знаем о том, каким люди видят этот мир?
Так вот, я думаю, что в час-пик он всегда на станции. Вращается оргстекло. Приятной тяжестью давит прозрачность входных дверей. Военная куртка, рюкзак, небритые щеки, — примелькался. Смотрят мимо. Думают — знают, — там только книги — студент. Дневное отделение. Смотрят мимо. А раньше останавливали. Руку к виску, протяжно: "Лейтенант "", ваши документы". Смотрит в студенческий билет, усмешку давит. "Что в рюкзаке? Разрешите посмотреть". Подавив ненависть к серому, с красным околышком, на колено ставит рюкзак, крышку в сторону — тот склоняется: дышат в лицо ребра книг. "Вы все это читаете?!" усмешка не скрывается, — такая работа, не отказывать себе в маленьких удовольствиях; от неприятностей не всегда спасает сталь на груди. Пропитанная потом рубаха. Читаю!!! Читаю!!! Читаю!!!! "Что вы так нервничаете? Оружие, наркотики есть?". Не употребляю, я пацифист. Вы знаете, это очень смешное слово, пацифист, ну да ладно. Рука к виску, "извините". Всего хорошего. И снова станции, лица эскалаторы, переходы. Обреченные на заклание, спешат по делам.
…ехать до конечной станции первый вагон, из перехода к "" садишься на "" и доезжаешь до конца. Потом направо, от дороги дом второй подъезд этажом выше справа первая дверь…мы тебя ждем немного левее в комнате, которой нет по указанному адресу…но это не значит, что ты не вернешься….
Теперь это все осталось далеко в прошлом, я просто уехал, уехал далеко, и всегда думал, что вернусь, когда придет время. И вот оно пришло, но я был не готов, я упустил момент и опоздал, опоздал, как опаздывает каждый из нас, и это опоздание оказалось очередным в их череде, тянущихся сквозь жизнь: маленьких, незаметных. Часто не придаем значения очередному опозданию, и даже не думаем о том, что оно может стать роковым. Да это просто опоздание, банальное, не важное, несколько минут. И вот, сколько таких минут складываются за всю жизнь, часы, дни, и однажды мы уже не можем их опередить, их больше, больше того времени, что нам осталось, и мы опаздываем, опаздываем, опаздываем, и уже не можем ничего изменить.
…многие не могут забыть…она так молода и не верит в плохое….все плохое ты делаешь сам…
Его задача — метро. Почему он выбрал метро? Ну, там многолюдно, замкнутое пространство, и главное там тесно и это уже могила. Я думаю так, хотя у него могли быть совсем другие причины, мы ведь не знаем, что он думал, ну уж точно не то, что нам говорят в новостях — джихад, и тому подобное. Хотя…вы знаете, сейчас верить никому нельзя. Неверные движения приводят к непоправимым последствиям. Минута удовольствия — расплата жизнь! Эти, с застывшими лицами, с тупыми мыслями, мы с вами, даже не понимаем –зачем. Что это? Ради чего мы тут: — бежим, ждем, спешим, мечтаем, покупаем в кредит, отдаем предпочтения. Для чего? Ответ за плечами. Нет! Ответ внутри: они (то есть мы с вами) должны проснуться. Управляемые устройства в метро не работают. Об этом говорили по телевизору. Только сам. Для этого и пришел. …в комнате немного левее которой нет по указанному адресу.… Для этого и родился, когда пришло время. Для этого бегал по тонким тропинкам лесов, не слыша никогда зова гор, крутил педали велосипеда, раскрыв рот — ловил мух на лету. Вырезал поделки из дурман травы, в сухих стеблях живут страшного вида жуки, до сих пор вспоминаю с содроганием. Понимаете о чем я? — все мы очень похожи. Мечтал, глядя в низкое небо августа, о том, как станет взрослым, как будет жить, не веря в то, что приносит аист в клюве. Не думая о понедельниках жил, пока не увидел, как несправедлив мир. Как неправильно живут рядом. Как не прав сам. Очиститься можно только через страдания. Вот видите, какие мы разные? А он, наверное, думал, глядя вокруг: искусственное счастье телевидения не может подарить очищения. Синтетические улыбки в мерцающих квадратах экранов, зовущие плакаты не дадут ответа — почему.
Уже ничего нельзя было изменить. Все шло по расписанию. И переписывать сценарий на ходу — не в правилах … в общем, я опоздал. Присел на сваленные у забора за сараем бревна, — осиновые столбы, посеревшие, потрескавшиеся, выгоревшие на солнце и вымытые дождями. Вот мы сейчас на них сидим как раз. Осина очень долговечное дерево. Раньше строили из них футбольные ворота. Давно еще, когда целыми днями, не снимая бутц, отрабатывали удары, тренировались под предводительством Славки, который был старше нас на три года. А мы с братом считали его своим. Своим старшим братом, которому верили и в рот смотрели, восхищаясь его познаниями. А вот его опоздания пере хлынули через край, и двадцать лет остались навсегда с ним. Сейчас бывает, приезжаю на кладбище. Сижу. Вокруг растет кладбище. Тихо. Незаметно, вместе с ним растут деревья. И я меняюсь каждый год, когда оказываюсь на этой могиле. Помню, когда видел его в последний раз. Перед Новым Годом десять лет тому. Он работал на автокомбинате. Рядом с Киевским вокзалом. На шестом этаже. Что-то вроде таксопарка. Короче, большой гараж. И вот он там был дежурным. Сидел на этаже и отмечал машины, которые у него там стояли. Скука, в общем. И вот, последний раз, когда мы виделись, я приехал к нему. Декабрь. Было слякотно. Темно. Шел дождь со снегом. Мы сидели, смотрели фотографии с его дня рождения. Пустое время. Непродуктивное. Курили "Родопи". До горечи во рту курили. Одну за одной. В общем, было грустно. Надоело. Да и поздно уже, пора ехать мне. Он проводил меня до ворот. Я шел по улице и обернулся. Он стоял у ворот и смотрел мне вслед. Махнул рукой, я тоже махнул и пошел. Тогда я видел его последний раз. Больше не видел его никогда. Первого января позвонили и сказали, что послезавтра похороны. Я не поехал. Так было. Это я про то, что и у вас наверняка есть такая история, или может быть немного похожая. Все мы люди. И он тоже был человеком, тот, кто это сделал. Только он пошел не в том направлении, для нас всех это … хотя, может быть, он сделал это для всех, и для меня и для вас, как вы думаете? Ведь мы изменились после этой трагедии? Или нет?
…ответил на телефонный звонок…или просто омнибусы…раньше никогда ее не видел, знаешь,…и мне бывает больно…мне часто бывает больно, когда я не могу сказать о…а ты смеешься…у тебя такой красивый смех…грязный пол и затонувшие корабли….радио…испугался как под питерской…тогда на острове…поваленные деревья и солнце в лицо…как будто помогали друг другу…было…кто знает тот вспомнит…прямое указание…беспечные старики….
В общем, я не знаю, сколько он так жил, или она. Но давайте лучше думать, что это был он. Было как раз "" число, все готовятся к празднику: покупают подарки, мишура, веселье, алкоголь, наркотики, развлекательные программы, одним словом — цивилизованный праздник. И вот теперь у него все готово. Часы над тоннелем покажут комбинацию необходимую для того, чтобы миллионы приникли к экранам. Чтобы миллионы содрогнулись от боли и ужаса. Чтобы тысячи с криком, сжав кулаки, бросились на пол. Исцеляющий ужас пробуждения — комбинация цифр на электронном табло тоннеля. Тридцать килограмм прогрессивного гуманного изобретения. Альфред Нобель создал фонд. Он пополнялся за счет его изобретения. Сколько жизней оно унесло? Ирония: теперь из этих прибылей премии. За гуманизм. Премии политикам, разрушившим страны, — за вклад в дело мира; ученым, которые разрабатывают биологическое оружие будущего — премия за вклад в развитие медицины. Премии по литературе чистой воды политика. А политика это то, что уводит от правды, вводит в иллюзию, дурачит, обманывает, меняет маски. Он воспользуется честно. Тридцать килограммов в час — пик наверняка заставят содрогнуться от ужаса миллионы. От ужаса пробуждения. А еще: сжатые нервы и фотография щуплого мальчика с букетом белых цветов, на пороге школы. Все-таки я думаю, это был мужчина, женщину наверняка бы заметили. Все могло получится не так. Это точно был мужчина.
…он писал пьесы для радио и был алкоголиком…Бодлер…. облака….символы на бумажных салфетках…она не сказала ни слова…а когда-нибудь ты думала о том что говоря она я подразумеваю ты…ничего для себя….
Пройдет мимо смотрящих. Они смотрят мимо — в поисках наживы, в поисках таджиков, которых потом продадут за сто долларов, — на дачу полковнику в отставке. Или вернемся к органам, для пересадки. А есть пути проще — героин. После дефолта всем тяжело. Смотрят мимо — думают, что знают — там в рюкзаке книги, ребра Гегеля, Данте, — книги — знания, без которых легче. Мимо. Турникеты привычно писком провожают. И эскалатор последний раз. Все теперь в последний раз. Для тех кто спереди, для тех кто сзади. Идущие вверх спасутся на время. Пока не придут другие.
Это как нарезка. Словно пленку склеивает кто-то извлекая кадры изнутри. И потом….потом смотришь как проходит жизнь перед тобой. Паузы в опозданиях. Разочарование опозданий. И не догнать. И чувство огромной ошибки. А правды уже не узнать. Не узнать: что думали женщины в черных косынках, с проводками в руках, отравленные газом. Простреленные виски, бархат кресел заляпанный кусочками мозгового вещества. Имитация взрывных устройств, как и было задумано. Бандиты получили по заслугам. Разжиревшие продюсеры -мюзиклы — второе дыхание. Кто ответит — зачем? Телевизионные окна кричат о счастье променянном на рясу схимника. "А вы могли пить пиво на автобусной остановке, или заниматься сексом в келье с негром-педерастом, ой извините чернокожим гомосексуалистом, ой извините, афро-американцем нетрадиционной сексуальной ориентации? И табличка в студии Аплодисменты, редактор оператору — вторая камера лицо крупным планом " а кто сказал вам, что все негры должны быть афро-американцами!? И что значит — нетрадиционная сексуальная ориентация? О чем вам расскажет окно в мир — голубой экран? О том, что мир стал слепым жирным червем, который катится к пропасти? А что на уме у того, кто руководит, дергая ниточки желаний, амбиций, — возводя мертвые монументы тщеславия. Все удалось. Все прошло благополучно только небольшие потери – 129 — а могло быть и больше. Прямые губы, ухоженная кожа и разряд по ковровой борьбе. А те кто говорит — Хватит! — каждый день спускаются по эскалаторам. И они не принадлежат к тем, кого сделали мишенью, на их флаге нет волка. Они не верят в Аллаха, они не знают о том, что такое Джихад. Небритые щеки, терпимость, солидарность. Рюкзаки за плечами. Родина — это твоя жизнь. Люди без осени. Проснувшиеся от спячки благополучия. Безымянные анти — герои, будильники; кровавые ванны, опрокинутые на человечество. Верящие — Вавилон падет!
- Кстати, что это за телега такая с Вавилоном? О чем это?
- Не переутомляйся братан, забей. Давай пошлем sms твоей подружке с силиконовой задницей. А вечером катнемся в боулинг, шары погонять?!
Нормально, сегодня ведь среда, а среда это как пятница, только чуть раньше.
Ну, так что, или ты все про Вавилон?
- А что такое Ва — ви — лон? Это чего такое вообще?
- Да не парься, посмотри в интернете.
"Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка…"
Вот и все.
Руки в карманах покрытые потом. Незапах смерти. Привычная тяжесть давит на плечи. Правая рука сжимает дверной звонок-детонатор. Четыреста граммов пластида в кармане на груди. Тридцать килограммов за спиной.
Нобелевская премия по литературе — Южная Африка: умирающие от СПИДа взрослые рожают ВИЧ инфицированных детей, для того чтобы они умерли от СПИДа не успев оплодотвориться. Действенное средство — золотой миллиард, маятник Фуко, Кто получит премию за изобретение ВИЧ? Римские клубы. Час-пик. Переполненные вагоны. Миллионы обреченных. Миллиарды обреченных. Они решают сами — выхода нет. Времени осталось мало. И никто не страхует. Почему так, а никак по другому?
Я стоял под жарким августовским солнцем, во дворе с помятыми клумбами, перед хлопающими раскрытыми дверями, и смотрел на небо, живущее не спеша. Я рад, что опоздал тогда, в тот день. В тот день, когда дрогнули стены домов города, где сосредоточенно 80% всего капитала страны. Города, в котором чужие все кто не свои. Города, в котором все покупаются, и все продаются. Моего города. В тот день мы должны были встретиться с приятелем. Может быть, выпить пива. Посидеть. Поговорить. Знаете, хочется иногда поговорить. Порассуждать: "а вот если бы…", и там всякое. Что угодно. Я немного замешкался, зашел в книжную лавку. Ничего не купил, но время было потеряно. Я опоздал тогда. Земля дрогнула под ногами. Шутка ли — столько динамита. Мне повезло, моему приятелю нет. Разгар предпраздничного дня. Тысячи похоронены заживо. Паника. Рейтинги политиков рушатся. Выборы накануне. Многие проснулись от боли. …только не здесь …Но в чем виноваты они? …совпадают желания… Кто виноват? …кубик Рубика
…Что делать? ..помнишь как это было…вкус неспелых яблок и ощущение праздника… А он нашел ответ…это не вопрос вовсе …главное верить…И поставил точку.… старался изо всех сил…Я теперь сижу здесь, вместе с вами, на старых осиновых бревнах, смотрю в чистое голубое небо. Чувствую горячий воздух на коже. …ничего нового нет… Я рад что могу видеть все это, жить, помнить. …уходи когда уже знаешь что пора…Но жалею о том, что слишком поздно проснулся.
….твоя улыбка и прищуренный взгляд…. Мне так ее не хватает….измотанный навсегда…утверждение гениально…нет войне…миру мир….
21/01/04
