”Наш человек” в Монреале: аналогия для русских в Эстонии — англофоны Квебека, а не европейские гастартбайтеры
”Если возникают дискуссии о месте русских в эстонском обществе и европейском опыте, можно настаивать на том, что ближайшая аналогия для русских в Эстонии — это англофоны Квебека, а вовсе не европейские гастартбайтеры. И, соответственно, то, что в Германии нет турецкоязычных школ, это не относящаяся к делу демагогия”, — сказал в интервью НКО ”Русская школа Эстонии” преподаватель Университета Конкордия в Монреале Вальтер Зазубович.
Его попросили провести параллели с теперь уже родной канадской провинцией Квебек, где, как считают многие, можно видеть торжество защиты прав национальных меньшинств. Франкоговорящее население составляет меньшую часть населения Канады и компактно проживает именно в упомянутой провинции.
Где вы родились, окончили школу, университет, где работаете сейчас?
Родился в Тарту, учился в Пушкинской гимназии. Потом — в Тартуском университете. Получив Ph.D., в 1999 году уехал постдоком в Штаты (там меня и завербовали — шучу). Потом, случайно, не имея конкретной цели перебраться в Канаду, нашел место профессора физики в Монреале. Там и пребываю с 2005 года. Женат, есть дочка.
Расскажите, как организовано образование в провинции Квебек?
Квебек очень во многом похож на Эстонию. Англоязычные школы тут есть, но некоторые товарищи предпочли бы, чтобы их не было. В финансируемых государством англоязычных школах могут учиться только потомки лиц, учившихся в школе на английском языке на территории Канады. Англия или Штаты не считаются. Франкофонам — никаких поблажек. Иммигранты должны учиться во французских школах. Все это считается мерами по защите французского языка. И идея, стоящая за всем этим, — есть франкофонное общество, в которое все должны интегрироваться, и есть англофоны, которых не удалось совсем уж прижать. То есть, если экстраполировать квебекские порядки на Эстонию, то надо допускать в русские школы только граждан по рождению, у которых предки учились на русском. Всех остальных надо загнать в эстонские школы, без всякого 60/40. И русофильствующих эстонцев, если такие вдруг заведутся, тоже в русские школы не пускать.
Английские школы бывают разные. Есть такие, в которых французский преподается в качестве одного из предметов, 4-5 часов в неделю, но все остальные предметы — на английском. Есть школы языкового погружения, где в среднем 50/50. Один год может быть 80/20 в пользу французского (и тогда на английском преподают только английский и английскую литературу), другой год — наоборот. В среднем — 50/50.
Как население провинции проявляет свое несогласие с решениями правительства, если разногласия вообще возникают?
Разногласия, естественно, возникают. Дело не только в языке или в школах, дело в общем настрое. Как и в Эстонии, доминирующая языковая/национальная группа решила, что они единственные хозяева этой страны и они единственные, кто имеет моральное право определять ее будущее. Всяческие проявления "Квебека для Квебекуа" закономерно не пользуются популярностью среди нефранкофонов. И, к счастью, нормальных франкофонов тоже много.
Существует местная англоязычная пресса, позволяющая себе жесткую критику правительства. (И которую тоже обзывают "неправильным информационным пространством".) Вот недавно, например, популярный радиоведущий назвал языковую инспекцию "языковыми леммингами". Да, есть языковая инспекция.
Расскажите, пожалуйста, о методах ее работы.
Функции языковой инспекции (OQLF) по духу такие же, как в Эстонии: обеспечивать не просто доступность обслуживания на французском, а именно доминирование французского языка. Хотя знание языка отдельно взятыми работниками они все-таки не проверяют. Если что — штрафуют бизнес или учреждения. Еще они, к примеру, борются с итальянским языком в меню итальянских ресторанов. Рекомендую погуглить Pastagate.
Почему следите за происходящим в Эстонии, почему интересуетесь вопросом сохранения русскоязычного образования?
Я — патриот Эстонии. Не национального государства эстонцев, а Эстонии всех ее жителей. Соответственно, меня интересует все происходящее в Эстонии. Во-вторых, я работаю в сфере образования. В-третьих, меня занесло в Квебек, где я могу наблюдать те же явления, что и в Эстонии, но под другим углом. И с гораздо лучшим пониманием того, что чувствуют дети и, вообще, люди, попавшие в подобную историю. В-четвертых, я сторонник всяческой свободы выбора и приоритета личных прав над коллективными.
В одном из ваших комментариев вы высказались, что НКО ”Русская школа Эстонии" должна была бы "представлять всех, кому дорога русская школа, независимо от политических взглядов". Как это следует воплощать на практике?
Kак сознательный отказ от разборок на тему недостаточной соотечественности и прочего "предательства".
Как вы думаете, смогла бы такая организация, как наша, добиться отмены ограничения возможностей обучения в англоязычной школе в провинции Квебек. Какие методы могли бы принести успех?
К сожалению, я не думаю, что общественная организация может сама по себе заставить кого-то отменить ограничения. Организация может задавать неудобные вопросы и настаивать на том, чтобы эти вопросы оставались в повестке дня. Требовать этого как от правительства напрямую, так и от идеологически близких партий. То есть в Эстонии — от центристов и, вероятно, от соцдемов. Тут весьма популярен жанр петиций депутатам, персонально каждому. Черновик письма и адреса организаторы массовых акций обычно рассылают потенциальным сочувствующим. Организация может служить тем центром, вокруг которого собираются единомышленники. Дискуссионным клубом.
Мне кажется, привлекать внимание к проблемам можно было бы и в несколько более провокационной форме, не ограничиваться только вопросами образования, но и оспаривать основополагающие принципы, на которых государство построено. Я говорю о национальном государстве. Как показывает пример Квебека, такая политика в области образования — это неизбежное следствие сомнительной идеи об уместности строительства национального государства одного из народов в многонациональной стране. И борьба, ограниченная сферой образования, это борьба с симптомом.
Как могла бы выглядеть борьба в провокационной форме? Например, можно послать петицию во все европейские и местные фонды, финансирующие интеграцию, с призывом отказаться от финансирования проектов, написанных в парадигме "есть общество эстонцев, и есть те, кто должен в него интегрироваться", и отдавать предпочтение проектам, цель которых — взаимная интеграция разных частей существующего многонационального общества. Копии — в газеты, депутатам, посольствам и т.д. Естественно, это, в первую очередь, пиар и шоу. Но качественным шоу пренебрегать не стоит. Кстати, подарите Ильвесу публично игрушечный автомат, раз он к войне готовится.
Можно создать общедоступную базу данных на тему готовности и способности чиновников, врачей, нотариусов и т.д. общаться с клиентами на русском языке. Подтекст тут в том, что русская община — это субъект, ведущий собственную языковую политику, а не только объект языковой политики государства. Причем именно так это публично и объяснять, а не просто заботой о психологическом комфорте потенциальных клиентов.
Все вышеперечисленное стоит, по-моему, делать, оставаясь открытыми для общения, с позиции "мы можем найти общие ценности, если постараемся". Даже если иногда кажется, что общих ценностей нет. Но если мы всерьез в это поверим, то останется либо уезжать, либо пытаться ломать оппонентов о коленку. Допустим, сломаете… А дальше что, если вы собираетесь с этими людьми бок о бок жить?
Но я, честно говоря, остерегаюсь советовать. С одной стороны — мне тут, в безопасности, неэтично давать советы, при выполнении которых кто-нибудь может пострадать. Например, быть уволенным. С другой стороны, я опасаюсь, что мои идеи могут зажить какой-то своей жизнью, не такой, как я хотел бы. Признаюсь, я долго колебался, участвовать ли в этом интервью вообще. Для меня лично борьба за гражданские права и место у руля (в широком смысле, я не про правительство как таковое) уместна, только если я себя ассоциирую со страной, где вся эта борьба происходит, а не с соседней. Во-вторых, Русский мир, на мой взгляд, весьма националистическая конструкция. И если мы боремся против национализма, то мне непонятно, как Русский мир в это вписывается. Я не призываю никого отказываться от убеждений, но мне кажется, что было бы полезным очертить какой-то узкий круг принципов, приемлемых для как можно более широкого круга потенциальных сочувствующих, и не стремиться к единомыслию по как можно более широкому кругу спорных вопросов.
Собираетесь ли когда-нибудь вернуться в Эстонию?
Только если я буду уверен, что смогу изменить в Эстонии что-то существенное. Я не герой, и мне жалко выбросить то, чего я достиг, зазря. И чисто психологически будет тяжело вернуться в наше нетерпимое болотце (которое даже Ильвес считает нетерпимым), хоть оно близкое и любимое. После жизни в Штатах я знаю, как может быть по-другому. В англоязычной Северной Америке очень легко и приятно интегрироваться. Люди доброжелательны к иностранцам. (Хорошо, возможно, только к образованным иностранцам). Да, у них могут быть достаточно дикие идеи о мире за пределами Америки, но они доброжелательны. Язык используется как средство коммуникации, на него не навешаны всякие вопросы идентичности и "ты меня уважаешь?". Работа распределяется в основном по меритократическим критериям, а не по национальным. Существуют толпы индийских программистов, говорящих с очень своеобразным акцентом. И ничего — живут, работают и здравствуют.
