"Воистину, все познается в сравнении!"
Это была мысль, с которой Женька зашла в автобус, и мысль, на которой она уснула. Впрочем, нет, уснула она, заметив на краю сознания старую истину: "Не спи — замерзнешь!", которая, почему-то не подействовала ободряюще.
Очнувшись, она попыталась расчистить окно, чтобы узнать, где они проезжали, но "морозные узоры", давно превратившиеся в беспросветный белый лист, припаяны к стеклу оказались крепко и ничуть не поддавались: ногти скользили по этому листу, как коньки по льду, не оставляя даже заметных царапин, зато пальцы замерзали в один миг.
— Мы только что проехали Таксопарк… — подсказал Женьке пассажир, сидевший напротив.
— Спасибо, — автоматически ответила девушка и только потом посмотрела на собеседника, едва успев удивиться. — Венька?
— Венька, — улыбнувшись подтвердил он. — Что, Женька, с добрым утром тебя?
— Издеваешься, да? — вечер же на дворе!
— Ну, я не знаю, как по-другому можно приветствовать проснувшегося.
— Дык, хотя бы "Привет, хорошо спалось?"
— Привет, хорошо спалось?
— Нее, отвратительно. Неудобно и холодно…
— Да, а просыпаешься, здесь всякие назойливые Веньки издеваются…
— Почему назойливые?
— А разве нет?
Разговор в таком духе продолжался бы, наверное, еще долго, если бы Венька вдруг не спросил:
— А ты куда едешь-то?
— Домой… куда еще в такое-то время?
Только тут Женька опомнилась, хлопнув себя по коленке:
— Елки зеленые, я же пересаживаться должна была у Таксопарка! Вот же, привыкла жить на конечных остановках, когда не опасаешься свою проехать!
— А что, вы переехали?
— Ну да, как родители развелись…
Они разом замолчали, коснувшись неудобной темы.
— Ладно, мне теперь обратно ехать надо, буду выходить, — сказала, наконец Женька.
— Да я тоже, — откликнулся Венька — я здесь рядом живу.
Они стали протискиваться к дверям, и в это время кто-то наступил Женьке на ногу. У нее даже не появилось мысли разобраться, кто именно: замерзшие пальцы ног и так болели нещадно, новая боль залила все перед глазами черной тушью и украсила свое творение яркими мерцающими огоньками. Женька потеряла все ориентиры, так что следующие несколько мгновений двигалась исключительно по инерции, едва не выпав из дверей на Веньку, подававшего ей руку. Из глаз ее брызнули слезы.
— Что с тобой? Что случилось? — встревоженно спросил Венька оттаскивая ее из толпы, стремящейся в обратном направлении.
— Ннни-чего, просто мне кто-то на ногу наступил… — ответила Женька переводя дух
— Ты идти-то сможешь?
— Конечно, что ж мне, первый раз что ли? Такое случается… Аауч! — она вдруг вскрикнула и потянула сквозь зубы воздух, наступив на больную ногу. Венька едва успел удержать, чтобы она не упала.
— Ну вот что, — Венька глянул на часы, — пойдем-ка ко мне, а потом я тебя провожу. Мне через полчаса должны позвонить, так что я пока должен быть дома. Надеюсь ты не торопишься? Заодно и согреешся.
Пожалуй, последний довод был самым убедительным, потому что именно после него Женька раздумывала отказываться. Венька приказал ей опереться на его руку и они отправились к нему домой.
Открыв дверь своей квартиры, Венька включил свет в коридоре и пропустил Женьку вперед.
— Раздевайся и проходи… Я сейчас быстренько чай поставлю.
Он скинул свою куртку и ботинки и прошел дальше, а Женька тщетно пыталась расстегнуть змейку на своей непослушными с мороза пальцами.
— Ну, что ты там, не стесняйся, — вернулся Венька в прихожую. — Что, не получается? Давай помогу. Я сам в детстве этой бедой мучался, когда пальцы болят от холода и не слушаются. Только никому сказать не мог, почему-то. Ну, вот и все… Давай-ка я ее в шкаф повешу.
Женька слабо и виновато улыбнулась:
— Прости, Вень, у тебя столько проблем из-за меня…
— Какие проблемы? Не переживай зазря. Мне это даже приятно — давно у меня гостей не было. Давай разуться помогу.
Когда Венька склонился к ее ботинкам, Женька решила, что если не спросит чего-нибудь, то непременно умрет от неловкости. Последний раз ей помогали раздеваться лет в пять. Надо же, дите неразумное! Подумаешь, на ногу наступили, подумаешь, замерзла…
— Вень, а вы с Валькой что, уже не дружите?
— С чего ты взяла? — Венька посмотрел на нее снизу вверх и Женьке снова стало неловко.
— Ну, ты сказал, к тебе гости давно не ходят…
— Так Валька же за границей учится. Да тут еще такое дело, что я сам в армии сейчас. Все больше морячу. Потому и не ходят… Господи, Женька, у тебя такие ноги холодные! Не удивительно, что ты идти не смогла. Носки надо носить шерстяные! Поделиться?
— Спасибо, у меня есть.
— Так чего ж не носишь? Ног не жалко?..
Женька чувствовала себя ребенком, которого родители распекают за какую-то оплошность.
— Ладно, — примирительно сказал Венька, — держись, сейчас будем греться.
Сначала под холодной водой Женька приводила в чувства свои руки. Потом, по настоянию Веньки, сняла носки, закатала брюки до колена и, присев на край ванной, проделала ту же операцию с ногами. Венька тем временем сновал из ванной в кухню, отдавая распоряжения и готовя чай.\
— Ты постепенно температуру прибавляй… Вообще хорошо бы ноги попарить, конечно. Но после того лучше не выходить, а тебе еще домой ехать… Слушай, можеть тебе чего налить для согрева?
- Не, Венька, только чай. Я спиртного не пью.
Едва они сели за стол, как в соседней комнате зазвонил телефон.
— Ты пей — я сейчас. Не стесняйся только, а то все остынет. Проку не будет.
Венька поднял трубку и заговорил уже с неведомым Женьке собеседником:
— Да, дядя Миша… Да…Хорошо, только у меня такая просьба: заедь минут на пятнадцать пораньше… Ага… Да не, мне тут надо одного человека до дому довезти… Где? Сейчас спрошу… Жень, ты где живешь?
— На Морском бульваре… дом 39.
— Дядя Миша, Морской бульвар, дом 39… Отлично!.. Хорошо, тогда как подъедешь, посигналь два раза… а может, ты и прав, поздновато… хорошо, тогда поднимешься… ОК, я жду. Бывай!
Венька вернулся на кухню и дотронулся тыльной стороной ладони своей чашки:
— Замечательно, не остыл… Дядя Миша заедет минут через двадцать, сказал и тебя завести сможет — по дороге. Тебе чая еще налить?
Двадцать минут пролетели почти незаметно. Хотя не сказать, чтобы коротали их занятным разговором. Женька никак не могла почувствовать себя в своей тарелке. Да и за то время, пока они с Венькой не виделись, общих тем для разговоров почти не осталось. Но все же не было того напряжения, когда минуты кажутся годами и никак не хотят добежать до заветного срока. Может быть, причина была в Веньке, в его легком и веселом нраве. Рядом с Венькой не могло быть скучно, потому что он сам никогда не скучал. На него нельзя было обижаться, потому что, потому что это был Венька. И хотя дружбы с Женькой у них никогда не было, это было последнее, о чем Женька могла бы сейчас думать.
Но вот раздался звонок, и Венька впустил в дом жмущегося с мороза дядю Мишу.
— Что дядя Миша, холодно?
— Не то слово… и вроде бы только из машины до подъезда!
— Может тебе чаю налить, чтоб согрелся?
— Для сугреву я другие жидкости предпочитаю…
— Ну, вот и пойми вас, согревающихся… Кому чего надо. Только других жидкостей тебе нельзя, ты ж за рулем.
— И то верно. Ну, пошли что ли, а то голубушка моя замерзнет, будем потом куковать.
— Женька, ты готова?
Женька кивнула в ответ. Венька накинул куртку, но только открыл дверь, как снова зазвонил телефон.
— Погодите… Да?.. Да, это я… Олька, тебе невероятно повезло, я чуть было уже не ушел… Ну, да, точность — вежливость королей… Послезавтра? Смотря во сколько… Да, скорее всего, да, а что… Конечно приду. А кто еще будет?.. Не знаю, попробую завтра связаться… Женьку беру на себя… Да, я знаю… она сама мне сказала… Да, случайно… Ладно, тогда послезавтра увидимся. Стоп, а где?.. Знаю, конечно. Хорошо. Пока! Все, теперь можем идти.
Уже в машине Венька обратился к Женьке:
— Ты послезавтра очень занята?
— Смотря во сколько?
— После половины шестого. Тут дело такое… Это Олька звонила Ненашева. Ну, помнишь ее? Они послезавтра хотят встретиться классом. И хотят собрать как можно больше народу… Правда, пока только десять человек придут точно. Ты — одиннадцатая, но завтра можно и кого-нибудь еще подбить. Ну так как? Ты ведь не была на последних встречах? Тебе сам Бог велел.
— А где все это будет-то?
— Собираемся в "Робинзоне", а потом посмотрим.
— А "Робинзон" — это где?
— Хммм… Даже не знаю как тебе объяснить. Сразу видно, что ты с нами не встречалась последнее время, потому что встречаемся мы именно там. Давай сделаем так… У тебя телефон есть?
— Есть…
— Запиши мне его сюда… А я тебе потом перезвоню. Тогда встретимся с тобой чуть раньше, а я тогда покажу где. Просто я пока не знаю, откуда сам буду ехать. Завтра ты дома после восьми? — Женька кивнула. — Вот и отлично. Тогда я тебе завтра вечером и позвоню.
В этот момент они подъехали к Женькиному дому, и, поблагодарив за все и попрощавшись, Женька вышла. Оглянувшись на отъезжающую машину, успела еще заметить, как дядя Миша хлопнул Веньку по плечу.
Дома никого не было, чему Женька была очень рада. Не хотелось ей сейчас ни с кем разговаривать и ничем заниматься. Только бы забиться в уголок и думать. Как в детстве, когда днем в детском саду не хотелось спать, и она развлекала себя тем, что "думала", иногда засыпая под собственные сказки, иногда скоротав время до подъема добрыми по-детски мечтами. Вот и теперь, переодевшись в домашнее, она поставила чайник на кухне и, накрывшись пледом, сжалась в комочек в кресле. Чайник закипел и чудесами техники сам отключился, а Женька о нем так и не вспомнила больше. Она сидела в темной комнате, попеременно погружаясь то в воспоминания, то в мечты. Но если бы кто вдруг спросил, о чем мечталось ей, вряд ли добился бы вразумительного ответа. Просто ей было хорошо, и мысли сновали туда-сюда, без всякого контроля.
Одноклассников Женька не видела с выпускного вечера. Почти четыре года. Может быть, и не так много, если подумать: Женька даже университет закончить не успела. Но, с другой стороны, не встреться ей сегодня Венька, никогда бы уже не отважилась она пойти на встречу с ними. Потому что четыре года — вполне достаточный срок для того, чтобы ослабели прежние привязанности.
Привязанности… а были ли они? Ведь может потому и не виделась Женька ни с кем, что не тянуло душу шелковыми нитями — тонкими и почти не заметными, но попробуй оборви! Хотя она ведь и не пробовала рвать. Сами изнашивались, истирались. Где-то, в глубине души, жили у нее свой Венька, своя Олька Ненашева, Валька — такими, какими она их додумывала, какими ей было удобнее их видеть и понимать. И эти свои были близки и родны, без них сложно было представить себе и жизнь свою и себя саму. Но может оттого и не встречалась Женька с настоящими, что боялась за этих своих: а вдруг неосторожное слово разрушит образ, унесет навсегда?
Вот, пожалуйста, встретилась с Венькой… Каким он был для нее? В школе он был другом Вальки. Его так и ценили всегда, как друга Вальки. Нравилось ли ему это? Или обидно было за то, что считают его не самим по себе человеком, а всего лишь "довеском" к Вальке? Этого Женька не знала. Да, пожалуй, и никто не знал. Никто просто об этом не задумывался. А вот теперь, сам по себе Венька оказался гораздо ярче и привлекательнее, чем даже Женька про него думала. Он оказался другом. Возможно, первым другом и другом особенным… Милым другом…
Женька взрослела медленно. Теоремы и уравнения в школе привлекали ее гораздо больше одноклассников. Тем более, что одноклассники никак не становились серьезными и позволяли себе шутить даже в самых неподходящих ситуациях. Пожалуй, Женька была для них слишком скучной. Хотя нет, именно над ней они любили подшучивать. Потому что она меньше всего была готова дать достойный отпор. А потому было смешно. "Над кем посмеются, того и полюбят?" Возможно. Но кому приятно все время вызывать на себя смех. Да еще и не всегда отчетливо понимая его истинные причины? Женька держалась немного в стороне. Тому способствовала и ее неувлеченность Валькой. Валька был красивым статным парнем, бойким на язык и ловким на всякие шутки. Потому за ним всегда увивались девчонки. В него бывали влюблены почти все, кто более, кто менее серьезно. А заодно перепадало и Веньке, как Валькиному другу.
А в Женьке тогда уже сидело что-то, любящее и желающее протестовать. И она не только не влюблялась ни в Вальку, ни в Веньку, но и открыто их игнорировала. А они над ней подшучивали…
Теперь Валька был далеко, а Венька стал другом… Интересно. Неужели, встретившись сейчас, она изменит свое мнение обо всех? И о вечно невозмутимой Ольке Ненашевой, и о тех, кого считала себе едва ли не врагами, и о тех, кто был ей симпатичен?.. А действительно, что с ними со всеми стало? Сильно ли они изменились? Осталось ли в них что-то от тех, какими Женька знала их? И хотелось, чтобы скорее наступило это послезавтра, и было почему-то страшно.
На другой день Венька позвонил, как обещал, и они договорились встретиться у Женьки дома. Так было удобнее: морозы не унимались, так что встречаться на улице было неуютно. Женьке казалось, у него все вертелось что-то на языке, но ничего особенного он так и не сказал.
А потом Женька снова думала о надвигавшемся вечере. И все больше, почему-то о Веньке. И как-то все валилось из рук, а мысли никак не поддавались управлению. "Ну да, он же мне теперь друг", — успокаивала себя Женька, но сама словно чего-то все время ждала, и боялась, что вдруг не исполнится.
А потом пришел Венька с белой розой. А на изумление Женьки ответил:
— Сегодня же день Святого Валентина — день влюбленных и друзей.
— Ну да, друзей, — эхом отозвалась Женька и тут же спохватилась, — а у меня тебя и отдарить-то нечем. Эк я не подумала!
— Не переживай. Не последний год живем. На какой-нибудь и отдаришь. Идем?
— Да, сейчас, только розу твою в воду поставлю… — а про себя подумала, что то был первый цветок, ей подаренный.
Женька вернулась к Веньке в прихожую с сумкой и парой шерстяных носков. Пока она их надевала, Женька улыбался, а потом сказал:
- И смотри ж — послушная.
Вечер удался на удивление веселым. Женьке даже показалось, что нельзя о людях думать лучше, чем они есть. Невозможно. Все ее "свои" были в тысячу раз бледнее оригиналов, в тысячу раз менее занятными. Ребята, взрослели, менялись, и… оставались теми же. Олька Ненашева и виду не показала, что не видела Женьку столько лет. Спросила ее только вскользь, где это она-де пропадала, и тут же забыла, словно пропадала Женька неделю, от силы две. Мальчишки заделались галантными и внимательными. Девчонки не вертели хвостами, не старались похвалиться друг перед дружкой обновкой ли, ухажером, безделушками. Все были рады встретиться, и вспоминали тех, кого не было. "И меня так вспоминали они", — почему-то подумалось Женьке и стало вдруг до того тепло и уютно, что едва не обида брала, почему раньше она об этом не знала. И не хотелось обижаться даже на себя. Хотелось просто быть, все время быть здесь и со всеми.
Но у всего есть конец. И снова они ехали с Венькой, взявшимся ее проводить, в автобусе. Людей было много — не протолкнуться. И не взяться ни за что, что бы сберегло от падения. Венька однако стоял словно припаянный к полу — видно сказывалась морская привычка. А вот Женьку мотало по инерции то вперед, то назад, в зависимости от того, тормозил автобус или разгонялся. Падать-то она не падала — в такой толчее особо не упадешь, но чувствовала себя неудобно, особенно после гневных взглядов соседей, которых толкала.
Венька сориентировался быстро:
— Держись за меня, я устою.
Женька взяла его за рукав. Но в следующий момент снова полетела вперед.
— Кто ж так держится? — усмехнулся Венька и положил Женькины руки себе вокруг пояса. — Вот так и стой!
— Венька, ты чего — люди же смотрят, — прошипела девушка.
— Как же, смотрят. В такой толчее разве что следят, чтобы кошельки на месте остались.
И Женька не нашлась, что возразить. Тем более, что теперь она больше не падала, и ей было тепло и уютно. Постепенно людей в автобусе становилось все меньше, за окнами мелькали новые и новые остановки, а они так и стояли, ничего не замечая. Они не говорили: каждый думал о своем. В какой-то момент Женьке вдруг представилась оставленная дома роза. "А ведь сегодня — день Святого Валентина… Неужели это и есть…"
