Каждый пишет, как он дышит…
Наоборот: Кохтла-Ярве изумительно богат своими людьми. Он еще восстанет из пепла забвенья.
Довольно длинное предисловие? Нет… Если сейчас остальные жители Эстонии познакомятся с моим рассказом, то они разделят мою точку зрения.
Жестокий эксперимент
- Миленький! Ты такой красивый, а ходишь по морозу без шапочки!
Маленькая-маленькая, ну чисто опенок, женщина лет шестидесяти говорит это от всей души. Мне. Ни с того ни с сего, запросто, просто…
И я теряюсь. Потому что какое вроде бы дело ну совсем незнакомому человеку до незнакомого меня? Мы только что вышли из студии художника в пятиэтажке после трехчасового шумства и бесподобного разговора. И до микроавтобуса нашего ну двадцать шагов от подъезда. Там у меня меховая (а ля "гросс чукча") шапка на сиденье греется.
- Смотри, не простудись! — говорит она мне и после здоровается почтительно с Александром. Все тут всех знают, а его — тем более.
Эпизод, скажем так, показательный. Ну, кто я ей? Она меня видит в первый раз. И слово доброе говорит, и о здоровье беспокоится…
И это после всего того, что с местными наделало время (как говорил кто-то из великих, не дай вам Бог жить в эпоху перемен, особенно в месте, задвинутом на второй план государством — членом Евросоюза, Эстонской Республикой).
"Хрущоба" напротив в каком-то лохматом году была выкрашена в безумный розовато-бордовый (именно так!) цвет. И сейчас струпья сползают по стенам, скручиваются в трубки — там серый равнодушный бетон…
Так вот ты какой, сланцевый район, бывшая и будущая индустриальная гордость страны!
- 17-20 лет назад шахтерские эти места, отвалы пород и огни сланцеперерабатывающего комбината писал — мне это нравилось! И сейчас горжусь теми картинами! — горячо говорит наш собеседник.
Так эти места нынче вынесены "за скобки" пока. Вместе с людьми. Впрочем, хватит. "Плач Ярославны" мне не к лицу, равно как и облупленные бетонные плиты — не Стена Плача в Иерусалиме. Пойдемте веселиться, упьемся пиршеством человеческого общения и художествами Александра Игонина.
Рожденный летать — ползать не может
Этому седому мальчику с волнистыми волосами до плеч и французской бородкой, с усами — 68 лет. Но "бес в ребро" у него смолоду. Он, талантливый хулиган, куролесил со студенческих лет, когда еще учился в Художественном институте в Таллинне. Поначалу он, рыбачок и обожатель природы (и женщин, тс-с-с!), мастер кисти и карандаша, умелец вести светскую беседу, так мне сжал руку… что пришлось ответить тем же.
"Ах ты, старый дьявол, — думаю, глядя в голубые с искрой глаза, — да ты еще и артист!" Благодаря тому, что в моем зачатии никакой палец не принимал участия, то бишь, у нас тоже есть в голове извилины, я понимаю: с этим парнем я бы с удовольствием познакомился поближе.
Он же что делает: он же лапу давит, чтоб показать, что порох в пороховницах у него сухой и готовый к употреблению постоянно и всегда. Ибо рядом симпатичная девушка — наш корреспондент.
Мы потом в прихожей его студии — нетопленой, холодной, он там в валенках работает ("Я обрезание сделал, — деловито сообщил он мимоходом, — трубы батарей отрезал…"), — так вот потом уж мы после умнючих бесед взахлеб рассказывали, кто как из нас во сне летает. Он так, а я — вот эдак. В общем, рожденный летать — ползать не может… Я его тоже ведь рисую сейчас — резкими штрихами грифеля. Набросок. Эскиз. А ниже беремся за краски…
Портрет художника
Почему я назвал его "шевалье"? У французов это означает, что перед вами дворянин. Он родом из Санкт-Петербурга ("Но там бы я жить не стал" — не "его" это место. Ему окрестности нравятся здесь, вокруг, в Ида-Вирумаа, особенно Нарва-Йыэсуу — вдохновительное место… недаром даже братья Стругацкие написали именно там своего знаменитого "Жука в муравейнике").
Шляпа. Легкомысленный шарф, что перекинут через плечо. Веселое лицо и правильная речь — эту драгоценность ныне редко встретишь. И слова "творчество" ни разу не сказал! Чертовски элегантен и подвижен, студия — обычная двухкомнатная квартира, но стены… о, стены увешаны картинами, самых разных размеров и самой разной тематики в обеих комнатах. В нескольких местах — напластования эскизов и набросков — художественный беспорядок, в котором он ориентируется безошибочно. Тут все подчинено одной цели — беспощадному труду.
- А можно в этом порыться? — киваю на эскизы. И после разрешения начинаю перебирать те самые "тонны руды", из которой мастер потом извлекает золото. Неужели вы думаете, что творец, не постигнув ремесла, может одним махом сотворить шедевр? "Заболев" сюжетом, он мается и бродит в потемках. Ищет выход. Десятки поворотов тела, техника рисунка, а потом своди воедино. И что, потом обязательно получится то, что хотел сказать, выкрикнуть миру? Сколько порезано полотен, сожжено рукописей — увы, они горят, да еще как… — сколько разбито молотком в ярости осознания неудачи прекрасных статуй!
- Сейчас я многое делаю уже не думая — ремесло и техника, а все это дается только временем. А главное — душа — она уж заложена, — сказал Александр, заваривая чай…
Отчего ж он тут живет?
Вот тут надо сказать очень коротко. Александр Игонин, художник Божьей милостью, вовсе не мечтал осесть в Кохтла-Ярве.
Публицисты XIX века все время вопрошали, что же в самом деле выбирает народ — Конституцию или севрюжину с хреном. Ответа на этот вопрос не последовало. Как вы понимаете, это в переносном смысле означает, что Александр Иванович вовсе не лазил с лупой по карте в поисках Кохтла-Ярве, как филиала Эдема на Земле.
Он сюда попал в советские времена по распределению, учителем рисования. Он тут практику проходил студентом. Тут кипела жизнь и рисовались портреты тогдашних вождей, дым из высоченных труб комбината считался сказочно красивым и важным для мощи державы.
- Я тут Героев социалистического труда рисовал, — показывает Александр на кресло, которое он называет "золотым". Оно действительно, похоже, покрыто чем-то вроде золотистой фольги, смятой уж временем.
Рассказывать тут нудно, чего он тут живет, а не ищет, где лучше, ни чему. У него было несколько возможностей уехать в очень неплохие страны Европы. Но…
…Но внучка Настенька. Девоньке восемь лет. И на длинном столике вдоль стены я вижу портрет, нарисованный детской рукой, красками. И сразу узнаю своего визави! Вот с нами он разговаривает, и на лице его трепещет мимолетная улыбка, а на портрете ярко-алые губы выведены в улыбку — "хоть завязочки пришей"! Значит, с натуры писали, значит, ему есть чем дорожить здесь.
От "Короля Лира" до шедевра у вешалки
Коротко скажу: он был знаком с Георгом Отсом. С потомками Игоря Северянина (портрет его, человека с тяжелым лицом римского императора, просто лежал на стуле!). И с массой знаменитостей. Но особенный случай произошел у него с актером Юри Ярветом. Тем самым, что сыграл главную роль в фильме "Король Лир". Прослышав, что актер здесь, в Ида-Вирумаа, на побережье, студент на перекладных добирается в Тойла и — находит-таки Юри. Такие безумства он совершал в молодости! И подошел, представился, и говорили…
И вот настает время прощаться. И тут студент набирает воздуху и храбрости и выпаливает: "Не могли бы вы мне дать рублей пять, мне до Таллинна добираться, на билет денег нету! Я вам верну! Всенепременно!" Актер с сомнением смотрит на нахального юношу и спрашивает: "Денег мне не жалко. А вы правда студент-художник?" — "Да вот на штаны посмотрите!" — это, конечно, было удостоверение получше всякого студенческого билета: все штаны запачканы красками…
Актер утром уезжал из Таллинна в Москву, на съемки знаменитого фильма.
- Я всю ночь не спал, правда, боялся к поезду опоздать, чтоб вернуть пять рублей, — улыбается художник. Он примчался на перрон к московскому поезду. Нашел актера. И вернул долг. Долг чести. И Юри Ярвет с достоинством принял деньги, не унизив молодого человека снисходительным отказом — не милостыню же подавал, а в долг, как равному.
К чему этот эпизод, спросите вы? К тому, что именно такие моменты в жизни отшлифовывают в человеке особые грани — благородство, смелость, понимание других… да много чего. И пока он говорит, рассказывает, его заставляют позировать — что он делает совершенно безропотно, играючи, смело.
А теперь о шедевре. Да-а! Конечно, есть множество картин в его студии, этапы, поиски, — от портретов до пейзажей, в чем-то больше личного, в чем-то видно: работал долго, оставлял и возвращался ("Нельзя вымучивать!"). Некоторым своим находкам он радуется как ребенок. Историю каждого произведения помнит наизусть — от северного сияния (служил в Североморске) и оленей до трех обнаженных граций в лодке с мотором, за которым он изобразил себя ("Хотя там финн сидел, в гости приехал!").
Обнаженная натура — его сила и его слабость. В том смысле, что любит он писать ее. И не из головы, а с натурщицы в полном естестве.
На стенке в прихожей, отдельно от всех, скромно висит картон, старая работа. Обнаженная женщина в шляпке и с серьгами написана скупо. От нее исходит такая эротическая радиация, что мне становится не по себе. На вопрос — кто это, художник суховато отвечает, что имени ее не помнит, "живет сейчас в Италии". Он явно не хочет говорить. Впрочем, что спрашивать: картон висит одиноко, отдельно от всего половодья, сразу, как войдешь — направо на уровне глаз. Неяркий. Неброский. Убийственно красивый не то эскиз, не то крик раненой мужской души, не то стрела, которая сломалась в теле и не вытащить ее ничем. Может, я ошибаюсь. Но мне так показалось, Александр Иванович. Ведь когда вы ее писали, вы еще Сашей были, правда?..
А вообще он еще и танцует отлично. До сих пор, по его словам, в местном элитном обществе "отрывается" и веселится.
Он очень любит своих, всех, "кто умерли или доселе живы", как поется в известной песне на стихи Беллы Ахмадулиной. Мать, отца, брата, дочь и Настеньку. Та написала на его портрете: "Пенек".
- Господи, а что так? — спрашиваю.
А он смеется: "Я ж старый пенек, чего обижаться! Мне — нравится!"
Не верьте Интернету
Своих родных он писал много. Дочь, внучку… Отца. Когда работает — включает музыку. Уходит. Он тут и его — нет. Кто-то снял его на пленку: он у подрамника, работает, а нога непроизвольно отбивает такт.
Презирает попсу.
У него стоит старый проигрыватель. И лежат те самые конверты с большими "небьющимися" пластинками.
Он любит классику — Чайковского в первую очередь. Грига. Сибелиуса. Вивальди. Баха. Из более новых — "Битлз".
Если вы залезете в Интернет (Александр его категорически избегает), то найдете массу всяческих фотографий и разных парадных статей, где вообще-то мало правды о человеке — так, выставка, рукопожатия, чиновники от культуры, и там вы не увидите того Александра Игонина, которого имели честь видеть мы.
В этих краях его знают все. Вы думаете, его жизнь не била и не мяла, не давила и через мясорубку не пропускала? Подавилась.
Именно потому мне показалось, что заголовок — парафраз слов песни Булата Окуджавы — хотя и посвящен Василию Аксенову, тем не менее очень подходит к бытию художника и поэта (он и стихи сочиняет мгновенно!) Александра Игонина.
Имя мамы Александра — Роза. И в одной из комнат его студии на обычной простыне (!) "сухой" техникой написана огромная, спокойная неброская роза…
В общем-то он к месту своего проживания относится благосклонно — имеет право. А вот край, где он живет, к нему относится, как к живой музейной гордости.
Но он остается самим собой — и на прощание, такой хитрый, пытается снова цапнуть рукопожатием Геракла мою слабую ладошку. Приходится вернуть ему должок: как он пятерку вернул Ярвету, так и я ему "пятерню" возвратил. Чему он отчего-то тоже очень обрадовался и восхитился.
…Он подарил мне несколько офортов. Обнаженные женщины. В рамку — и на стену. А на обложке упаковочки написал: "Александру от Александра".
Чем выше полет у человека — а он же летает! И решения сюжета во сне видит! — тем он проще в жизни. Но за простотой и легкостью общения человека с легкой фигуркой как в дымке стоит тень — громадина гиганта по имени Талант.
А вот и выставка его картин и его самого…
