Так вот, Битлы были для нас, взрослевших в начале шестидесятых, тем самым глотком свободы, от которого зашкаливал даже оттепельный хрущёвский манометр. "Молодёжка" тогда публиковала полуиезуитские-полувосторженные заметки о них, а мои питерские друзья зачитывали привозимые газеты до невозвратности. И так далее… Как говорят, помнящий — помнит и поймёт, а остальным не объяснить.
Сегодня уходит постепенно в темноту и незнание Джон Леннон, вернее, расплывется этот образ, созданный когда-то в нашем сознании, за время его отсутствия; нет уже Джорджа, Ринго, как всегда, в тени, а на передний план всё отчётливее выступает Джеймс-Пол, который СЭР. И герб у него уже есть, и фамилия первая на дисках в списке авторов их общих песен… Мне он нравится, как любой из их четвёрки, но как-то незаметно миновало очередное 8 декабря.
Не захотел вот брать эпиграф из их песни, зато вступление сделал сумбурное…
Почти 10 лет назад, проколесив и просуетившись почти месяц в делах и хлопотах по Пенсильвании, Мериленду и окрестностям, приехал, наконец, в Нью-Йорк, поселился в гостинице "Парамаунт", что номер 235 на Западной 46-й стрит — почти на углу Бродвея с Таймс-сквер (кто знает), решил недельки полторы-две отдохнуть для себя, походить по музеям, галереям и пр. интересным местам. И начался идиотизм: какой-то, сидящий внутри настырный малый, поднимал меня рано утром и тащил в Сохо, с его нескончаемыми и интересными галереями, уличными выставками в Зелёной деревеньке, вдоль 5-й авеню, вернее, на Восточной Сентрал-парк, и пр. и пр. Зачем-то полдня проторчал в музее Гугенхейма, бродил с японцами и индусами по кошмарным офисам ООН, день потратил на Уитни, словом, вёл себя, как одичавший турист с уклоном, даже заглядывал в антикварные лавки, чего никогда ранее за собой не замечал. Облетел Манхэттен на вертолёте, толкался в Рокфеллер и Линкольн Центрах, залез на приснопамятного близнеца МТЦ, прошвырнулся без задних мыслей по Уолл-стрит… Ещё немного — и пошёл бы даже в зоопарк или поплыл бы на одноимённый остров к статуе зелёной Свободы… Мечтая вечером сходить на какое-нибудь представление в один из бродвейских театров, коих вокруг моего отеля были десятки, выматывался так, что еле хватало сил поужинать у приятеля Юры в кафе, благо оно размещалось в 30 метрах от гостиничного вестибюля и, добравшись до номера, после душа падал без сил. Все дни стояла жара — до 40 градусов по нашему Цельсию…
19 июля было пасмурно, и даже шёл дождь, первый раз за время моих сумасшедших экскурсионных дней в Нью-Йорке. Вставать не хотелось и, ещё в постели, поставил купленный на днях зачем-то "IMAGINE" Леннона… Очнулся, когда музыка кончилась, и, вдруг, решил посетить сегодня его воображаемый мемориал в Центральном парке и более никуда не ходить… Медленно собрался, очень постепенно позавтракал у Юры в итальянской его забегаловке и, собираясь пройтись пешком по 8-й авеню, попал под сильный дождь. Купив за 5 долларов китайский зонтик у подсуетившегося соплеменника М.Л. Кинга (вчера бы не купил и за просимый доллар — вот он, расторопный рынок), в соответствующем минорном настроении, пошёл по лужам на север…
Тут я сделаю ещё одно отступление. Без фотографий, которые я прилагаю, мой рассказ бесполезен и бессмыслен. Описать сделанные мной в этот день снимки, вернее, то, что на них получилось, не смогу и не сумею. Если DELFI их не представит в тексте, читать далее не советую. Пока-пока…
Идя по 8-й авеню, которая после Линкольн-центра и круглой площади Колумба с его колонной, стоянкой конных такси, и на которой меня окатил из лужи наглый цветной — водитель длинного, линкольновского же, лимузина, заскакивая в магазинчики и лавочки, где я не только прятался от дождя, который начинал идти время от времени, прекращаясь без надежды на полное завершение. Я ещё начал социологический и культурологический опрос населения: Не знают ли они, граждане свободного города, где в нём жил и закончил свои славные дни товарищ Леннон, который Джон, один из Битлов?
Граждане не знали. То есть, некоторые слышали это слово, но то, что за ним человек, и какой он, чем известен и за что, не знали абсолютно… Был, правда, один японец, продавец в канцелярской лавочке, который, судя по глазам, что-то знал и, видимо мог бы мне кое-что рассказать, понимай я японский, а он — знал бы английский. Хотя я разобрал, что меня он принял за шведа и, может быть, его явная отсидка в концлагере для японоамериканцев, познакомила его с товарищем Лениным и, желая сделать скандинаву приятное, он признал его знаменитого политического земляка. Я же, в знак благодарности, купил у него дорогущий автоматический универсальный карандаш, не имея понятия, зачем он мне нужен. Но потом пригодился, я его до сих пор пользую, таких более не видел и даже немного хвалюсь перед приятелями и коллегами.
Опуская, для краткости, дальнейшие свои "приключения" под дождём и на неблагодарной ниве, скажу, что вскоре я добрался до Западной 72-й улицы, на углу отметил снимком здание Дакота-Хаус и, повернув налево по узенькой тропиночке, идя вдоль типичного американского временного штакетничка на проволочном каркасе, пошёл вглубь Сентрал-парка к Земляничной Поляне, о которой извещала фанерная зелёная дощечка с вырезанными золочёными буквами, привинченная на уровне глаз к сучковатому неокрашенному столбику.
В трёх шагах, собственно, и начинались эти воображаемые поля с разнообразной растительностью — деревьями, кустарником и цветами (?), присланными, как мне вспомнилось, из более чем 120 стран мира. Тем не менее, растительность производила в массе своей впечатление мелколесья средней полосы, каковая имеется вдоль всего нашего шарика. Асфальтированную площадку, с уходящими по трём сторонам дорожками, окаймляли типичные лондонские скамеечки — тонкий металлический каркас и шесть тёмных реечек, три — спинка и три — сиденье. Направо, на двух выделяющихся светлых верхних реечках спинок, привинчены полированные латунные таблички: авторы сего поля, архитектор и дизайнер, почему-то уже ушедшие в мир иной. Об этом можно было догадаться по двум датам под именем каждого.
Посидев на скамеечке, подальше от табличек (не люблю могилки), сделав дюжину снимков, решил подойти к тому месту, где придурок Чэпман расстрелял в упор Джона. Пройдя назад по тропинке к Западной Сентрал-парк авеню, перешёл её и медленно, выдёргивая ноги, как по песка, подошёл к подъезду Дакота-Хаус. Фасад дома был на ремонте, вдоль авенюшной и стритовой сторон наличествовал забор с навесом от рабочих, их инструмента и кирпичей. Однако, главный подъезд и парадная, отмеченные в заборе прямоугольным возвышением, были доступны. Около подъезда суетился привратник — стритовый швейцар, подбегающий под огромным зонтом к останавливающимся у входа авто и провожающий приехавших и отъезжающих к дверям и обратно. Я даже засмотрелся на него — крупного мужика в униформе, с довольно большой чёрной бородой, шустро управлявшегося со своими обязанностями и, не менее ловко, прятавшего в карманы, причём, почему-то разные, чаевые.
Подойдя к нему, я, стараясь не отвлекать его от работы, поинтересовался: здесь ли произошло это самое и, если да, то где именно, и могу ли я сделать несколько снимков. Он, как мне показалось, привычными, шаблонными фразами, быстро ответствовал мне, успевая при этом работать и зарабатывать, и легко разрешил фотографировать.
Пройдя под арку в указанный подъезд, даже несколько зайдя за запрещающую табличку я быстро сделал три снимка… И непонятное случилось со мной — я почувствовал жуткий холодный ветер, пронизывающий меня насквозь, и это притом, что в подъезде, клянусь, не было ни ветерка. Ватные ноги подгибались, уже после второго снимка меня оттолкнуло назад, за табличку. Промямлив слова благодарности, я потащился по 72-й стрит. Дошёл до какой-то забегаловки, втёк в двери и, плюхнувшись на ближайший стул, просидел с полчаса, пока на меня не стали поглядывать из-за стойки. Не повезло, думал я, простыл, продуло, загриппую некстати… Подозвав цветную девчушку из обслуги, кое-как попросил полулитровый стаканище кофе и дринк. Выпил, ещё посидел, немного полегчало, выпал из заведения — повезло, сразу остановил такси…
Не помню, как доехал до 46-й улицы, еле-еле дополз до Юриного заведения, полностью уверенный — простыл, заболел. Поговорил как мог с приятелем, сквозь туман, нехотя чего-то поел, помню Юра послал свою работницу напротив, в корейскую лавочку-лабораторию, проявить мою плёнку и отпечатать снимки. Посмотрели потом свежие фотографии, вспомнили свои молодые годы, их песни и нашу жизнь под них.
Юра расчувствовался и принёс откуда-то из кухни сборник "Битлз" — подарил мне, я не хотел такого подарка, он всё же настоял…
Пришёл я совершенно разбитый в свой "Парамаунт", рассмотрел получше фотографии и обмер: на первом снимке под аркой подъезда, у ограды — силуэт человека с красным огоньком в середине туловища; на втором — большой туманный шар заслонил парадную дверь и почтовый ящик, а человек исчез; на третьем — асфальт стал красный, как залитый кровью, а шар уменьшился в размерах и сместился вниз и влево… Смотрите…
Я хорошо помнил, что когда делал снимки, в подъезде никого, никого не было, швейцар стоял у меня за спиной и высматривал машины с клиентами, никаких шаров и, тем более крови на асфальте я не видел…
…Трое суток, до отъезда, я слушал их музыку, выходил из номера только поесть что-нибудь у Юры в кафе, принести очередную бутылку и упаковку пива, и слушал, слушал…
Рассказываю я об этом редко, очень редко — раза три за почти десять лет, зачем-то рассказал сейчас… О музыке как таковой, в частности, о Pink Floyd и других хороших группах, могу говорить и делиться с кем угодно, а о "Битлз" и Джоне — тяжело…
Да, и ещё. Прошу прощения у тех, у кого я оторвал своим рассказом время от более важных дел.
