Имя Елены Костюкович знакомо всем, кто читал хоть один роман Умберто Эко: именно она перевела на русский все его художественные книги от "Имени розы" до "Волшебного пламени царицы Лоаны". Накануне фестиваля Елена Александровна рассказала "ДД" о том, каково это — переводить на русский Умберто Эко; и как писать об итальянской кухне так, чтобы твоя книга стала потом бестселлером в Италии; и о многом, многом другом.

"Иди сюда, девочка… Ты сама переводила?"

– Вы — внучка писателя и художника Леонида Волынского. Надо думать, литературная среда, которая окружала вас с детства, не могла не повлиять на ваше решение связать жизнь с переводами…

– Вы знаете, в те времена не принято было думать, что писательское дарование — даже если предположить, что оно у меня есть, — можно реализовать напрямую. Вы помните, что была цензура, писатель не мог делать карьеру, не продавая себя, и, соответственно, требовалось находить какие-то другие способы самореализации. Та среда, в которой я существовала, знала много обводных каналов. Дед мой, например, человек очень способный и талантливый, писал книги по искусству. Еще было литературоведение — и, наконец, были переводы. Я глубоко убеждена, что хорошие книги уже написаны, и если удастся написать еще одну, это большое счастье, конечно же… но переводить хорошие книги все-таки полезнее. Тут и самореализация, и подарок читателям, и подарок себе, и существование в одном из самых насладительных режимов, в которых только может находиться человек: ты пишешь большую хорошую книгу!

– Как получилось, что вы взялись за "Имя розы" Умберто Эко, вещь сложнейшую, особенно для молодой переводчицы…

– Представляю, что было бы, если бы я тогда себе сказала: "Вещь сложнейшая, а тебе, Ляля, 22 года, подумай, хочешь ли ты опозориться на всю оставшуюся жизнь?" Нет, я со святым горением молодого идиота просто ринулась головой в омут. Перевод "Имени розы" мне никто не заказывал. Там в первом же абзаце говорится: "16 августа 1968 года я приобрел книгу под названием "Записки отца Адсона из Мелька"… Найденный в Праге раритет спас меня от тоски в чужой стране… Через несколько дней бедный город был занят советскими войсками". Из-за этой фразы, поверьте, у них было заседание отдела культуры ЦК! Покойный Генрих Смирнов с пеной у рта доказывал: это проповедь еврокоммунизма, ревизионизма, ползучего западного капитализма… Цензоры хорошо пронюхивали такие вещи, умудрялись отыскивать все спрятанные смыслы. "Вы нас не обманете! Вы думаете, я идиот и не понимаю, о чем книга, — да я больше вашего читал! Я "Архипелаг ГУЛАГ" как свои пять пальцев! Я знаю, что вы хотите протащить в печать, но не будет этого!" Я получила роман в подарок и решила для себя: отличная книга, надо переводить, а с первым абзацем как-нибудь разберемся. Потом — стечение обстоятельств: старшие коллеги, переводчики, даже редакторы вместо того, чтобы затоптать, зажать, сказать "Нечего тебе в 22 года в это лезть!" почему-то сказали: "Ну-ка иди сюда, девочка, дай я на тебя посмотрю… ты сама переводила?" А потом — потом я стала понимать, сколько в текстах скрыто сложностей, и стала переводить, может, более чисто, но — менее вдохновенно…

Волшебное пламя Умберто Эко

– Вам не приходила мысль внести в перевод "Имени розы" какие-то коррективы?

– Издательство "Симпозиум" готовит к печати новое издание "Имени розы", мне как раз прислали верстку, и я впервые за двадцать лет ее открываю. Когда я начну перечитывать свой перевод, боюсь, со мной произойдет все то же, что происходит, когда я читаю дурные чужие переводы, — я буду негодовать, немедленно засучивать рукава… Кроме прочего, переводы обладают феноменальной способностью устаревать, в отличие от оригиналов. И я сознаю, что если все женщины стареют, то и у меня будут морщины, если все переводы устаревают, значит, и у моего будет старая унылая рожа, и что-то захочется в нем переправить.

– Будем надеяться на лучшее — ваш перевод, как и оригинал, выдержан в архаической стилистике, а она, по идее, стареть не должна…

– Будем надеяться. Но, понимаете, когда я перевожу Умберто Эко, я всегда помню об одном: всякий раз, когда я с ним встречалась, проникаясь пиететом и трепетом, я видела, что его отличает ироничное отношение к жизни — во всем. Вот эту интонацию Эко я обязана передать. Чтобы текст не казался высокопарным, чтобы всегда было снижение, юмор. А юмор имеет тенденцию устаревать, и, может, его придется подновлять и подмазывать. Мы говорим не так, как четверть века назад, язык все-таки меняется.

– Когда выйдет русский перевод последнего романа Эко "Волшебное пламя царицы Лоаны"? Английский перевод появился год или два назад, а русского все нет и нет…

– На сегодня перевод завершен, роман верстается и выйдет в первых числах сентября. Текст вычитан, картинки на местах, песенки переведены, комментарии написаны — впервые в жизни я откомментировала роман Эко. Обычно мне кажется, что можно так сделать, чтобы все угадывалось из текста, но в "Пламени" это невозможно. Там такое количество понятных западному читателю вещей, что я написала большой комментарий — очень аккуратно, деликатно и стыдливо.

– Как вам этот роман?

– Должна сказать, что книга — замечательная. В ней есть открытая интонация, которой до сих пор у Эко не было — за исключением ряда эпизодов "Маятника Фуко", может быть. Эко — автор ироничный, у него почти нет патетики, а когда есть, она прибивается потом шуткой, иронией, каламбуром, но когда она все-таки есть, это бесконечно ценно. Все-таки очень мало в мире писателей, которые говорят о главном. Роман "Волшебное пламя царицы Лоаны" — о том, из чего состоит современный интеллигент. О культуре плюс сомнения, чувства, драмы, поиск религии — все то, из чего слеплены мы все, вы, я и он. Герой впадает в кому, забывает, кто он, и лепит наново самого себя из каких-то кусков. И только в момент смерти у него рождается волшебное воспоминание о некоторых поступках — и ты понимаешь, что не дай Бог оказаться в ситуации, когда нужен героизм, но когда он нужен, надо, грубо говоря, выйти на площадь… Переводить "Пламя" было безумно трудно. Массовая культура 30-х годов, картинки-песенки-комиксы. Я даже сделала новый перевод "Лили Марлен" — не потому, что я не люблю перевод Бродского, но если читатель откроет книгу и увидит там Бродского, он подумает: это Эко или Бродский все-таки? Это страшно интересно — "клеить" текст за автора. С одной стороны, ты прекрасно понимаешь, где он и где ты. С другой — ничего не сделать: ты идентифицируешься с автором.

Русские писатели — такие русские…

– Ваша книга "Еда. Итальянское счастье" получила в Италии две премии, то есть итальянцы эту книгу приняли. Как вам, неитальянке, удалось написать труд об итальянской еде, который снискал столь замечательный прием?

– Естественно, только неитальянец может написать книгу про итальянцев, глядя на них со стороны. А еще — итальянцы очень добрые люди, у них во всем разлита неимоверная мягкость. Я отлично понимала: полезь я с такой задумкой в более агрессивную культуру — с риском допустить миллион ошибок, там же терминология, тысячи названий, советы, как готовить какие-то соусы, — все могло бы закончиться плачевно. А тут — я надеялась, что меня простят: "Приятно, что она нас изучила". Они нашли там две-три царапины, а царапины есть всегда и везде. Например, я написала про "молодое вино бароло", а оно молодым не бывает, оно по-другому называется в молодом состоянии. Ну, не проверила, да, дура. Мне очень стыдно. В Италии сейчас вышло третье издание книги, там ошибка исправлена.

– Вы были рады итальянской премии?

– Я за нее билась как гладиатор в Колизее. Сейчас расскажу. Книготорговцы выбирают авторов лучших, на их взгляд, кулинарных книг. Все имена валят в большую кучу, и авторы шести книг, набравших больше всех голосов, приезжают на виллу. Три дня дискутируют. И вот представьте: все мои конкуренты — итальянцы, и не просто так — одну книгу написали втроем, другую — вчетвером, еще одну — вдвоем, и два конкурента были одиночками. И я. Их там была армия, и они все итальянцы и профессора кулинарии. А я что? У меня платье было очень красивое. Зеленое платье, шелковое, немыслимой красоты, я думала, оно меня спасет… Никогда не участвовала в столь театральном конкурсе. Это был чистый цирк. Меня поддерживали трое крестьян из Лигурии, которые объяснили мне все про артишоки. Крестьяне были в клетчатых рубашках, в сапогах, а профессора кулинарии — во фраках. Когда выяснилось, что я победила с перевесом в два голоса, это было счастье.

– Вы, кроме прочего, литагент нескольких российских авторов — Улицкой, Рубиной, Акунина, Саши Соколова, Ильи Эренбурга, группы "Мемориал". Каких русских писателей в Италии читают с интересом?

– Улицкая имеет своего читателя, хотя меньше, чем я надеялась. Проект Акунина прошел не так успешно, как хотелось бы. И грандиозный успех, вы не поверите, у Саши Соколова. Которого — пойди прочти. Интервью, рецензии… Потому что — высокое, настоящее, качественное. Итальянцы говорят: уж если русские, пусть будут великие, они все равно такие русские, что читать их ради удовольствия мы не можем, но будем читать для престижа… Когда итальянцы врываются в русский мир, они хотят, чтобы это был не лавсан, а чистая шерсть. Вот поэтому — Саша Соколов. Если вы видели его фотографию, вы знаете, что это гладко выбритый мужчина со скульптурным лицом. Лучшая рецензия на него вышла в "Corriere Della Sera". Они поместили там фотографию: человек с окладистой белой бородой и добрым взглядом. Я спросила: как вам это пришло в голову? Они сказали, что выбрали самого русского из всей картотеки…

Поделиться
Комментарии