Мысли мечутся и прыгают в голове, рождая неистовый страх и панику. Как это могло случиться? Почему это произошло именно с нами?!
Мы были молоды и романтичны, когда случайно встретились на улицах средневекового города. Он мило улыбался и, смешно растягивая губы, произносил мое имя, отчего оно звучало совсем по-новому и особенно нежно. Озорной, светловолосый, с лукавым блеском в глазах, он коверкал русские слова и смеялся: — "Поправляй меня, когда я ошибаюсь, я хочу говорить слова любви на твоем родном языке". А я, приехавшая из другой страны, внимала каждому его слову, с придыханием слушая полюбившейся мне уже акцент. Наши волнующие встречи омрачались лишь тем, что я ничего не могла сказать ему по-эстонски. Так мы начинали знакомство друг с другом, с другим языком и доселе нам неизвестными традициями.
Он, спокойный и невозмутимый, сдерживал мою неуемную энергию и сумасшедший темперамент. "А я никуда не тороплюсь",- заявлял он мне, всякий раз, когда измаявшись от ожидания, я поторапливала его, облокотившись о входную дверь. В такие моменты, он полностью подтверждал анекдот о медлительности и нерасторопности эстонцев.
Рождение нашего долгожданного малыша не было безоблачным. Родители моего мужа никак не хотели принять русскую невестку в традиционную эстонскую семью. А тут еще вечные споры, касающиеся имени нашего сына. Иван или Томас? Никита или Андрес?
Вопрос вероисповедания сильно подпортил наши и без того, натянутые отношения. Бабушка Марика настаивала на том, чтобы их внук был католиком, несмотря на мое откровенное сопротивление.
Муж же, в свою очередь, пытался сохранить нейтралитет, не занимая ни одну из сторон. Безусловно, такая позиция ему давалась крайне тяжело. Он оказался между людьми, одинаково дорогими ему.
Именно из-за перипетий со свекровью и без столь желанной поддержки супруга, при всей его лояльности и тактичности, я чувствовала себя глубоко несчастной и чужой в стране, в которой, как я считала, встретила свою судьбу.
Но мы продолжали любить и свято верили, что это навсегда.
Хрупкое равновесие, которое достигали годами и любовью, разбилось весенним вечером и телефонным звонком. Истошно кричала подруга: "Ты знаешь, что творится? Включи телевизор!" Потом эту ночь будут называть "Бронзовой"*, а тогда это было просто страшно и невозможно. Я опустилась на диван, ноги дрожали. Рядом стоял муж и растерянно смотрел то на меня, то в телевизор, и вдруг заорал: "Наконец-то, Эстония свободна!" И что-то внутри меня дрогнуло и со звоном разбилось, мне казалось, я вся рассыпалась на мелкие кусочки, которые обратно уже никогда не собрать. А где-то на улицах бушующего города, брызгавшего стеклами разбитых витрин, где летали камни и били лежачих, где заковывали в наручники, стояли друг против друга соседи и коллеги, был наш мальчик с эстонским именем и русской мамой.
Семейная жизнь разбилась о "Бронзовую ночь", оставив после себя острые осколки горечи и непонимания. Каждый из нас выбрал верность родному слову, традициям и культуре.
К сожалению, наша любовь не оказалась выше национальных пристрастий.
*Бронзовая ночь — в середине апреля 2007 года правительство Эстонии приняло окончательное решение перенести памятник "Бронзовый солдат" (памятник советским воинам, павшим в Великой Отечественной войне) из центра города. Демонтаж монумента и снос мемориальной стены в ночь с 26 на 27 апреля 2007 года повлекли за собой массовые волнения и беспорядки в Таллинне и других городах Эстонии.
