Едва ли тусовка, собравшаяся на "форум" в отеле "Олимпия", способна к достижению реального мира. Кто наделил тусовщиков правом вступить в переговорный процесс? Никто. Каковы их реальные полномочия к заключению общественного договора? Полномочий нет. Каков их общественный авторитет? Крайне сомнительный, учитывая предысторию мероприятия. Но, главное, каковы их реальные возможности к тому, чтобы условия общественного договора (гражданского мира), если таковой будет достигнут, добровольно соблюдались обеими сторонами?
В условиях мононационального государства, в котором доминирует одна культура, экстраполированная отсюда и прямо в вечность, ни о каком гражданском мире и речи быть не может. От русской общины (инородцев) режим требует полной и безоговорочной капитуляции, и мы понимаем, что режим Андруса Ансипа имеет право требовать от нас капитуляции и средства (силу), чтобы ее добиться. Диспозиция ясная и понятная.
Из "гражданского мира" торчат уши Центристской партии. По сути, нам предлагают замириться с Центристской партией, но никаких полномочий к заключению общественного договора у центристов нет. Конечно, блаженны миротворцы, ибо нарекутся сынами Божиими, но нынешний "мир от центристов" в преддверии выборов в Европейский парламент и выборов в местные органы самоуправления напоминает мне историю с "Союзом будущих граждан Эстонии".
Дело было аккурат накануне муниципальных выборов. Я тогда был увлечен идеей создания "Союза неграждан", поэтому приглашение обсудить вопрос с Эдгаром Сависааром показалось мне перспективным. Выслушав меня, Сависаар внес одну, но существенную поправку: предложил назвать организацию более оптимистично — "Союз будущих граждан Эстонии". В напарники мне определили Владимира Вельмана, и вскоре вручили круглую печать союза. Состоялось несколько шумных собраний, в члены союза записалось около пяти тысяч человек. Выборы прошли, и о союзе немедленно забыли. Мне на память осталась печать, центристам — анкеты потенциальных граждан Эстонии. Что досталось Владимиру Вельману? Перманентный почет и слава русского центриста…
В общем, председательство в центристских "рогах и копытах" мне будут поминать долго. Mea culpa, mea maxima culpa… Вина, конечно, но и добрый урок на будущее: вовремя разбираться с теми, кто приходит к нам в овечьих шкурах. Вот, например, растиражированная прессой весьма характерная цитата из выступления на форуме эстонского политолога и журналиста Ийви Анны Массо, которая пренебрегла даже овечьей шкурой:
"В Советском Союзе произошло искажение истории, и чтобы восстановить события, нужно очень много времени. Здесь очень важно понимать, что когда мы освободились от оккупации, то многие события перевернули с ног на голову. Нет единого понимания, что происходило 60 лет назад. Мы знаем, что сталинский Советский Союз не только боролся против фашизма, но и оккупировал Балтийские страны, были и репрессии. Поэтому особенно не понятно, почему для некоторых людей стала важна фигура солдата, который стал символом этого режима? Что значит Сталин для местного населения? Если говорить о СС-мундирах, то никто не говорит, что это святое. Именно поэтому эту тему нужно обсуждать".
Крайне сомнительно, что при такой степени недопонимания политологом (!) и журналистом (!) людей, которые живут рядом с тобой, можно вообще мечтать о мире, пусть даже и гражданском. Вместо того чтобы снять с обсуждения скользкую тему, госпожа Массо предлагает нам поэкспериментировать со знакомыми граблями. Si vis pacem…
А вот еще "открытие", сделанное ведущим научным сотрудником Института социологии Российской Академии наук доктором социологии и экономики Владимиром Мукомелем: "напряжения в отношениях между Эстонией и Россией обозначились уже давно". Надо же, а мы об этом ничего и не знали! Так бы жили в неведении напряженных отношений, если бы не знатный московский гость.
Отдельно следует сказать о книге Александра Астрова "Самочинное сообщество", снабженной подзаголовком "Политика меньшинств или малая политика?". Книга была представлена на форуме. Первое, куда я заглянул в книге, — избранная библиография: G.Agamben, H.Arendt, J.Baudrillard, F.Fukuyama, C.Schmitt и прочие теоретики с мировыми именами. Ссылок на местных теоретиков в избранной библиографии нет. Понимай как знаешь: либо теоретиков у нас нет, либо для автора они не в авторитете.
Автор (кто же еще?) озаботился похвальными рецензиями, помещенными на задней обложке.
Доктор философии, профессор Велло Петтай: "Эта книга — взвешенный и многогранный анализ политических процессов, которые связаны с событиями вокруг Бронзового солдата. Автор предлагает концептуальные модели, помогающие глубже понять и оценить недостатки коммуникации и диалога, которые послужили причиной публичного протеста. В книге нет излишних эмоций, автор не защищает ту или другую сторону…"
Политолог, профессор Райво Веттик: "Даже если читатель не во всем согласится с автором, книга заставит его думать и обосновывать свои взгляды. А это самое важное в формировании демократической общественности".
Доктор философии, профессор Ирина Белобровцева: "Александр Астров на этом примере показал всю сложность и противоречивость процесса становления демократии в постсоветской Эстонии, и мне кажется, что подмеченные и проанализированные им процессы характерны едва ли не для любого постсоветского государства".
Как это там, у Шекспира в переводе Маршака: "Не соревнуюсь я с творцами од" — поэтому предлагаю вместе заглянуть в книгу Астрова. Вот цитата, взятая практически наугад (извиняюсь за длину, но если обрезать, то текст цитаты может показаться неадекватным):
"И тут наиболее наглядно проявляется различие между homo sacer Агамбена и animal laborans Арендт. В политической теории Арендт, следующей в данном случае за Аристотелем, человек рождается в частную сферу в качестве animal laborans, которому еще только предстоит, приобщившись к сфере общественной, стать zoon politikon. Как и Аристотель, Арендт считает такое становление неотъемлемой частью подлинно человеческого бытования в мире. Именно поэтому каждое новое рождение является и обещанием нового мира, новой конфигурации общественной сферы, а значит, и "революцией". Агамбен, исследуя различные ритуалы и практики античного мира — особенно те из них, в которых участвовали новорожденные или несовершеннолетние сыновья граждан, — показывает, что переход из частной сферы в общественную неизменно сопровождался той или иной формой суверенного насилия или его ритуальной имитацией. Именно на границе между частной и общественной сферами, между zoe и bios, раз за разом разыгрывался ритуал производства homo sacer, а сама эта подвижная граница, точнее, зона неразличимости между частным и общественным, биологическим и цивилизованным, представляет из себя особую форму жизни — "обнаженную жизнь", nuda vita.
"Обнаженной" такая жизнь является постольку, поскольку, будучи выведенной за рамки не только закона, но и общественной сферы вообще, она неотличима от сугубо биологического существования animal laborans, но при этом является не естественной данностью, как у Арендт, а продуктом суверенного производства, то есть "техне". Сама же суверенная власть становится понятной в противопоставлении не хаосу или альтернативному суверенному порядку, а nuda vita и homo sacer, которых она же и воспроизводит как условие своего существования. Как следствие, право граждан на участие в политической жизни обретается ценой их радикальной подверженности суверенному произволу. Произволу не столько в вопросах жизни и смерти (как в случае классического суверенного требования участия в боевых действиях), сколько в проведении самой границы между bios и zoe, между частной и общественной сферами (как в случае с биополитическим феноменом эвтаназии, например). Произволу, понимаемому не как действия за рамками установленного на данный момент на дан¬ной территории законного порядка, а как суверенное решение о границе между zoe и bios; границе, прохождение которой, как и в случае с границами государственными, определяется не неким незыблемым, "естественным", "природным" или божественным порядком, но лишь технологическими возможностями суверенной власти.
Иными словами, суверенная власть, с одной стороны, настойчиво политизирует частную сферу, смещая границу между bios и zoe в сторону zoe, а с другой — деполитизирует сферу общественную, утверждая то, что Райнер Каттель определил в ходе разворачивавшегося в Эстонии кризиса как "республика идиотов", имея в виду самоустранение граждан от активного участия в общественной жизни. Такой поворот в истории суверенной власти предвидела вскоре после Второй мировой войны и Арендт, предсказывавшая тоталитаризм animal laborans, как новую форму правления, имеющую "больше общего с тщательной, расчетливой корректностью Гиммлера, нежели с истеричным фанатизмом Гитлера; напоминающую упрямую серость Мо…"
Далее на странице 109 текст теряется, поэтому для читателя остается тайной, кто этот загадочный Мо.
Есть у нас и суверенный произвол и homo sacer’ы в законе. Есть свои — и даже в избытке! — animal laborans (работающие животные). Однако предложить столь наукообразное объяснение "процесса становления демократии в Эстонии" людям, которые 26 апреля 2007 года пришли к братской могиле и монументу воинам-освободителям, чтобы выразить молчаливый протест против безнравственных действий правительства, я бы все же не рискнул. Философический концепт Ханны Арендт и Карла Шмитта соблюден вполне, но с людьми все же стоит говорить на человеческом, понятном им языке.
Согласимся, пожалуй, только с тем, что зона неразличимости между частным и общественным расширяется с каждым днем. Отказ от свободы в обмен на безопасность не является для общества равноценным или, как это подмечено у Астрова, право граждан "обретается ценой их радикальной подверженности суверенному произволу". Думая о том, что оно отказывается от нашей свободы, эстонское общество забыло о том, что свобода — понятие неделимое. Вот и прикупили "безопасность" в обмен на пакет "законов бронзовой ночи", фактически отказавшись от собственной свободы в пользу государственного произвола.
Тюремщик столь же ограничен в своей свободе, как и его узник. Узник не может покинуть узилище, тюремщик — свой пост. Их обоих разделяет решетка, но соединяет единство противоположностей. Se la nuda vita, если, конечно, можно так выразиться на смеси французского и латыни. Агамбен отдыхает.
