На обочине
В эту мясорубку попала и семья Николая Ефимова, заведующего фермой. Самого главу семейства взяли в начале августа, и с приговором "10 лет без права переписки" увезли из дома навсегда. Только почти через 30 лет стало известно, что отца расстреляли буквально через три дня после ареста. Но семья этого не знала, потому что в том же августе 1938-го мать, как жену изменника Родины, вместе с четырьмя малыми детьми выслали из родной деревни в Парголовском районе Ленинградской области в незнакомую Республику Коми — 10 лет ссылки.
— Мне не было еще и трех лет, когда это случилось, — говорит Олег Николаевич Ефимов. — Помню, что была ночь. А еще товарный эшелон и насыпь — очень высокую. Наверное, она такой мне казалась, потому что сам был маленький.
Сначала жили на конюшне, где мать устроилась ухаживать за лошадьми. Работала она от зари до темна, а дети были предоставлены сами себе. Ходили постоянно голодные. Но иногда мать украдкой приносила спрятанный в карманах овес, которым подкармливали лошадей, и давала его детям. На этом ее поймали и выслали всю семью, в чем были, с этого, ставшего более или менее привычным места. Попали они в трудовую колонию, где прожили все военные годы.
— В 1948 году мать посадила нас в лодку, и мы сбежали из лагеря по реке Вычегде, — рассказывает Ефимов. — Долго добирались до родного дома. А когда, наконец, пришли, увидели, что от него осталась только труба. Жить было негде. Поселились в деревне Касимово, и мать отправилась искать работу. Но для этого надо было зарегистрироваться в сельсовете. Однако, как только там увидели ее паспорт, в котором была проставлена 58 статья, дали 24 часа, чтобы мы уехали за пределы Ленинградской области.
Отправили их в Вологодскую область, в поселок, находившийся недалеко от города Бабаево. Только там Армас (это имя в детстве носил Олег Николаевич), которому шел уже 13-й год, пошел в первый класс.
— Многое забылось со временем, но хорошо запомнилось, какими злыми были мои ровесники, — говорит Олег Николаевич. — За мое финское имя меня обзывали "фашистом", никто не хотел со мной дружить и даже сидеть за одной партой.
Долго Ефимовы там не выдержали и, воспользовавшись возможностью, в июне 1949 года переехали в Эстонию и поселились в шахтерском поселке Кохтла, где Армас пошел сразу в 4 класс. Сначала жили в вагончике. На статью в паспорте здесь никто внимания не обращал, и жизнь стала постепенно налаживаться. Старший брат закончил ПТУ и устроился работать в шахту. И тогда ему дали комнату, а потом и двухкомнатную квартиру, в которую перебрались всей семьей. Но жить было очень трудно.
— Когда меня в 1955 году взяли в армию, верите ли, нет, я наелся в первый раз в жизни, — вспоминает Ефимов. — Меня поразил вкуснейший флотский борщ и мясо, которое лежало горкой на столе, а ребята не хотели его есть.
Попал Ефимов на флот как раз в то время, когда срок службы с пяти лет сократили до четырех. Отслужив, он вернулся домой, сменил свое финское имя Армас на Олега, и устроился работать на ТЭЦ турбинистом. Через 4 года был уже начальником смены, поступил на заочное отделение института, женился. А в 1966 году получил первую командировку за границу — в Эфиопию, помогать развивать энергетику. Оформляя документы на визу, в анкете написал, что отец умер. Прошло, никого не заинтересовало.
— А когда меня в 1970 году послали в Корею, получилось по-другому, — рассказывает Олег Николаевич. — Как и в первый раз, я написал, что отец умер. Но мне анкету вернули со словами: "Вы забыли написать, где он похоронен". Вот тут меня взорвало, и я пошел по инстанциям. В Москве никаких документов не нашли. Приехав в Ленинград, направился в Большой дом на Литейном проспекте. Мне повезло: с проходной удалось по телефону связаться с каким-то начальником по фамилии Сироткин. Я объяснил ему ситуацию, и он попросил меня задержаться в Питере на пару дней, пока он будет искать след Николая Ефимова. Через два дня снова позвонил. "Обратитесь в Прокуратуру, там все скажут", — ответил Сироткин. Только тогда я узнал, что отец был расстрелян, как враг народа, а в 1967 году реабилитирован.
После помощи корейским товарищам Ефимов вернулся в Кохтла-Ярве. Но "счастливое детство" давало о себе знать: стал часто болеть, да и чистотой воздуха тогдашний шахтерский город не радовал. В Пярну Ефимовы приезжали в гости к родственникам. Город им нравился, и они решили сюда переехать.
— Меня, как теплоэнергетика, приглашали руководить центральной городской котельной, которая тогда только строилась, — вспоминает Олег Николаевич. — Но с жилплощадью просили подождать. Это не устраивало. И тут я встретил старого приятеля, который пригласил меня работать на свиноферму. Представление о таком предприятии у меня было самое примитивное, но почему же не посмотреть? Каково же было мое удивление, когда я увидел прекрасный технический комплекс, в котором и в самом деле было где развернуться энергетику! Так я там и проработал до 1997, пока свиноферму полностью не закрыли.
Четыре года назад Олег Николаевич обратился к местным чиновникам по поводу льгот репрессированным: все бы ничего, да неплохо было бы лекарства со скидкой покупать, болезни-то не отступают. Но ему ответили: чтобы получать льготы от государства, надо было родиться в Эстонии и иметь гражданство Эстонии по рождению. А Ефимов не только не родился здесь, но и гражданство имеет российское. Обратился в Посольство РФ в ЭР. Там тоже ответили однозначно: "Получали бы, если бы жили в России".
Наверное, не напрасно существует поговорка : "Оказаться в нужное время в нужном месте". Видимо, не там в 1938 году оказались Ефимовы или зря приехали в Эстонию, пытаясь выжить. Но ведь все от доброй воли людей зависит. Так, к примеру, сестра Олега Николаевича, уехавшая на постоянное место жительства в Финляндию, получает от финского государства все положенные репрессированным льготы. А он, как и братья, проживающие в Таллинне, остались на обочине истории. Не вписались в заумные параграфы законотворителей. Нет, они не винят никого, ничем не возмущаются и ни на чем не настаивают. Жизнь приучила их выживать в тех условиях, какие есть. И все-таки есть в этой истории чудовищная несправедливость. Возможно, со временем ошибки в законах будут исправлены. Но останутся ли к тому времени в живых те, кому помощь, а еще больше — понимание, нужны сегодня?
